Глава IV

Дженни собираясь завтракать, когда верховой в мундире телеграфиста галопом подскакал к подъезду. Видя телеграмму в его руках, Дженни почувствовала сильное биение сердца. Она моментально подумала о Клариссе.

Юдио, вводившая посланного, заметила, как побледнела ее госпожа.

– Я не в состоянии открыть, Юдио, – сказала бедная Дженни, взяв телеграмму. – Быть может здесь дурная весть.

– Нет, миледи, надеюсь – напротив. Вы знаете, что ожидают маленького наследника. Быть может вас извещают о его рождении.

Дженни успокоилась: очевидно, оно так и есть. Лихорадочно, потому что она вспомнила, кто мать этого новорожденного и кем она была, лихорадочно открыла она депешу.

«Лондон, 8 часов 1/2 утра.

Ричард Джемс к леди Дженни Шесней.

Граф Окбурн опасно болен.

Приезжайте сейчас, если хотите видеть его живым.

Он просит вас взять с собой леди Лору».

Она выронила бумагу и разразилась плачем. Вся ее прежняя привязанность к отцу вернулась к ней!

Что делать прежде всего? После минутного размышления она карандашом написала несколько слов к Лоре, сообщив ей грустную новость и прибавив, что заедет за нею.

Слуга должен был отнести эту записку к Карлтону, потом идти к «Красному льву» и нанять экипаж. За это время Юдио, приготовит все к отъезду.

Когда приехал экипаж, Дженни поехала к сестре, Карлтон был дома; она холодно поклонилась ему.

– Разве леди Лора не готова?

– Лора в отсутствии, ваша записка не была запечатана, я ее прочел. Она уехала на несколько дней в Пембюри, к полковнику и мистрис Марден.

Несколько смутившись, Дженни сказала:

– Нельзя упустить случая в эту торжественную минуту – помириться ей с графом. Надо телеграфировать к леди Лоре. Я буду телеграфировать сама, проезжая станцию Большой Венок.

– Благодарю вас, – сказал Карлтон – за труд, который вы берете на себя. Прощайте, леди Дженни, от души желаю, чтобы вы нашли графа поправившимся к вашему приезду.

На станции Дженни послала депешу и через минуту она с Юдио поехала курьерским поездом в Лондон. Они прибыли в Портленд-Плас в полдень.

Графу было хуже. Смерть приближалась.

Дженни вспомнила прекрасную спальню, которую она сама предназначила для своего отца, и хотела войти туда.

– Не здесь, миледи, – сказал слуга, – выше.

– Выше?

– Графиня лежит в этой комнате. Милорд на втором этаже.

Дженни вздохнула. Как! Это для мисс Летвайт, она оставила свою комнату! Слова слуги казалось, говорили, что графиня больна, но она этим не обеспокоилась. В коридоре набежала на нее обрадованная и удивленная Люси, которая все еще любила осматривать лестницы.

– Ах, Дженни, – сказала она, – повиснув у нее на шее, – действительно ли это ты? По какой причине ты приехала? – Дженни обняла свою сестру.

– Я приехала, чтобы увидеть нашего отца, Люси. Разве уже нет никакой надежды?

– Никакой надежды? – Повторил удивленный ребенок. – Как, Дженни? Кто навел тебя на эту мысль? Он очень хорошо себя чувствует, он почти здоров, страдание почти прошло, а ты знаешь, он сейчас же поправляется, как только перестает страдать.

Дженни не знала, что думать. Телеграмма однако была тревожная, и слуга, указавший ей дорогу сказал ей сейчас, что всякая надежда потеряна.

Доктор Джемс в это время выходил из комнаты графа. Он слышал слова Люси и видел сильное недоумение Дженни. Он поспешил вмешаться в разговор.

– Леди Дженни Шесней, полагаю? Но… позвольте, леди Люси, вы нарушаете приказания. Вы не должны быть сегодня в этом коридоре. Нельзя шуметь около комнаты графа.

– О, доктор Джемс! Я не могла не выйти, когда я увидела свою сестру! Теперь я возвращусь к мисс Сноф. Дженни, придешь ли ты в мою комнату, когда ты увидишь папа?

– Да, конечно.

Дженни, знаешь, у нас маленький бэби! Он такой миленький, и пала называет его «маленький матрос». Ему три дня.

Люси ушла. Тогда Дженни стала расспрашивать доктора.

– Граф, как мне ни больно передать это вам, при смерти. Но. графиня, родившая так недавно, не должна знать о его состоянии. Вот почему мы скрываем это и от Люси, которая сейчас же перескажет ей все.

– А имеете ли вы право, сударь, утаить от графини состояние ее мужа?

– Без сомнения, миледи. Думайте о последствиях, которые может повести за собою эта весть для нее при ее теперешнем состоянии.

Я ни за что в мире не могу взять на себя эту ответственность.

Дженни наклонила голову и, не произнося ни слова, вошла в комнату своего отца. Граф лежал с закрытыми глазами и дышал очень трудно. Смерть была на лице его и Дженни убедилась в этом с первого взгляда. При легком шуме ее шагов он открыл глаза. Лицо его вдруг прояснилось. Он слабо протянул руку. Дженни упала на колени и, громко плача, покрыла эту руку поцелуями.

«О, отец, отец!..»

Кто может сказать, сколько жгучей боли дала Дженни эта минута! Несмотря на женитьбу своего отца, несмотря на жену его, на удаление и разлуку, она, не отдавая себе отчета и не признаваясь самой себе, в душе своей сохранила надежду начать опять когда-нибудь сладкую жизнь вместе, опять стать любимой дочерью и как прежде, окружить отца своею заботой. Каким образом это осуществится, она этого не знала; но тем не менее лелеяла эту надежду. А теперь обожаемый отец был перед нею, на смертном одре, имея только несколько часов жизни впереди!

Удар этот окончательно разбил ее бедное сердце.

Наклонившись над ним, она, казалось, просила у него прощения за свое отчаяние.

Граф Окбурн протянул свою вторую руку и положил ее на голову дочери.

– Не отчаивайся, моя бедная Дженни. Не должны ли мы когда-нибудь войти в эту гавань?

– О, отец, отец! – Повторила она, уничтоженная. – Разве нет более надежды?

– Не для моего корабля, Дженни. Но я перехожу в лучшее судно, которое сделано не рукою человека, машины которого не портятся и дерево которого не подвержено гниению. Я приближаюсь к концу моего путешествия, Дженни.

Она плакала и чувствовала себя не в силах переносить эту боль.

– Отец, разве мы так должны расстаться, будучи так долго разлученными! О, отец, прости мою непокорность. Прости мне все горе, которое я тебе причинила.

– Дитя мое, что ты говоришь? Ты не была непокорна. Это была только одна Лора. Это я тебе оскорбил, Дженни, я знаю, я это чувствовал и я немало страдал от этого. Но видишь ли ты, дорогое дитя, я хотел иметь наследника по прямой линии, и Бог исполнил мое желание.

Итак, это я должен просить у тебя прощения, дорогая дочь, которая всегда была готова жертвовать собою, чтобы отвлечь от меня малейшее огорчение. Я должен был советоваться с тобою, я должен был устроить все так, чтобы не оскорбить тебя, я это сознаю. Но я думал, что ты будешь противиться моему намерению, и я струсил. Я не смел говорить тебе об этом. Она была мне доброй женой, Дженни, она уважает тебя, она будет любить тебя, если ты этого захочешь.

Дженни не отвечала, доктор приотворил двери, чтобы посмотреть не нужен ли он, и удалился.

– А Лора? Она не придет разве, Дженни?

– Она нс может еще быть здесь, она в Пембюри. Но я ей телеграфировала и она, вероятно, приедет следующим поездом.

– Хороший ли он муж для нее?

– Я думаю, ничего не заставляет предполагать противное. Я к ней не хожу, – прибавила Дженни, силясь превозмочь свое горе и говорить спокойно.

– А теперь, Дженни, о Клариссе. В эту минуту, когда смерть близка от меня, я думаю о ней больше, чем о всех вас.

– Отец, я до сих пор не знаю, где она, я не могла узнать о ней ничего, и я начинаю опасаться беды. Есть минуты, когда я уверена в этом.

– Каким образом?

– Ах, как могу я это тебе сказать? Иногда я себя уверяю, что она за границей. Но я никогда не могу думать о ней без сокрушения.

– Как бы-то ни было, ничего не остается делать, – вздохнул граф, – Дженни, я поручаю ее тебе. Помни, я тебе ее поручаю. Не жалей ничего, чтобы найти ее, сделай это целью всей твоей жизни. И когда найдешь ее, передай ей мое благословение и скажи ей, что, если я хотел бы видеть ее счастливой, сделал все, что было в моих силах. Ты возьмешь ее к себе, Дженни, если она не захочет жить со своей мачехой.

– Да, отец, до тех пор, пока у меня будет собственный приют.

– Твое будущее обеспечено. Что касается Люси…

Голос графа, слабея все более и более за последние несколько минут, вдруг остановился, затих. Дженни открыла дверь и сделала знак докторским ассистентам, находившимся в соседней комнате.

– Ах, мисс! – Закричал бедный Помпей, – масса не встанет уже более.

Граф, казалось, впал в глубокий обморок. Быть может, он спал. Когда доктора зашли, они могли только сказать: он может кончиться при этом припадке или выйти из него, но только на короткое время.

День прошел, и Дженни ни на минуту не выходила из комнаты своего отца. Лора не приезжала. Быть может она не приедет, как предполагал граф? Дженни начала опасаться этого. Она внимательно прислушивалась к малейшему шуму. Умирающий был все в том же состоянии.

Доктора приходили несколько раз. Дженни опять напомнила им право графини на извещение ее о безнадежном состоянии ее мужа.

Дженни могла давать только советы в этом доме, но она думала, что нельзя причинить леди Окбурн огорчения, которое доставит ей невозможность увидать своего мужа в последний раз. Мистер Джемс, доктор родильницы решительно воспротивился этому.

Ночь приближалась; сиделка принесла лампу. Дженни машинально посмотрела на нее, как вдруг услыхала голос отца: «Дженни».

Голос звучал менее слабо; взгляд был тверд, ум, казалось, прояснился.

Дженни вложила в рот больному несколько ложек желе.

– Дженни, мне кажется, я видел там свет; я приближаюсь к нему, Дженни. Я отделен от него только узким темным проходом, но это ничего, потому что дальше я вижу свет.

Слезы Дженни падали на кровать больного, она не могла говорить от горя.

– Там точно громадный корабль, – продолжал граф, – паруса посеребрены, реи из хрусталя, а сам корабль из золота. Он достаточно велик, чтобы заключить весь свет, и те, которые входят туда, счастливы навсегда. Там нет более бессонных ночей, крушений, приключений, борьбы с бурей и ураганом. Великий Командир заботится о нас. Вы все присоединитесь ко мне там, я только предшествую вам.