– Ранен каждый третий, а из каждого третьего каждый второй не в состоянии передвигаться самостоятельно,– очень уверенно ответила она.

Быстро подсчитав в уме санитарные потери противника, Павлов догадался о причине, из-за которой Астрахан не решился на ночной переход. Раненые, очевидно, сковывали движение отряда, но бросить их Астрахан не мог, так как это противоречило параграфу 5 статьи 4 "Воинского полевого устава" и статье 3 "Наставления командира". Павлов всей душой переживал за простых солдат и матросов, которых император Агесилай-хан одним росчерком пера превратил в карателей, но и помочь им он, по большому счету, ни чем не мог. Впрочем, одна идея все же пришла ему в голову.

Павлов попросил у Сансары небольшой перерыв, отправился в свою каюту, зажег светильник, нашел в секретере письменные принадлежности, и на том же свитке пергамента, который получил от Астрахана, на обратной стороне гусиным пером и черной тушью написал ответное послание.

В своем письме он с гневом и возмущением написал о том, что император Агесилай-хан подло украл у него, Тезей-хана, победу, одержанную над парсами в сражениях у Змеиной Горы и при Гамбите, а его вельможи из зависти и ревности обрекли на смерть лучших полководцев империи. Далее, он обвинил Астрахана в предательстве своих боевых товарищей, и прежде всего, начальника Генерального штаба Гирей-хана.

Излив свое негодование, он предложил Астрахану, если у того еще осталась хоть капля совести, передать командование отрядом своему заместителю, а самому отправиться в Высочайший Храм Одина, постричься в монахи и до конца дней замаливать свои грехи. Заместителю же его он обещал содействие в возвращении солдат срочной службы на родину, помощь легкораненым и милостивый уход за теми, кто не в состоянии передвигаться самостоятельно. Для того чтобы это произошло, его отряду надлежало сдать свое оружие и доспехи представителям племени орландов. В противном случае он сулил Астрахану и его подчиненным бесславную гибель, плен и позорное рабство.

Завершив письмо, он скрепил его личной печатью и пригласил Сансару, Урсулу и Старую Досю на очередное совещание, на котором на ломаном орландском языке огласил содержание своего послания и попросил Старую Досю доставить пергамент адресату. При этом он пояснил, что передавать письмо из рук в руки необязательно, а достаточно забросить его с помощью лука и стрелы. Воительницы посмотрели на него с большим уважением, и согласились.

VI

О том, что рота гоплитов, занявшая факторию, полностью вырезана, Павлов и Сансара узнали рано утром, когда "Эсмеральда" начала совершать сложные маневры, с целью пришвартоваться к берегу. Неподалеку от речного причала орландского подворья их встретил на лодках смешанный передовой отряд москитов, кайяпо и черных аратов в количестве двадцати воинов. Их командиры доложили обстановку, и, выслушав краткое сообщение Сансары, так обрадовались, что даже запели. Они бы, наверное, и заплясали, да только места в их лодках для этого было слишком мало.

…На деревянном причале напротив орландского подворья, не смотря на ранний час, столпилось множество народа. Среди них были не только представители местных племен, но и взятые ими в плен заложники из состава гражданского контингента Северной экспедиции. Все они с нетерпением ждали известий о том, чем закончилось сражение на реке Ипуть. Появление галеры Тезей-хана с построившимися на верхней палубе орландскими амазонками было встречено со вздохом облегчения и слезами радости. Радовались даже заложники, которых предводители племен предупредили о том, что лишат их жизни, если их главный начальник господин Астрахан откажется вступить с ними в мирные переговоры.

Воительницы сошли на причал и по деревянной лестнице с резными перилами направились в орландское подворье. За ними проследовали бойцы Тезей-хана, которые вынесли на прямоугольных орландских щитах тела трех погибших: Меркурия из Эльдорадо и скончавшихся ночью от полученных ранений Виктории из рода Белохвостого Оленя и Памелы из рода Красной Лисицы. Люди на причале замолчали и склонили головы. Легкораненые сошли на берег самостоятельно.

Сухо поздоровавшись с предводителями тунгусов, москитов, кайяпо, далматинцев, черных и белых аратов, Павлов пригласил их на "Эсмеральду". Началось шумное и бестолковое совещание по поводу сложившейся ситуации. Все присутствующие знали, где находится отряд Астрахана и какова его численность, но при этом плохо себе представляли, что такое регулярная армия и как с ней бороться. Спорили и ругались до хрипоты на каком-то чудовищном наречии, которое выработали за годы векового общения и товарного обмена.

Павлову, в конце концов, это надоело, и он, подозвав к себе боцмана Корейка, приказал ему произвести из трофейного "единорога" холостой выстрел. Боцман в спешке или от переутомления забыл, что орудие уже заряжено, и заложил еще один картуз с порохом, из-за чего выстрел получился совершенно оглушительный.

Люди на причале в страхе закричали и бросились бежать, кто куда. Вожди, изменившись в лице, схватились за животы и присели. Кто-то из них, на четвереньках, направился к сходням. Только старик Бильдыев оставался на месте и весело улыбался.

После того, как вожди пришли в себя, Бильдыев объявил, что полностью подчиняется зятю Верховного вождя орландов и будет беспрекословно исполнять все его приказы. Его примеру немедленно последовали вождь москитов Ширак и предводитель черных аратов Айо.

Выяснив, где джурджени установили свою батарею из двух полевых орудий, Павлов попросил Бильдыева, чтобы его люди откатили пушки на орландское подворье. Туда же он велел перенести порох и боеприпасы. Он был уверен в том, что Бильдыев с заданием справится успешно, так как про огнестрельное оружие знает не понаслышке и не испытывает к нему благоговейного ужаса. Остальных вождей он попросил попусту не суетиться, а собрать всех пленных, посадить их на их же собственные ладьи, переправить на противоположный берег реки Елены и взять под стражу. Центурион Сансара, вернувшись на "Эсмеральду", одобрила его решения, и они договорились о том, что отряд воительниц закрепится в орландском подворье, а отряд Павлова на галере будет контролировать побережье.

Прошло не более получаса с того времени, когда "Эсмеральда", заняв удобную позицию на стремнине реки Ипуть, выбросила плавучий якорь, как со стороны орландского подворья послышался шум. Павлов, который, сидя у корабельного орудия, незаметно задремал, проснулся, подошел к борту и взглянул в подзорную трубу. С расстояния, приблизительно, пятьсот метров он разглядел Урсулу. Она что-то кричала и размахивала руками, стараясь привлечь к себе внимание. По ее лицу, сияющему от радости, можно было без труда понять, что произошло какое-то важное событие, возможно, означающее конец войны. Он приказал капитану Тарасу выбирать якорь и идти к причалу.

С криком: "Победа! Полная победа!" – Урсула, пробежав по сходням, бросилась к нему шею. Из ее дальнейших объяснений Павлов понял, что отряд противника, выдвинувшись со стороны соснового бора на Журавлиную поляну, разоружился, и его командир просит господина Тезей-хана принять полную и безоговорочную капитуляцию. Это, конечно, могла быть и военная хитрость, поэтому он приказал своим людям облачиться в тяжелые доспехи и быть готовыми к сражению в сомкнутом строю.

На галере остались капитан Тарас с тремя вахтенными матросами, умевшими стрелять из пушки, и четверо легкораненых. Когда его бойцы в количестве сорока человек сошли на причал и построились, он повел их на Журавлиную поляну.