Будучи одним из ключевых моментов упомянутого идеологического обеспечения, эта теория разрабатывалась массированно и детально. Но вряд ли есть смысл анализировать все ее хитроумные извивы. Основные ее моменты полностью выявляются в двух “руководящих” публикациях: статьях в Большой Советской и Философской энциклопедиях. Их разбором и ограничимся. Вот цитаты из этих статей, дающие характеристику общественных групп и отношений собственности в нашей стране с точки зрения “официального марксизма”: “... и на ступени социализма сохраняются известные классовые различия между рабочим классом и крестьянством. Эти различия связаны с наличием двух форм социалистической собственности: государственной общенародной и кооперативно-колхозной, существование которых обуславливается, в свою очередь, неодинаковой степенью обобществления, развития производительных сил в промышленности и сельском хозяйстве”;[57] “...различия между рабочими и крестьянами уже не являются коренными. Но своеобразие путей этих классов к социализму оставило свой отпечаток в виде различия двух форм социалистической собственности — всенародной, государственной и кооперативно-колхозной. С этим связаны и различия между рабочим классом и крестьянством по их отношению к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, по формам получения дохода. Существование классовых различий между рабочими и крестьянами ... обусловлено остатками старых форм общественного разделения труда”.[58] Рассмотрим вкратце приведенные соображения.

Неодинаковая степень обобществления производства и развития производительных сил носит количественный характер и вряд ли может служить классообразующим признаком (даже при отсутствии “коренных различий” между классами). Однако к “степени обобществления”, как и к “роли в общественной организации труда” мы еще вернемся. А вот что касается развития производительных сил, то здесь нестыковки видны невооруженным глазом. Когда марксизм рассматривает соответствие между уровнем развития производительных сил и характером производственных отношений, то считается само собой разумеющимся, что и то, и другое относится к обществу как к некоторому целостному объекту. Здесь же хитрым маневром указанная взаимозависимость переносится с целого на часть — на развитие производительных сил (а фактически технических средств) отраслей народного хозяйства (промышленного и сельскохозяйственного производства), что не только методологически недопустимо, но и попросту неверно. В лучшем случае это вульгаризация марксизма, в худшем — обычная подтасовка.

То же самое можно сказать и о намеках относительно “старых форм разделения труда”. Неужели людям, считающим себя марксистами, нужно разъяснять разницу между разделением труда технологическим — по конкретному характеру производства и производимому продукту (т.е. между отраслями народного хозяйства, где, в частности, определенное различие между промышленным и сельскохозяйственным тружеником по характеру труда существует даже независимо от формы собственности), и социальным — по роли различных общественных групп в единых производственных отношениях данного общества, их отношению к средствам производства как единому целому (что, если верить теории о двух раздельных для них формах собственности на разные — или одни и те же? — средства производства применительно к рабочему и крестьянину вообще не имеет смысла). Хорошо все же говорил Владимир Ильич: “Какая замечательная глубина анализа! Различие между профессиями смешать с различным положением классов во всем строе (!) общественного производства, — как это наглядно иллюстрирует научную беспринципность”.[59]

Что же касается различия “форм получения дохода”, то и здесь лучше всего просто процитировать Ленина: “Искать основного отличительного признака классов общества в источнике дохода — значит выдвигать на первое место отношения распределения, которые на самом деле суть результат отношений производства. Ошибку эту давно указал Маркс, назвавших не видящих ее людей вульгарными социалистами”.[60] Вернемся поэтому к отношениям производства.

А реальные производственные отношения на анализируемом этапе развития социализма складывались в соответствии с объективными законами этого развития и знать не желали ни о каких теоретических упражнениях. Теоретики дискутировали об особенностях “двух форм собственности”, а райком не мудрствуя лукаво безо всяких там теорий совершенно одинаково командовал что фабрикой, что совхозом, что колхозом, ибо, в отличие от упомянутых теоретиков, в полном соответствии с действительным положением вещей считал не конкретный коллектив или абстрактное государство, а именно себя распорядителем (хотя и не владельцем!) и “государственных общенародных”, и “кооперативно-колхозных” средств производства (существовавшие формальные различия без малейших затруднений преодолевались практически). Именно он (как и другие уровни и участки номенклатуры — каждый в соответствии со своей компетенцией) фактически назначал и снимал руководителей заводов и колхозов, определял направление деятельности этих предприятий, их степень развития, производственные связи, систему и уровень оплаты и все остальные вопросы упоминавшейся выше “общественной организации труда” (иногда вплоть до вопросов технологии), полностью таким образом нивелируя любые возможные различия в “уровне обобществления”.

Таковы были методы идеологической “подмены” тех реальных классовых отношений, которые достаточно полно сложились в нашей стране уже к середине тридцатых годов. Однако господствующая социальная группа (номенклатура) слишком сильно выделялась на общем социальном фоне, чтобы можно было в анализе социальной структуры общества вот так просто ограничиться “двумя дружественными классами и прослойкой”. Нужно было как-то объяснять это социальное явление. И тогда был изобретен еще один прием — представление номенклатуры (а точнее, особо одиозной ее части, на которой и стремились сфокусировать основное внимание, превратив ее в мишень для критических стрел) в качестве некоторого “внесистемного” (т.е. не входившего “законным” элементом в официально признанную социальную структуру) образования — бюрократии. Прием оказался настолько удачным, что последствия его применения сказываются до сих пор, разве что в качестве упомянутой “бюрократии” и в обыденном представлении, и в теоретических рассуждениях выступает теперь уже вся номенклатура, которой и приписывается вина за все наши действительные и мнимые беды. При этом соответствующие общественные отношения выводятся за пределы основных производственных отношений (прежде всего отношений собственности), вопрос переводят в плоскость политическую (и даже нравственную), уводя от анализа реально существующего положения в некий фантастический мир. Несмотря на мистификацию ими реальных общественных отношений, представления о демонической роли “бюрократии” настолько распространены, что оставить в стороне этот вопрос сегодня просто невозможно. Посмотрим же, как обычно представляют себе сущность и роль этого социального пугала.

Обоснования особой социальной роли “бюрократии” при социализме обычно не отличаются особым разнообразием, поэтому рассмотреть их можно на любом примере такого “анализа”. Вот, например, определяя сущность бюрократии, иногда утверждают, что “бюрократия — это аппарат управления, который работает сам на себя, то есть аппарат управления, который превратился в самоцель”.[61] Такой абсолютно неверный вывод может быть сделан разве что из столь же ошибочной посылки, что “административный аппарат выражает, защищает общие интересы” (даже если последние представляют некую непонятную “псевдообщность” — философы любят разные такие слова: придумал название, и вроде бы все объяснил). Из указанной посылки делается заключение, что “при разрыве между общими интересами, с одной стороны, и единичными и особыми интересами, с другой, аппарат управления неизбежно в той или иной степени оторван от управляемых, а следовательно, работает на самого себя, превращается в самоцель”. Но без “разрыва” между общими и единичными интересами “аппарат управления” в таком (“силовом”) виде, в каком он пока известен в истории, вообще был бы не нужен, ибо в таком случае его деятельность свелась бы к чисто технической функции координации, когда “распределение общих функций приобретает деловой характер и не влечет за собой никакого господства”.[62] И в социалистическом обществе, все еще имеющем социальную дифференциацию, это пока невозможно. А главное: “административный аппарат” в обществе с социальной дифференциацией (т.е. классовом) всегда имел классовый характер и никогда не защищал некие “общие интересы”, всегда и без исключения он защищал интересы господствующего класса (которые, по обыкновению, с “общими и интересами” в достаточной мере совпадают только в период прогрессивного развития общества). Другое дело, что этот “аппарат управления” не всегда представлял собой отдельное социальное образование.