Встань, пробудись, Русь! С век отряхни лень! Глянь: инородь-гнусь Прёт изо всех щелей! Делит твою плоть, Топчет твоих дев! Крикни же, мать: "Прочь!" Вспыхни огнём, гнев! Русь, пробудись, встань! В слякоть втопчи мразь! Кровью её, как встарь, Реки свои раскрась!!! В ужасе захлопнув окно, я отправился на страничку своего друга. К моему облегчению, тот как был, так и остался Мистером Порочестером, - зато вместо пресловутого адского пламени, некогда отражавшего движения его души, на аватаре теперь красовалась огромная, откровенная и недвусмысленная Звезда Давида - синяя на белом фоне. Ничего хорошего всё это не предвещало. И точно. Его открытое письмо к администрации называлось куда короче, чем у Елены: "ДОКОЛЕ???", зато сам текст был намного развесистее. Автор требовал "немедленно выкинуть с сайта правнучку доктора Геббельса", - а, проще говоря, удалить аккаунт пользователя аcidophileen (она же - "Елена Нечаева"), специально созданный заинтересованными лицами с целью разжигания национальной розни. В противном случае, грозил он, ему остаётся только один выход - сообщить в компетентные органы, что "Златоперье" - ксенофобский, экстремистский ресурс, пригревающий под своим крылом откровенных нацистов - и под прикрытием так называемой "литературы" пропагандирующий фашистскую идеологию. В конце письма Порочестер на всякий случай предупреждал, что все нужные документы, ссылки и скриншоты уже аккуратно собраны в папку - и с нетерпением ждут своего часа. Измученно отерев лоб, я вернулся на форум. Теперь мне, по крайней мере, стало ясно, что там происходит. Случилось чудо. Наверное, впервые за всю историю существования Рулинета… да что там - самой литературы! - вялотекущая война либералов и патриотов, бесконечно переваривающая саму себя без всякой надежды на разрешение, прекратилась: так люди забывают о своих мелких дрязгах перед лицом настоящего горя. В этот миг вопросы идеологии никого не волновали - все застыли в ужасе перед куда более серьёзной и страшной проблемой, казалось, колеблющей сами основы бытия. "Зачем, почему?.. Как они могли?.." - в этом едином чувстве изумления и негодования сошлись даже самые непримиримые идейные враги, на время забыв обо всём, что их разделяло. Порочестера и Елену, таких разных и в то же время похожих, любили все. Их дружба была символом родства душ вопреки всему и всем, островком чистоты в Интернете, этом океане грязи и лжи. Видно, даже самому матёрому моссадовцу и ярому, осатанелому нацисту где-то в глубине души хочется верить в сказку, во всепобеждающее чудо Любви. Теперь это чудо рушилось у них на глазах. Всем хотелось плакать.

- Может быть, это перфоманс?.. - предположил кто-то с надеждой. В какой-то момент все ухватились за эту соломинку: Порочестер и впрямь был горазд на подобные мистификации. Но нет, не перфоманс. Бывшая парочка говорила чистую правду, это все поняли, заглянув на их страницы. Что с того, что они выкинули друг друга из списка избранных!..

- Пусть отзовутся сами, пусть придут сюда и объяснят нам всё! - требовали патриоты и либералы, гении и графоманы, экспериментаторы и классики в один пронзительный голос. Но герои не отзывались - то ли выжидали чего-то, то ли лежали каждый под своим одеялом в глубокой депрессии, то ли считали, что всё, что можно было сказать, уже сказано. Тогда-то и прозвучало впервые предложение дождаться Герцога - по многим данным, закадычного друга обоих - и выяснить всё у него. "Нет уж, - подумал я, - увольте. Я уже знаю, что такое - попасть меж двух жерновов, и вовсе не горю желанием испытать это дивное ощущение вновь". С этой мыслью я навёл курсор на крестик наверху - и в следующий миг благополучно покинул виртуальные пределы Златоперья. Любопытство моё было удовлетворено полностью. Заходить туда в ближайшие дни я не собирался и остаток понедельника с удовольствием посвятил работе. Благо теперь меня от неё ничего не отвлекало. О друзьях своих я теперь почти не думал. Милые бранятся - только тешатся. Я бы серьёзно встревожился, не обнаружив в Интернете никаких последствий их ссоры. Но то, с какой помпой они сработали на публику, говорило о том, что духовная связь между ними неразрывна, как синтетический канат. Вот и славно. Встревать в их экзотические любовные игры у меня не было никакого желания. А ближе к ночи мне позвонил Порочестер.

За минувший день я много раз представлял себе этот звонок и то, как буду говорить со своим другом - сухо и холодно, чтобы как можно больнее ранить его остро заточенным металлом своего голоса. Я был смертельно зол на него. Но как только услышал это умирающее блеяние, все благие намерения тут же вылетели у меня из головы:

- Герцог, дружище… Совсем я разболелся… Никуда не выхожу - сил нет… Может быть, если у Вас найдётся минутка, если, конечно, Вы не слишком заняты, не обязательно сегодня, а вообще - Вы могли бы ко мне заехать?..

- Господи, что с Вами, дружище?..

- Такая слабость жуткая… Голова кружится, да ещё изголодался… Мне б поесть чего-нибудь… В холодильнике шаром покати, утром последнюю корку с водой размочил… Так есть хочется, ужас… Может быть, если Вам будет по пути, Вы бы завезли мне чего-нибудь…

- Ну конечно, дружище, - разволновался я, - диктуйте, что Вам нужно, я запишу… Чего бы Вам особенно хотелось?..

- Колбаски бы… - после минутного раздумья пролепетал мой друг, - очень колбаски хочется докторской… И вот если бы ещё… виноградику… Вы не беспокойтесь, я всё возмещу…

- Ну что Вы, дружище, какая ерунда!… Постойте-постойте-ка, - я спохватился, - так давайте я заодно и в аптеку забегу! Вам ведь, наверное, нужны какие-нибудь лекарства?..

- Что лекарства… - обречённо протянул Порочестер таким тоном, что любому стало бы ясно: жить ему осталось как минимум несколько дней и медикаментами тут не поможешь. Испуганный, я забормотал, что немедленно выезжаю - и, положив трубку, кинулся одеваться, от волнения не сразу попадая ногами в брюки. К счастью, по дороге у меня есть круглосуточный супермаркет. Там я накупил другу не только самых нужных и важных продуктов вроде хлеба и колбасы, но и всяческих изысков и разносолов, которые, как мне было известно, он любит… когда-то любил. Может быть, думал я, моя забота вкупе с пробудившимся аппетитом дадут ему силы к выживанию. Я, правда, так и не выяснил, чем он болен, - он так меня напугал, что я напрочь забыл спросить о самом главном. Перезванивать было уже неловко - может быть, друг успел задремать, а ведь сон - лучшее лекарство; я только надеялся, что это не что-то желудочное. Но если всё-таки я ошибался, то на этот случай я захватил ему ещё и духовной пищи - сунул в сумку два последних номера нашего ежемесячника, вдруг Порочестеру захочется узнать что-нибудь новое об актуальном искусстве и галерее Винзавод. (Теперь, когда прежний мэр, который был давним другом нашего Кормильца, попал в опалу, я стал чувствовать себя чуть ли не оппозиционным журналистом.) В результате сумки у меня стали такие тяжёлые, что пришлось взять такси. Вот когда я всерьёз пожалел о несданном утром экзамене!.. С этим надо было что-то делать. Попрошу Порочестера, решил я, чтобы дал мне попрактиковаться на своей машине - между гаражами обычно есть свободное местечко. Если, конечно, бедняге суждено встать на ноги. Больной, старый, всеми покинутый… Полно: да жив ли он ещё?!.. Поднявшись на нужный этаж, я обнаружил чёрную кожаную дверь с позолоченной табличкой гостеприимно приоткрытой, что произвело на меня удручающее впечатление. Я понял: мой дружище-мученик ждал меня, ждал и, вконец изождавшись, так ослабел, что решил на всякий случай открыть мне заранее - вдруг не сможет доползти на звонок. Наверное, он очень долго добирался от кровати до двери, шаркая шлёпанцами, от слабости держась за стенку… Видать, с тревогой подумал я, он и вправду серьёзно болен. Раньше он отличался крайней мнительностью и сам не раз читал мне мораль, дескать, на звонок домофона я всегда должен спрашивать: "Кто там?" Чему я никогда не следовал. Мне кажется, это так глупо… Едва скинув в прихожей ботинки и даже не успев снять пальто, я чуть не бегом отправился на отдалённый звук телевизора. Порочестер был жив. Оказывается, он устроил себе лежбище в гостиной, всё на том же розовом диване, где мы частенько сиживали с Еленой, - было даже как-то странно видеть его застеленным. Увидав меня, столбом застывшего на пороге с набитыми пакетами в руках, бедняга обрадовался до слёз: