Глава XIV

Наконец все жители Монтикюля дождались хорошей погоды. Дожди перестали и стало гораздо теплее. Солнце заходящими лучами осветило большую гостиную капитана Шесней, где перед раскрытым окном, с целою кипою бумаг сидела Дженни.

Это была старшая дочь капитана, тридцатилетняя девушка с белокурыми волосами, голубыми, добрыми выразительными глазами и прелестным цветом лица; при всем этом она была далеко не красива, но чрезвычайно симпатична. Взглянув ей в лицо можно было сразу сказать, что жизнь ее была негладкой. У рояля сидела вторая дочь капитана – Лора. Ей было около 23-х лет, но на вид она казалась гораздо моложе. Это была девушка редкой красоты с черными бархатными глазами, с правильными чертами и нежным цветом лица и грациозной фигурой. Все говорило в ней о хорошем происхождении и действительно, она принадлежала к хорошей семье, чем и гордилась. С некоторого времени гордость ее стала смягчаться; более сильное чувство овладело ею. Она полюбила Людвига Карлтона и, благодаря этому, сильно изменилась к лучшему. На ней было в этот день по какому-то случаю прелестное светлое шелковое платье с белыми кружевными рукавчиками и золотые браслеты и кольца на руках – наследство ее покойной матери. Около окна прыгала самая младшая дочь капитана, Люси, в мериносовом платье лилового цвета и в черном кашемировом фартуке. Это была 12-летняя девочка, весьма грациозная и красивая, с замечательно добрым выражением глаз, что составляло большой контраст с ее сестрой Лорой.

Средства этой семьи были весьма ограничены. Так как капитан получал очень небольшое жалованье, на которое надо было содержать всю свою семью, да еще с тремя взрослыми дочерьми, то ему пришлось наделать долгов и, в конце концов, бежать от кредиторов. По этому случаю он покинул окрестности Плимута и переселился в Венок-Сюд, но и здесь собиралась гроза.

Все разговоры и переговоры с докучливыми кредиторами приходилось вести Дженни, как старшей дочери и к тому же хозяйке дома.

Любя до обожания отца, она готова была пожертвовать жизнью, чтобы избавить его от всевозможных неприятностей. Только она одна умела уговаривать кредиторов, одна только умела жить так скромно, чтобы им хватало 10 фунтов стерлингов в месяц, как это ни было трудно. «Живи не так, как хочется, а как Бог велит», – эту пословицу хорошо помнила Дженни. От нее никогда никто не слыхал ни жалоб, ни ропота; все лишения в жизни она переносила очень спокойно. Дженни была прелестная девушка и редкая дочь, редкая хозяйка, и редкая сестра. Для своей младшей сестры Люси она была незаменима.

Дай Бог, чтобы всякая мать заботилась так о воспитании и образовании своей дочери, как Дженни о Люси.

– Люси, твое прыганье меня беспокоит, перестань, пожалуйста, – сказала Дженни.

– Но, ведь, я не делаю шума Дженни.

– Нет, все-таки перестань, у меня голова и так болит, да еще эти счета тут. Ох! Это ужасно и подумать.

– А разве у тебя болит голова?

– Да и к тому же я очень расстроена сегодня.

– Неужели ты нездорова, благодаря счетам, – спросила Лора. – Стоят ли они того, чтобы принимать их близко к сердцу. Бери пример с меня, я нисколько не беспокоюсь ни о чем, нисколько не волнуюсь.

– Но ведь надо же кому-нибудь заниматься хозяйством; если не мне, так папа должен.

– Папа сам виноват во всем. Действуй он благоразумнее, никогда бы не отняли у него половину его жалованья, а теперь что делать?

– Молчи, Лора, – возразила Дженни, – как можешь ты так отзываться об отце, которого мы так любим.

– Мой отец мне так же дорог, как и тебе, – сказала Лора, – но я рассуждаю. Ведь невольно замечаешь, как живут девушки нашего круга. Мы прозябаем, а те живут настоящим образом.

– Всякий имеет свое горе; но трудно судить других, не зная их несчастий. Вспомни итальянскую пословицу: «Non ve rosa senza spina». Нет розы без шипов.

– Мы, Дженни, ведем жизнь совершенно монашескую, никуда не ездим, никого у себя не принимаем, боясь истратить лишнюю копейку. Это просто возмутительно.

– Лора, Лора, что может быть возмутительнее жалоб. Мы без ропота должны переносить все то, что посылает нам Господь.

Лора, ничего не ответив на это, села за фортепиано, чтобы игрой успокоиться. Люси же, сидя у окна, внимательно вслушивалась в разговор сестер, посматривая то на одну, то на другую. Сверху послышался стук.

– Лора, ты слишком громко играешь! – Сказала Люси. – Играя сегодня утром, я нечаянно надавила педаль довольно сильно и, не замечая этого, продолжала играть. Папе, верно, не понравилось и он застучал так же как сейчас.

Лора, привстав, закрыла фортепиано и села к окну. Стук снова повторился. – Верно, папе что-нибудь нужно, – приподнимаясь с кресла сказала Дженни.

Выйдя из гостиной, она услыхала голос отца, который кричал: «Лора, Лора!»

– Лора, папа тебя зовет, поспеши к нему.

Лора, взяв со стула свою черную накидку надела ее, чтобы прикрыть прелестное шелковое платье и золотые браслеты на руках, и в таком виде отправилась к отцу.

Люси о чем-то задумалась. Видно было, что она что-то обдумывала.

– Дженни, – сказала она после некоторого молчания, – зачем Лора надела накидку, – идя к папе? Верно, чтобы скрыть от него свое хорошенькое платье. Но я удивляюсь только одному: зачем она каждый день носит свой лучший туалет?

– Лора очень любит наряды; ей может быть кажется, что отец ее не так сильно любит… – начала Дженни, не зная, что ответить ребенку на ее вопрос.

– Отец ее не так любит? – Повторила Люси, – я не думаю, чтобы папа любил только из-за хорошего платья.

– Платья очень дороги, а ты знаешь…

– Да я знаю, но зачем же она каждый день носит свое лучшее платье? – Снова спросила Люси.

По правде сказать Дженни не раз об этом думала, и ни до чего не могла додуматься.

– Дженни, скажи мне, пожалуйста, – сказала Люси, – что значат эти слова:»всякий имеет свое горе», которые ты сказала Лоре во время нашего разговора.

– Поди ко мне, Люси.

Послушная девочка подошла к сестре, села на табурет возле ее ног, положила свои руки к ней на колени и посмотрела на спокойное и улыбающееся лицо сестры, которая, подумав немного, проговорила: «Будь наша мать жива, никогда бы ты не спросила этого».

– Я уверена, Дженни, – сказала Люси со слезами на глазах, что ты мне вполне заменяешь мою мать.

– Чем больше мы, моя милая, живем, тем нам труднее становится.

– Разве всем трудно жить? – Да, мой друг, всем без исключения. Мы, конечно, знаем только про свое горе, а до посторонних нам дела нет. Мы часто видим людей очень богатых и нам кажется, что они очень счастливы, а выходит наоборот, из этого и следует заключить, что не в деньгах счастье.

– Но почему же горе постигает всякого?

– Один Бог это знает, дитя мое. Иногда мы сами виноваты, а иногда причиной несчастья бывают какие-нибудь обстоятельства, но теперь я не хочу рассказывать тебе всего этого; ты так еще молода и так впечатлительна, что на тебя это нехорошо подействует, а главное многого ты еще и не поймешь, – добавила она, поцеловав ее в голову.