Инза заговорил громче, должно быть, забыв о том, что сожительница может подслушать. Но та, по-видимому, и не собиралась подслушивать, а даже наоборот — включила радио.

Зубров с непривычки захмелел и мало что понимал в том, что ему пытался растолковать Инза.

— Так кто же из них был разумен — океан или дельфины? — спросил он.

— А вот скажи ты сам: кто разумен — мозг или человек? — Похоже, что Инза был готов к этому вопросу. — Мозг способен мыслить, а человек им только пользуется, когда ему нужно. Если пропустить через мозг электрический ток, все процессы, происходящие в нем, нарушатся, и тогда человек утратит орган мышления. Вот примерно это и случилось когда-то, только на глобальном уровне.

— Погоди-ка… — Зубров одним махом допил свой коньяк и вытер губы. — Хочешь сказать, что через мировой океан был пропущен электрический ток? Нет, Инза, прости, но при всем моем уважении к тебе я не соглашусь.

— Не согласен? С чем именно?

— Что-то ты не то говоришь.

— Прости, приятель, но тебе придется дать самому себе отчет, в чем ты со мной не согласен, и установить пункт разногласия.

— Хорошо. Инза, я вот пытаюсь проследить связь между началом твоей лекции и последним утверждением — и у меня ничего не выходит. Скажи мне, при чем тут эти твои бушмены, якобы знавшие о губительном воздействии воды? Ты ведь сказал, что именно они были наидревнейшими сапиенсами, что значит: разумными. Так?

— Ага! Во-первых, не электроток был пропущен, а изменено электромагнитное поле Земли, — ответил Инза с запалом. — Если в эксперименте воду с клатратами перемешать магнитной мешалкой, связи между элементами будут разрушены, и вода превратится в неупорядоченное месиво. А во-вторых, бушмены — биологическое ответвление дельфинов. Ясно?

«Это все мавроканский ״бренди״», — подумал Зубров.

— Кто-то, кроме дельфинов, претендовал на власть над нашей планетой, — продолжал Инза. — Может, пришельцы, а может, что-то другое. Почему я говорю: пришельцы? Тот, кто объявил войну дельфинам, явно был силен. Магнитной мешалкой, которая могла изменить структуру Мирового Океана, послужила Луна. Да-да, захватчику пришлось втянуть в гравитационное поле Земли Луну, а до того она была одной из планет Солнечной системы. Так и было. Одним из доказательств этого является то, что в эпосе бушменов содержался миф о неких «долунных» временах. Но дельфины, разумеется, узнали об этом заранее. Изменение структуры воды влекло за собой гибель цивилизации. Дельфины должны были разорвать свою связь со всемирным океаном до того, как изменится структура воды, и стать автономными существами. Предвидя надвигающуюся катастрофу, часть дельфинов путем генной инженерии соединились с покрытыми шерстью двуногими палеоантропами, обитавшими на суше. В результате получились гладкокожие существа — дельфинантропы.

«От ״бренди״ бывают бредни», — со странным чувством подумал Зубров и, чтобы скрыть набежавшую ухмылку, обхватил рукой губы и подбородок, как бы изображая мыслителя.

Инза подошел к столу, отыскал среди бумаг снимок и небрежно протянул Зуброву. Это была фотокопия какого-то старого рисунка, изображающего худых темнокожих людей с копьями в руках.

— Вот так они выглядели, — сказал Инза. — Это и есть бушмены. Многие зарубежные исследования косвенно подтверждают, что они прямые потомки дельфинов.

Он погрузился в раздумья, стоя среди комнаты, и стало слышно, как по радио бодрый мужской голос сообщал, что дождливая погода будет сохраняться до завтрашнего вечера.

«Сколько я его знаю? Два с половиной года… Или три, — прикинул Зубров. — В Багровске он никогда не высказывал провокационных мыслей. Шутки шутками, но тут попахивает антифедерационными идеями. Да он и сам признался, что ״намерен науку из заблуждения выводить״! Пусть даже он утрирует… На первый взгляд эта галиматья про дельфинов, конечно, не более чем пьяные фантазии, но может статься, его намерения достаточно серьезны. Кажется, я и сам уже чувствую, какую опасную теорию из этого можно раздуть…»

— Племя бушменов-дельфинантропов ушло жить в безводную пустыню мавроканского континента. Там дефицит воды создавал возможность избежать безумия, — продолжал Инза. — Они и дали начало человеческой цивилизации. Понял? Кстати, один болгарский ученый по фамилии Джонсон на основании некоторых данных предположил, что в языке бушменов были щелкающие звуки. Представь себе: весьма похожие на те, что есть в языке современных дельфинов.

— Ну, знаешь! — не выдержал Зубров. — А как же эволюционная теория? По-твоему она не убедительна? Этак ведь можно чего хочешь понапридумывать! И причем тут болгары? Почему ты все время на их мнение опираешься? Они тебе друзья, что ли? Да в учебнике истории древнего мира для пятого класса черным по белому написано: люди от обезьян произошли. И знаешь, это вполне убедительно. Кроме того, там простым и понятным каждому языком разоблачается целый ряд ошибочных зарубежных теорий. Сказал тоже, болгарские ученые… Так они, извини меня, и в бога верят. Прости меня, Инза, я, конечно, не специалист, но думаю, если ты выступишь на ученом совете с тем, что только что выдал, тебя в пух и прах разнесут. Я сейчас говорю о знатоках классической эволюционной теории… Либо попросту осмеют. Сначала я думал, ты меня разыгрываешь, но теперь мне даже не по себе, честное слово… И самое страшное то, что ты логично говоришь, чересчур логично, Инза. Это… антифедерационно, вот так. Ты мне друг, и я должен тебя об этом предупредить.

— Эх, Орест, — вздохнул Инза. — Вот ты — географ. Разве во время учебы в институте ты не натыкался на уйму противоречий? Уверен: бывало и не раз. Хоть ты наверняка и гнал от себя нехорошие мыслишки, а? Признайся… Гнал — а они все равно лезли. Говорят, что точные науки не могут носить в себе ни национального, ни политического… Фигня это! В действительности всякая страна накладывает свой отпечаток даже на точную науку, вроде математики. А что говорить о наших с тобой предметах, до смешного неточных? Вот в том-то и дело, приятель. Манипуляториум! Эх! — он возвел глаза к потолку, — как бы я хотел подняться над этим территориально-политическим взглядом на науку, как бы хотел! Вот потому и затеял все это, вот потому-то… Ни болгары не правы, ни мы.

— Не говори так, Инза! — возвысил голос Зубров. — Со мной это не пройдет. Я, конечно, по-прежнему тебя уважаю, но мне неприятно будет считать тебя человеком неблагодарным. Выходит, ты усомнился в достоверности открытий нашей науки. Почему? Потому, что тебе было предоставлено слишком много свободы, Инза. Ты забыл, что все это — достижения нашей революции.

Зубров перевел дыхание. Он был доволен тем, что проявил твердость.

Инза смотрел на него долго и удивленно.

— Шаблонные фразы, — холодно сказал он наконец.

Но Зуброву было ясно, что чувства Инзы задеты.

— А я считаю: революция — революцией, а наука — наукой, — вдруг воскликнул Инза. — Как член партии я за достижения революции, а как ученый — за науку.

«Ага, теперь все понятно, — догадался Зубров. — Он хочет, чтобы я поддержал его морально. Инза ищет оправдания себе и своей нелепой теории. Ишь как хитро подбирается: дескать, свои люди, между нами можно обо всем… Впрочем, ему-то бояться и впрямь нечего, прошли времена доносов, да он знает, что я и не из тех, кто донес бы. Но все равно жаль, что нет свидетелей этому разговору… Интересно, чтобы на это сказал его знаменитый папаша?»

— Мы сейчас немного выпили. — Зубров перешел на дружеский тон. — Давай-ка прервем этот разговор и продолжим его как-нибудь потом, на трезвую голову. То, что ты говорил, забавно, а может, где-то и поучительно. Хотя и провокационно, даже в качестве фантастического допущения…

— Вот видишь, вот видишь! — Инза повеселел. — Ты согласен, что это поучительно? Я бы выразился иначе: в этом есть потенциал. Я виноват, что обрушил на твою голову чуть ли не всю свою концепцию сразу, виноват. Говорю же, надо маленькими шажками, маленькими.

«Он меня неправильно понял», — подумал Зубров, но решил больше не усугублять ситуацию и, поднявшись, стал прощаться.