Глава XII

Вы сейчас будете приведены к присяге, – начал следователь, обратясь к вновь вызванной мистрис Пеперфли, – в том, что мистер Карлтон советовал мистрис Крав не принимать микстуры. Что вы скажете на это, – добавил он.

– Право, она ни мне, ни при мне ничего никому не говорила. Знай я это, сама бы не допустила ее принять эту злосчастную микстуру.

– Следовательно вы уверены в том, что она ничего не имела против принятия?

– Если вы мне не верите, потрудитесь спросить вдову Гульд, которая с девяти часов вечера не покидала комнаты мистрис Крав. Она сейчас сидит в соседней комнате.

– Пошлите ее сюда, – сказал сердито следователь. Немного спустя с испуганным видом в зал вошла вдова Гульд.

– Ваше имя сударыня, – спросил следователь.

– О! Милые господа, пожалейте меня, я бедная вдова, – со слезами ответила она.

– Хороню, хорошо. Потрудитесь сказать ваше имя, если вы вдова.

– Меня зовут Елизаветой Гульд; о Господи, пожалейте меня!

– Если вы сейчас не успокоитесь, то придется прибегнуть к более строгим мерам, – возразил следователь.

– Я никогда никому не причиняла никакого зла, – начала мистрис Гульд и поэтому мне, бедной вдове, без всякой поддержки с чьей-либо стороны, иметь дело с судом – большое горе.

– Хорошо, хорошо! Скажите теперь, который вам год?

– Который мне год? – Повторила мистрис Гульд. Разве это так важно?

– Да это необходимо, и вы должны отвечать на все вопросы, которые я вам задаю. Который вам год?

– Мне 42 года, – едва слышно ответила она.

– Пишите: 42 года!.. Надеюсь, впрочем, что вы сказали правду, – добавил он, оборачиваясь лицом к свидетельнице, – не забудьте только, что вы на суде, и что ваши показания придется подтвердить под присягою.

Мистрис Гульд, услыхав это, заплакала, совсем упав духом.

– Который вам год? – Снова спросил следователь.

– Разве я непременно должна назвать мой возраст?

– Без всякого сомнения. Теперь, сударыня, я спрашиваю вас в последний раз. Время мне слишком дорого, чтобы терять его по пустякам. Который вам год?

– Мне только 56 лет, – сказала вдова сквозь слезы.

– Потрудитесь зачеркнуть 42 и написать 56, - сказал следователь, обращаясь к писарю. – Что знаете вы насчет молодой дамы, которая у вас квартировала?

– Я знаю только то, что на пальце у нее было надето золотое кольцо, а это служило доказательством того, что она замужем, – отвечала она (отвечать не на вопрос было всегдашней манерой мистрис Гульд).

– А не знаете ли вы, откуда она приехала? Зачем приехала? Есть ли здесь у нее какая либо родня?

– Она наняла у меня квартиру по рекомендации мистрис Файч, которая мне передавала, что муж мистрис Крав путешествует.

– А где именно он путешествует, об этом она вам не говорила?

– Нет, сударь, больше ничего сказать вам я не могу. Это все, что я знаю про ее мужа.

– Долго ли она должна была прожить у вас?

– Срока своего пребывания в Венок-Сюд она не назначала, но сообщила мне, что пробудет у меня в доме до рождения ребенка, которого ожидала не ранее мая месяца; просила между прочим, назвать докторов Венок-Сюда; я отрекомендовала ей братьев Грей, как моих соседей и как лучших врачей города, но она почему-то хотела пригласить мистера Карлтона.

– А почему хотела она непременно пригласить мистера Карлтона?

– Потому что, как она мне сказала, ее друзья советовали ей обратиться к нему. Затем она ему написала пригласительное письмо, которое было тотчас же послано. Но доктора дома не нашли, и когда ей это объявили, высказала неудовольствие.

– Высказала неудовольствие, – повторил следователь.

– Да, ей не хотелось лечиться у двух докторов, да она и не могла платить двум одновременно, но мы ее разубедили, объяснив, что если она пригласит до приезда Карлтона, мистера Грея, то будет платить одному только доктору, именно Грею. Услышав это, она попросила послать за одним из братьев Грей, так как она почувствовала себя не совсем хорошо. Затем у нее родился ребенок, который был принят доктором. И она осталась весьма довольна Греем. Она его не пригласила раньше по всей вероятности из-за денег.

– А почему вы знаете, что деньги были причиной.

– Потому что после ее смерти, полиция обыскав и осмотрев все ее вещи, нашла всего только 19 шиллингов и 6 пенсов. Но чем бы она заплатила мне, доктору, сиделке, за обеды и ужины сиделки, которая истребляла их довольно охотно. – Когда яд был влит в лекарство, – до того, когда его принесли или это произошло у вас в доме?

– Не думаете ли вы, что я совершила это преступление? – Спросила она, удивленная таким вопросом.

– Я по необходимости спрашиваю вас, не подозреваете ли вы кого-либо?

– Никто из нас не способен на такую вещь. Когда микстура была принесена от Греев, я передала ее больной и в доме, кроме нас двух и мистера Карлтона, никого не было, хотя Карлтон и обвинил нас в том, что мы спрятали какого-то мужчину с баками, но это было напрасно.

– Когда это? – Спросил следователь, вслушиваясь внимательнее в рассказ свидетельницы.

– Это было в день смерти мистрис Крав. Услыхав, что Карлтон сходит по лестнице, я вышла ему навстречу со свечой в руках, чтобы проводить его на улицу. «Разве у вас есть в доме кто-либо из мужчин?» – Спросил он, увидев меня. – Кто-либо из мужчин? – Спросила я его. – Какой мужчина? – «Мне показался спрятавшийся мужчина с черными баками». – Нет, у нас в доме, кроме нас двух никого нет, – отвечала я ему. – «Следовательно, это мне показалось, я сказал вам это, чтобы предупредить вас», – добавил он, и простившись со мною, вышел на улицу.

Весь этот рассказ поразил следователя. Допрос продолжался, но спрашивалось только о том, что уже известно. Мистрис Гульд вскоре была отпущена и мистер Карлтон снова вызван, но его не оказалось. Тогда за ним был послан полицейский, который нашел его дома и попросил сейчас же явиться к следователю.

– Зачем я опять нужен? – Спросил Карлтон.

– Не могу знать, мистер.

С этими словами они вместе отправились в зал следствия.

– Я предполагал, что вы знаете мистер Карлтон, – обратился следователь к входившему Карлтону, – что свидетели не имеют права выходить из зала до окончания следствия. Случается так, что одно показание вызывает вопросы к другим.

– Извините меня, – ответил Карлтон, – я отправился домой, никак не предполагая, что могу быть вам еще нужным.

– Что вы скажете о человеке, которого вы видели на лестнице или на площадке в ночь смерти мистрис Крав.

– Кто это вам сказал? – Спросил удивленный Карлтон.

– Дело не в том, кто мне об этом сообщил, а в том, действительно ли вы видели кого-нибудь?

– Нет я никого не видал.

– А вдова Гульд, между прочим, утверждает, что вы видели какую-то бледную фигуру, да еще с черными бакенбардами.

– Действительно, когда я вышел из комнаты больной, площадка была освещена светом луны, проникавшим из окна, – отвечал Карлтон, и на ней-то перед мной предстала фигура, бледная, с черными бакенбардами.

Но теперь я почти уверен, что мне это просто показалось, тем более, что фигура эта через секунду исчезла. Тогда я зажег свечу и, осмотрев площадку, убедился, что это была ошибка; а если я и решился сказать об этом вдове Гульд, это только для успокоения совести.

– Вы понимаете, господа, – обратился следователь к присяжным, – если действительно кто-нибудь мог спрятаться на площадке, то легко может быть, что он мог совершить преступление, тем более, что обе женщины – вдова Гульд и мистрис Пеперфли были внизу, а больная находилась совсем одна наверху, и, понятно, не могла видеть, что делалось в остальных комнатах.

– Убедились ли вы, что во всем этом играло роль ваше воображение? – Спросил Карлтона один из присяжных.

– Я вполне убежден, что это было мое воображение, – сказал Карлтон. – Я из светлой комнаты вышел на площадку…

– Извините меня, г. Карлтон, но вдова Гульд сказала нам, что комната больной не была освещена, а свеча, как обычно стояла в гостиной.

– Вы правы, – начал он, – я теперь припоминаю: свеча была в гостиной, куда именно я и отправился за нею, чтобы осмотреть площадку.

– Почему вы ничего не сказали мне об этом, когда я вас вызывал в первый раз, – спросил следователь.

– Потому что я не придавал этому никакого значения.

– Очень хорошо, сударь, вы теперь свободны, – сказал следователь Карлтону.

– Позвольте сказать вам несколько слов, – обратился бывший тут Фредерик Грей, который слушал внимательно показания всех свидетелей.

– Если это касается дела, отчего же нет?

– Да, касается, – живо отвечал Фредерик. Жестокие подозрения на моего отца по поводу смерти мистрис Крав слишком тяготят его. Его обвиняют в невнимательном составлении лекарства для своей пациентки. Я заявил, что все эти подозрения неосновательны; я, к несчастью, уничтожил одно самое важное доказательство его невиновности. – И он рассказал, как стер пыль и паутину с банки, в которой находилась синильная кислота.

– Кто был свидетелем этого, кроме вашего отца.

– Мой дядя Джон Грей, – отвечал Фредерик.

– Попросите его сюда, – сказал следователь. Господа, – добавил он, обращаясь к присяжным, – я быть может поступаю незаконно, вызывая как свидетеля Джона Грея, но предупреждаю вас, что для меня более чем невероятно, чтобы мистер Стефен Грей, всеми здесь любимый и уважаемый, мог совершить такое преступление. Мне кажется необходимым выслушать всех, кто имеет что-либо сказать по поводу этого дела, тем более, что Карлтону представилась какая-то фигура около комнаты, в которой стояло лекарство. Быть может кто-нибудь из ее врагов следовал за ней, поселился каким-нибудь таинственным образом в доме, где она остановилась, воспользовался случаем совершить преступление и скрылся.

– Несмотря на все это, – сказал один из присяжных, надо думать, что яд был влит в лекарство раньше того, как принесли его к мистрис Крав.

– Это правда, но все это очень непонятно. Потрудитесь подойти поближе, мистер Джон Грей, – сказал он обратясь к вошедшему. – Вы были свидетелем того, что ваш племянник стер паутину и пыль с банки, в которой находилась синильная кислота.