- Отдал вахтерше, - сухо ответил он, даже не взглянув на меня. Все это было довольно странно, если не сказать страшно, - и я, не чувствуя даже обиды, один только ужас, ретировалась, постаравшись закрыть за собой дверь как можно тише и осторожнее. Оказавшись вне досягаемости, я, конечно же, наревелась вдоволь - пусть мне и пришлось на добрых полчаса оккупировать туалетную кабинку; вышла я оттуда с такими распухшими веками, что идти на лекции было стыдно, и я, старательно пряча лицо от попадающихся навстречу знакомых и незнакомых, отправилась домой.

Но тем же вечером мама, подзывая меня к телефону, удивленно сообщила, что спрашивает меня «не Игорек - какой-то незнакомый мужик»; нерешительно взяв трубку, я с изумлением услышала… нет, не может быть!.. - Влада, его родной, любимый, чуть гнусавый голос, в котором, правда, появились новые, чуть истерические нотки - или раньше я их просто не замечала? От радости мои руки взмокли и затряслись так, что я чуть трубку не выронила; а профессор, уже вновь перейдя к своей обычной размеренно-монотонной манере, читал мне в ухо что-то длинное и прекрасное: он извиняется, нам надо объясниться, он пришел в себя, хочет меня видеть, пропадает без меня, я очень-очень ему нужна… Едва трубка легла на рычаг, я мигом набросила куртку, влезла в любимые стоптанные кроссовки - и выскочила из дому.

Дни стояли холодные, первый снег, выпавший накануне, еще лежал кое-где на смерзшихся кучах палой листвы, - но я так бежала, что не успела замерзнуть и даже запарилась. Дряхлая лифтовая кабинка услужливо раздвинула передо мной свои дверцы, стоило мне коснуться кнопки. Что это?.. Неужели несчастный, усталый пожилой человек тащился на шестой этаж пешком?! Нет, скорее всего, дела обстоят проще, - я вспомнила, что еще в детстве Гарри показывал мне ловкий, эффектный прием - выходя из лифта, нажать кнопку «1» и тут же быстро отдернуть руку; шик заключался как раз в той молниеносности, с которой он всякий раз ухитрялся не быть пойманным коварными створками. Вероятно, Владу этот фокус тоже был знаком. Мне вообще не раз приходило в голову, что они с Гарри во многом до безумия похожи, - да Влад и сам в минуты откровенности признавал это. Студент Гудилин, по его словам, был абсолютной его копией - с одной только оговоркой: «в молодости»; вот потому-то у него и не было никаких шансов пересдать тот злосчастный «хвост»… Стареющий профессор попросту не мог простить своей воплощенной юности (как ни в чем не бывало топчущей землю сильными, крепкими ногами), что к нему-то уж она никогда больше не вернется.

4

Не знаю, помните ли вы еще, коллеги, ту нашумевшую статью, опубликованную в ноябрьском номере журнала «Психическое Здоровье» за прошедший год - гневную, обличительную, под интригующим заголовком «"Геронтум" или Вива старость»?..

Да-да, ту самую, где В.П. Калмыков, профессор кафедры мед.психологии МГИПУ им. Макаренко, вовсю громит «уродливый, унижающий человеческое достоинство режим, до сих пор царящий в кое-каких наших загородных здравницах, лечебницах и санаториях-профилакториях»! Вспомнили, да? Отлично! А к чему это я? А к тому, что в свое время, бывало, многие удивлялись излишней резкости, с которой написана статья - и даже поговаривали, что материал-де заказной. Так вот, теперь, когда Влада уже нет на свете - а, значит, можно не бояться оскорбить его стыдливость, - я готова с легкостью опровергнуть версию о его «продажности», просто рассказав предысторию этого в высшей степени аутобиографичного шедевра - предысторию, услышанную мной в тот странный, сумбурный, немного отдающий истерикой вечер, которого я никогда не забуду.

В первые дни Влад сильно по мне скучал: часто после отбоя, дождавшись, пока его сосед, сухонький дробный старичок, по своему обыкновению громоподобно захрапит, он, накрывшись одеялом с головой, позволял себе, по его выражению, «впасть в сладостный грех аутоэротизма» - чтобы хоть как-то облегчить вынужденное мужское одиночество, от которого благодаря мне успел уже слегка поотвыкнуть. Но, как вы понимаете, подобный суррогат не слишком-то удовлетворял его, оставляя по себе неприятный осадок… Словом, после недолгой внутренней борьбы он решил пойти другим путем (- Вы уж простите меня, Юлечка, старого дурака! -) и приударить за Любочкой - хорошенькой официанткой лет тридцати пяти, наиболее молодым и привлекательным персонажем «Геронтума». Привыкший иметь дело с самыми разными возрастными категориями, Влад был уверен, что все будет тип-топ.

Увы, на поверку результат смелого замысла оказался неожиданно удручающим! Любочка - кудрявенькая, в белоснежном кружевном передничке и наколке, похожей на снегурочкин кокошник - в ответ на его заигрывания ласково улыбалась, отчего на ее щечках играли очаровательные ямочки, - и весело парировала невинные, как ей казалось, шутки симпатичного старичка: - Ах, с таким-то кавалером, как за каменной стеной! - но явно ускользала от более тесного сближения. - Конечно, приду, - задорно ответила она как-то раз на вкрадчивое предложение встретиться вечерком у санаторского пруда. Несчастный Влад, заблаговременно взявший с добряка-соседа клятвенное обещание не покидать бильярдной до самого отбоя, около часа гулял по пустынному берегу, благоухая одеколоном и нетерпеливо поглядывая на свою верную «Электронику» - пока, наконец, до него не дошло, что Люба… не обманула, нет, - просто приняла его более чем серьезный маневр за добрую стариковскую шутку. Открытие было весьма болезненным, - ей-богу, он предпочел бы недоумение, испуг, даже отвращение, но только не подобное недоверие к его мужским способностям. (Хорошо еще, тактичный сосед воздержался от унизительных расспросов).

Наутро за завтраком, когда Люба, как обычно, подкатила к их столику дребезжащую тележку, доверху нагруженную общепитовскими тарелками с разползшейся по ним манной кашей, Влад мудро решил смолчать о случившемся - и хотя бы таким образом сохранить лицо; он даже нашел в себе силы холодно, но любезно улыбнуться девушке, чьи ужимки, признаться, начинали не на шутку его раздражать. На протяжении всей церемонии раздачи тарелок он продолжал молча терпеть кокетливые подначивания, которые официантка, проработавшая в геронтологическом санатории более десяти лет, очевидно, считала единственно возможным стилем общения с мужчинами «за 60». Но когда она, видимо, твердо задавшись целью расшевелить необычно серьезного профессора, который еще вчера был с ней так мил, игриво подбоченилась - и при всей честной публике (соседями Влада по столу были все тот же дробный старичок и две интеллигентные, умеренно накрашенные музейные дамы) громко и лукаво вопросила: - Ну, что, Владимир Павлович, возьмете меня замуж аль нет?! - Влад завелся и, с трудом сдерживая клокочущую в нем ярость, ответил:

- Знаете, Люба, в вашем возрасте уже поздновато думать о замужестве, - после чего в сердцах отшвырнул лежавшую перед ним сероватую полотняную салфетку прямо в тарелку с отвратительной комкастой размазней.

Самое скверное, что Люба (за долгие годы официантства привыкшая, вероятно, еще и не к таким закидонам своих подопечных) даже не обиделась, лишив Влада возможности насладиться хотя бы подобием мести: в ответ на вспышку она сочувственно улыбнулась, упомянула «магнитные бури» и, похлопав Влада по руке, которую тот не успел отдернуть, предложила ему щадящее успокоительное - оно всегда лежало в кармашке ее фартучка как раз на такой вот случай. Впрочем, вскоре Влад понял, что заботливая Любаша еще и стукнула на него главврачу: спустя час отловив Влада в спортзале, тот мягко порекомендовал ему воздержаться от участия в волейбольном матче, который как раз в тот вечер должен был состояться между особо крепкими постояльцами санатория и местными пенсионерами-активистами. (Те еще в первый день заезда отдыхающих делегировали в «Геронтум» двух самых бодрых своих эмиссаров, чтобы, по многолетней традиции, вызвать «санаторских дохляков» на смертный бой. Команде «Геронтум» от команды «Супер-стар» - физкульт-привет!!!). Влад, конечно, проигнорировал главврачевские наставления - и тем же вечером они уделали этих краснощеких суперстарцев в синих костюмах, как мокрых котят!.. Спортивный триумф, состоявшийся-таки вопреки козням обслуги, немного утешил Влада в его унижении.