В то время как в центре столицы устанавливали пулеметы, в здании Синода на Сенатской площади собрались его члены. Но не все смогли прибыть, не было и обер-прокурора Н. П. Раева. Вел заседание его заместитель князь Н. Д. Жевахов. Перед началом заседания он, обращаясь к первенствующему члену митрополиту Киевскому Владимиру (Богоявленскому), указал на происходящие революционные волнения и призвал выпустить воззвание к населению, с тем чтобы оно не только было прочитано в церквях, но и расклеено на улицах. Он призывал, настаивал, заклинал присутствующих не стоять в стороне от разыгрывающихся событий, выступить на стороне правительства, выпустить воззвание со словами вразумления к пастве, с грозным предупреждением к тем, кто посягает на веру, царя и отечество. Но предложение повисло в воздухе.

— Это всегда так, — помедлив, отвечал митрополит Владимир, — когда мы не нужны, нас не замечают, а в момент опасности к нам первым обращаются за помощью.

Князь пытался настаивать, уговаривать, но иерархи заупрямились и с воззванием ничего не получилось. Никто из присутствовавших и не предполагал, на пороге каких событий стоят Россия, церковь, народ. Прошедшее заседание Синода оказалось последним при царском режиме.

В последующие несколько дней монархия рухнула, уступая место спешно сформированному Временному правительству. Опубликованная им 3 марта декларация среди прочего обещала и религиозные свободы, сохраняя при этом прежний порядок государственного управления церковными делами: Святейший правительствующий синод и пост обер-прокурора — государственного контролера жизни церкви. Его занял член Государственной думы, председатель думской комиссии по церковным делам В. Н. Львов, сторонник октябристов.

4 марта в заседание Синода впервые явился Львов, объявивший об «освобождении» церкви от былой зависимости от самодержавия и заявивший, что отныне церковь вправе самостоятельно определить форму церковного самоуправления. А пока предложено было принимать к исполнению директивы правительства от обер-прокурора и через него же подавать в правительство просьбы и предложения. Тут же из зала вынесли стоявший многие годы у стены царский трон — символ прежней верховной власти. Эта сцена была тяжела не только для крайне консервативных членов Синода — митрополитов Макария (Невского), Владимира (Богоявленского) и Питирима (Окнова), но и для сравнительно умеренных и либеральных иерархов Сергия (Страгородского), Тихона (Белавина). «Сжигали» то, чему еще вчера поклонялись.

По инициативе Львова 6 марта Синод обнародовал послание, открывавшееся весьма характерными словами: «Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни». Под началом обер-прокурора Синод принял к сведению акты от 2 и 3 марта об отречении Николая II и Михаила Романовых от престола, предписал духовенству совершать молебствие об «утешении страстей» и провозглашать «многолетие» «богохранимой державе Российской и благоверному Временному правительству». Тогда же рекомендовано было проводить уездные и епархиальные съезды с принятием резолюций в поддержку новой государственной власти, читать проповеди и поучения, устраивать внебогослужебные беседы приходских священников и правящих архиереев с паствой.

Через обер-прокурора Временное правительство намеревалось осуществить свою программу реформ государственно-церковных отношений. Предполагалось объявить амнистию по всем «религиозным делам»; отменить сословные и вероисповедные ограничения; обеспечить равенство религий, а также и граждан независимо от их отношения к религии; отменить обязательное преподавание в государственной школе Закона Божьего; передать в ведение Министерства народного образования церковно-приходские школы; снять ограничения на деятельность старообрядческих, римско-католических, униатских, протестантских, мусульманских, буддистских и прочих религиозных организаций.

Отношение к этой системе правительственных мер со стороны Синода, состав которого был утвержден еще Николаем II, было неоднозначным, скорее отрицательным, ибо рассматривались они как покушение на «первенствующее» и «господствующее» положение Русской церкви в государстве и обществе. Отсюда глухое сопротивление действиям обер-прокурора, стремление притормозить реформы. Да и на местах, как сообщали агенты Временного правительства, именно православное духовенство всячески противилось новым политическим и церковным веяниям, поминая за богослужением царя и держа себя так, как будто ничего и не случилось. В результате Львов в середине апреля решился пойти на роспуск старого состава Синода и объявить созыв нового. Исключение было сделано лишь в отношении Сергия Страгородского.

…25 апреля архиепископ Сергий в синодальном храме возглавил молебен. Присутствовали вновь назначенные члены Синода, в том числе и представители от белого духовенства. После службы перешли в зал заседаний и сели за общий полукруглый стол. С его внешней стороны — архиереи, протоиереи; с внутренней, напротив, — Львов со своей свитой.

Первым заговорил обер-прокурор. Он просто метал громы и молнии, сообщая о «церковных нестроениях» и «дезорганизациях в церковной жизни». Обвинял Синод и православную церковь в анемии, нежелании идти навстречу демократическим изменениям, которых требует от них паства.

— Так вот, — завершал свою «погромную» речь Львов, — пока не окрепла демократия в церкви, пока не установились правильные отношения всех составляющих церковного организма, до тех пор, — сжатый его кулак с силой ударил по столу, — обер-прокурор не может не вмешиваться в жизнь церкви и не проявлять при этом даже некоторого самовластия.

После некоторого оцепенения, вызванного бунтарской речью обер-прокурора, вдруг со всех сторон понеслось:

— Превышаете полномочия! Не желаете считаться с мнением церковной общественности! Мы будем протестовать!

Встал со своего места и архиепископ Сергий. Достал свернутый вчетверо листок и принялся читать:

— «Мы повинуемся воле Временного правительства и разъезжаемся по своим епархиям. Но мы заявляем протест…»

То был подготовленный членами Синода старого созыва текст заявления. В нем они выражали свое недовольство и желали обратить внимание власти на произвол в отношении церкви. Уволенные иерархи поручили Сергию, как единственному оставшемуся в составе Синода, довести его содержание до обер-прокурора. Он продолжал читать:

— «Мы протестуем, поскольку созыв нового состава Синода неканоничен. Ибо и сами епископы в Синод должны избираться всем епископатом, а пресвитеры — всем духовенством. Этого нет, и потому мы протестуем».

Завершив, Сергий хотел было и от себя лично привести доказательства обоснованности претензий уволенных, но смог только произнести: «Господин обер-прокурор…» И тут же был грубо прерван Львовым. Все поняли, что отныне инициатива в деятельности Синода принадлежит не им, а, как это бывало и ранее, обер-прокурору. Им же оставлена незавидная роль марионеток, послушно исполняющих его указания.

Положение архиепископа Сергия весной — летом 1917 года было очень сложным. Он единственный из прежнего состава был оставлен, и этим подчеркивалось его особенное положение в епископате. Фактически он оказался в положении первоиерарха Русской церкви. Чаще всего именно он от имени членов Синода вступал в переговоры с обер-прокурором. Приходилось ему активно участвовать в разработке церковных материалов к реформе, возглавлять синодальные комиссии, принимать многочисленные делегации из епархий. Подчеркнем, что современники наиболее характерной чертой архиепископа считали именно способность уживаться с различными политическими течениями, идти при необходимости на компромиссы и тактические уловки, проявлять «законопослушание» и при этом умело отстаивать свои убеждения. Все эти качества в полной мере проявились в те месяцы, когда главной целью было подготовить созыв Поместного собора и надо было уступать претензиям Временного правительства, поддерживать обер-прокурора и одновременно обеспечивать единство Синода, сглаживая противоречия как между различными группировками внутри него, так и между ними и обер-прокурором.