Глава VIII

Что нужно делать? Как узнать причину смерти мистрис Крав? Доктора недоумевали и не знали, с чего начать.

– Скажите, пожалуйста, – сказал Карлтон, – нельзя ли подозревать в этом деле одну из этих женщин? Вы их знаете больше меня, следовательно можете лучше судить о них.

– Подозревать их немыслимо, – возразил Стефен Грей. – Обе они честнейшие женщины и не решатся на убийство. Мистрис Пеперфли любит иногда выпить, а мистрис Гульд немного трусовата – вот их недостатки, – добавил он.

– Но ведь никого кроме их тут не было, я поэтому и решился спросить вас о них.

– Но мистер Стефен Грей, как мне кажется, никого и не подозревает, – возразил мистер Лиссед.

– Совершенно верно, – сказал Грей. – Я предполагаю, что другое лекарство было дано по ошибке или, может быть, принесли его подмешанным.

– Нет, ты, брат, ошибаешься насчет твоего последнего предположения; а мне пришла в голову совсем другая мысль: не отравилась-ли мистрис Крав сама? Не заметил-ли ты в ней в последнее время тоски или грусти?

– Наоборот, она была так весела все это время, что мне ничего подобного и в голову не могло придти. Да к тому же она не могла этого сделать, так как лекарство стояло в шкафу в гостиной, а сиделка ни на минуту не отходила от нее. Тут есть какая-то тайна, которую трудно разгадать.

– Ну, скажите же, каким образом и когда наконец был подмешан яд? – Спросил Джон Грей.

– Да кто же из нас может на это ответить? – Сердито сказал Стефен Грей.

– Но кто была эта особа? Откуда она? Зачем она сюда приехала? Она кажется такой молодой, – добавил Джон Грей, показывая на покойницу. И действительно, она казалась очень молодой: маленький рот на ее бледном прелестном лице был полуоткрыт и из него виднелись маленькие зубы, ее длинные золотисто-каштановые волосы покрывали ее чудные плечи. При взгляде на нее у всех выступали слезы на глазах.

– Да покоится она в мире – проговорил викарий, благословляя ее.

Вскоре все разошлись, за исключением Карлтона, который с мистрис Пеперфли начал осматривать все вещи больной, чтобы найти какой-нибудь намек для выяснения ее личности. Перерыв ее чемодан и рабочую корзинку и, не найдя ничего, он запечатал их своей печатью.

– Теперь все это мы оставим до полиции, которая наверно придет сюда для осмотра, – сказал Карлтон.

Не успел он этого договорить, как вошел полицейский, которому было заявлено о смерти мистрис Крав.

Выслушав все подробно от сиделки и мистера Карлтона, он взял свечу и пошел по всем комнатам, чтобы осмотреть их. При обходе он наткнулся на небольшую дверь. «Это дверь»? – Грубо спросил он, и, не дождавшись ответа, быстро толкнул ее. Открылась маленькая комната, стены и дверь которой были выкрашены под серый мрамор.

– Это стенной шкапчик, в котором прячут щетки и ведра, – сказала мистрис Гульд. Карлтон пошел домой.

Спускаясь по лестнице, он встретился с мистрис Гульд и Пеперфли, которых просил проводить себя и спросил между прочим, нет ли кого у них в доме или на площадке лестницы. Мистрис Гульд удивленно посмотрела на него и ответила: «Никого, сударь кроме нас, двух женщин. Всю дорогу он думал о показавшейся ему на лестнице фигуре. Он сам удивлялся тому, что ничего не сказал об этом ни полицейскому, ни Греям. Но что мог он сказать? Что при лунном свете на площадке лестницы ему представилась странная фигура с черными бакенбардами и что, взяв свечу и обойдя всю лестницу, он никого не нашел. Спрашивается, как могла исчезнуть эта фигура, если только она была живым существом. Он также не мог поверить и тому, чтобы эта фигура могла скрыться в том стенном шкапчике, двери которого полицейский открыл; если бы даже он и сказал об этом, то всякий ответил бы ему, что это нечто иное, как галлюцинация. Так размышляя, Карлтон дошел, наконец, до дому и вскоре лег спать, но никак не мог заснуть, благодаря различным мыслям, приходившим ему в голову.

Мысли братьев Грей, также шедших домой, были заняты тем же ужасным происшествием.

– Это невозможная вещь! – Воскликнул Стефен, – синильная кислота! Кислота в моем лекарстве?! Нет, это невероятно.

– По остатку в пузырьке, – заметил Джон, – можно судить, что было налито еще несколько капель яда, чтобы ускорить смерть несчастной женщины.

– Но ведь я составляю лекарства уже 20 лет и никогда подобного случая не было со мной. Чтобы мой клиент так внезапно умер после приема моей микстуры! Ведь это для меня непростительная ошибка. Нет!.. Нет! микстура была приготовлена как следует, никто меня в этом не разубедит.

– Дядя, – сказал Фредерик, – папа говорит истинную правду. Кроме меня в лаборатории при составлении лекарства был еще мистер Фишер.

– Твоя правда, – сказал Стефен. – Я был у него на именинах жены утром и он со мной пошел, чтобы пройтись и освежиться, а я его затащил к себе в Лабораторию и эту микстуру составлял при нем. Затем, когда микстура была приготовлена я послал ее с Диком к мистрис Гульд, в присутствии сына и мистера Витикара.

– Ну, хорошо, – воскликнул Джон, – в таком случае я уже совсем путаюсь в мыслях и не знаю, на чем остановиться.

Приехав домой, они сейчас же разбудили Дика и спросили, когда он отнес микстуру, переданную Стефеном Греем для мистрис Крав и кому отдали ее.

– Да сейчас же, как вы дали ее, сударь; а передал я мистрис Пеперфли, которая отворила мне дверь. А разве мистрис Пеперфли вам что-нибудь сказала про меня?

– Ничего она мне не говорила, но я хочу знать, доставил ли ты ее к больной в том же виде, в каком получил от меня?

– Конечно, сударь, что же я могу с ней сделать?

– Больше ничего. Можешь ложиться спать.

С этими словами они прошли в лабораторию. Стефен со скамейкой подошел к тому углу, где стояла банка с надписью: «синеродисто-водородная кислота».

. – Смотрите, воскликнул он, – взяв ее оттуда, она покрыта пылью в палец толщиной, это служит лучшим доказательством того, что до нее давно никто не дотрагивался.

После этого они окончательно недоумевали. Они начали обдумывать этот трудный вопрос со всех сторон, не замечая между прочим Фредерика, сидевшего возле них, который совершенно машинально взял пыльное полотенце и стер пыль с той банки, стоявшей возле него на столе. Когда Джон Грей заметил это, было уже поздно, банка была вытерта чисто на чисто.

– Фредерик!.. – Воскликнул он, – что ты делаешь?

– Я… я стираю пыль с…

– Ты стер пыль с этой банки!?…

О, несчастье! Ты не знаешь, что твой отец может поплатиться жизнью из-за этого.

От изумления и испуга Фредерик не мог ничего ответить.

– Ведь эта паутина и пыль для нас были драгоценны, так как служили лучшим доказательством невиновности твоего отца. Теперь все пропало.

Фредерик, услыхав такие доводы от дяди, сильно огорчился; он так любил отца, что готов был пожертвовать для него жизнью, а между тем, хотя и невольно, послужил ему несчастьем.

– Нет, никто не смеет подозревать отца в этом ужасном преступлении.

– Скажи, кого же могут осудить, как не твоего отца, если лекарство послано им. Паутина на банке служила бы прекрасным оправданием, да вот ты немного напроказничал. Ну, да что теперь об этом говорить: делу ведь не поможешь разговорами – иди лучше спать.

Фредерик, сильно встревоженный, слушал своего дядю. Его тяготили мысли о последствиях своего невольного действия и он ничего не мог ответить дяде. Ему хотелось выплакаться и найти какое-нибудь средство для исправления своей ошибки. Посидев немного, он простился с дядей и подошел к отцу, который сказал ему очень нежно.

– Поди, мое милое дитя, да благословит тебя Бог. Ты сделал это по незнанию; забудь все и засни покойным сном. Совесть моя чиста перед всеми и с Божьей помощью мы добьемся того, что никто не посмеет подозревать меня в этом деле.

Фредерик скоро разделся, лег в постель и разрыдался, несмотря на свои 17-ть лет. Никто не мог его утешить. Он был единственный сын у отца, а мать, которую он так любил, уехала лечиться за границу. Оба же брата Грея и мистер Витикор остались в лаборатории, где вели тот же разговор, и, в конце концов, не пришли ни к какому заключению.