Маяк давно погас. И огонь на могиле сразу потускнел, побледнел при солнечном свете. Искра коснулась горячими ногами холодного пола и сразу опомнилась. А, чтоб тебе! Никогда не верила снам, а теперь кто его знает, что и делать. Привидится же такое, будь оно неладно.

Но сразу же все позабыла, как только, свежая после умыванья, выбежала на залитую солнцем площадь, пошла по тенистой аллее мимо душистых клумб. Искра широко раскрытыми глазами смотрела на неизвестный ей город, о котором так много слышала и читала, а вот теперь и сама приехала сюда, чтобы его завоевать, покорить своим трудом, а может, и красотой. Покорить и найти любимого. А он вернется только к такой, которая станет заметной среди здешних девчат. Он гордый, но и Искра ему не уступит.

Девушку приятно поразила идеальная чистота, которая царила на улицах и площадях. Ни бумажки, ни спички, ни тем более окурка, даже возле урн. И дворников нигде не видно. И нет надписей, как у них в Самгородке, что людям глаза режут: «Не плюй», «Не сори», «Не рви цветы».

Она задержалась возле магазина хозяйственных товаров, где толпа людей возбужденно шумела, уговаривая седого однорукого моряка. Искра подошла поближе и прислушалась. Седой моряк сердито жаловался:

— Ну хорошо, я ночью работаю, а днем свободен. Услыхал про ваше объявление и пришел, потому что купил у вас такую кровать. А все, думаете, принесут? Те, что днем работают, радио не услышат. Им некогда ваши объявления слушать. Берите с меня доплату и больше таких глупостей не порите.

— Успокойтесь, Дмитрий Григорьевич, — ласково уговаривала его женщина в синем халате. — Не нужны нам ваши деньги. Уже все деньги внесли. У нас все счета сошлись. Сколько кроватей продали, столько люди нам и доплатили.

— Но ведь я не доплатил! — настаивал моряк.

— Так оставьте их себе на папиросы, — пошутила продавщица.

— Слушай, молодуха, — хмурился Дмитрий Григорьевич. — Я шуток не люблю… Кто-то пожалел вас и, не покупая кровать, уплатил разницу. Думал, бедняга, что не все покупатели окажутся честными… Вы уж лучше его, сознательного этого, найдите и верните ему деньги. А со мной так не шутите, плохи ваши шутки…

— Кто это? — тихо спросила Искра вихрастого паренька.

— Смотритель маяка. И могилы матроса. Разве не узнали? Он же оба огня нам поддерживает. И на маяке, и на могиле, — живо объяснил он.

Искра хотела побольше у него расспросить, но паренек неожиданно рванулся от нее в сторону и побежал наперерез осанистому мужчине, который торопливо уходил прочь с пузатым портфелем.

— Товарищ! — закричал паренек. — Вы что ж это окурок на землю бросили? Вы слышите, товарищ?

Искра поморщилась. Это уж непорядок — от горшка три вершка, а взрослому замечание делает. Но, услыхав раздраженный ответ, успокоилась.

— А какое твое дело?

— Плюете! Бросаете! — громко говорил паренек. — А мой брат голову тут сложил.

Мужчина отпрянул от него и остановился.

— Тише, парень… Тише…

Потом наклонился, поднял окурок, сунул в карман и побежал на другую сторону улицы.

Однорукий моряк заерзал на скамейке у магазина:

— Не иначе командировочный. Чужой человек. Беда с ними.

Искра хотела подойти к пареньку, сказать ему что-нибудь приятное, но потом передумала и тут же оказалась возле высокого серого дома, где почти весь тротуар запрудили какие-то люди — девушки и парни, моряки. Они высыпали на улицу, видимо, на перерыв. Одни курили, другие весело о чем-то говорили.

О чем тут говорить, когда у них в Новограде такая чистота. Если бы рассказать тетке, та не поверила бы. А у них, в Самгородке, как сорвется ветер, так солома, бумага, какая-то ветошь носятся по городу. Тучи пыли стоят над площадью. А тут даже после этой толпы, которая снова вошла в здание, ни спичечки, ни окурка на тротуаре. Такое не всегда даже в цеху увидишь. А что, если войти и послушать, о чем они говорят?

Дверь была открыта, и Искра вошла в просторный зал и остановилась у входа, опершись плечом о высокий резной косяк. В зале было много народу. На трибуне ораторствовал розовощекий, красивый моряк. Искра даже вздохнула. И не заметила: председатель собрания уже вторично обращался к ней. Да ведь точно к ней, потому что все повернулись к двери, смотрят на Искру.

— Прошу вас, товарищ, пройдите в передний ряд, — повторил председатель. — Тут свободные места.

Что поделаешь? Пошла. Через весь зал, провожаемая любопытными взглядами, и села у самой трибуны.

Матрос на трибуне заканчивал:

— Уберите от нас милицию. Разве шоферы сами не наведут порядок, без автоинспекции? Наши флотские первыми наведут.

По залу пронесся гул, заскрипели стулья.

— Что? Не верите? — удивился матрос. — Так я вам объясню проще. Кто принес нам в Новоград образцовую чистоту на всех улицах, дворах и площадях? Флот! Древняя морская традиция. Вы не согласны? Хорошо. Тогда я вам свежего свидетеля представляю. Вот здесь в первом ряду сидит ткачиха из района. Она только что прошла по просьбе Анатолия Ивановича в первый ряд. Работает на прядильной фабрике в Самгородке. Так вот у них там нет моря, и ясно, что нет флота. И чистоты такой, как у нас, тоже нет. Вот спросите у нее в перерыве.

Искра пылала от смущения, а моряк шел к ней, словно ничего не случилось, под аплодисменты всего зала. Только теперь она его узнала. Это был Виктор Добряков, тот, что подвез ее до Новограда. Только зачем он стал рассказывать о ней? Кто его просил об этом? А он уж устроился рядом и демонстративно, чтобы все видели, подал Искре руку, вежливо поздоровался. Ох уж эти матросы! Ну как тут на него рассердишься? И девушка ответила на приветствие и, лишь бы что-нибудь сказать, прошептала:

— А кто председатель?

— Верба Анатолий Иванович, наш партийный секретарь. Свой, моряк. Вот скоро увидите, какой он.

— Хватит уж, насмотрелась.

— Я вас обидел, Искра?

— А то нет? — вспыхнула девушка и отвернулась к окну. — Словно снег на голову… Кто вас просил?

— Простите, что так вышло. Прошу вас, Искра, — горячо зашептал он на ухо.

Искра промолчала. Опустила голову, стала перебирать на коленях длинные кисти красного шарфа.

— Я могу показать вам все бухты и весь город после собрания, если хотите, — шептал матрос. — Мы сразу найдем вашего брата, Искра. У меня в комендатуре один дружок служит. Это хорошо, что вы пришли на это собрание. Очень хорошо, Искра… Теперь они все, кто тут сидит, вас будут знать.

— Не было хлопот, — буркнула Искра.

На трибуне уже стояла какая-то девушка. Стройная, красивая, но бледная. Даже на возбужденном ее лице горели лишь два маленьких румяных пятна на щеках, а подбородок, и лоб, и высокая шея были белы как мрамор. Даже чуть-чуть желтоваты — ясно, что ткачиха. Это оттого, что воздух в цеху насыщен пылью от пряжи, а окна не откроешь, да их и нет вовсе, потому что и температура и влажность воздуха должны быть постоянны. Иначе пряжа пересохнет и будет скручиваться и пойдет тогда брак. Искра это знала отлично.

— Я честно вам говорю, рано еще, мы не заслужили пока это высокое звание, — настаивала она.

— Олеся! — встревоженно спросил председатель. — Что случилось?

— Буфет без продавца. Каждый день недостача. Или кто-нибудь деньги ворует, или продукты берет без денег, — устало проговорила Олеся. — Как же нам присваивать звание бригады коммунистического труда? Стыдно! Мы раз уже доплатили из своего кармана. Второй раз доплатили. Но это же не выход из положения. Значит, не доросли.

На галерке кто-то вскочил, закричал:

— Так вы закройте этот буфет! Пусть снова продавец торгует.

— Закроем, продавец будет, а нечестный человек так и останется! — отрезала Олеся. — Душа у него черная, сознательности ни на грош. А мы не хотим так. Мы хотим, чтоб не только во всем нашем городе, но и на комбинате была идеальная чистота. И чтобы все у нас было чистое. И одежда, и душа, и совесть, и взаимоотношения, и вера в каждого. Вот тогда и присваивайте нам звание.