Искра проверяла моряка, подсылая к нему фабричных девчат. Но он и не смотрел на них. Несколько раз она нарочно не вышла на свидание, наблюдая за ним из засады. Моряк курил папиросу за папиросой, нервно похаживал по аллее, но на молодаек, которых тут было полным-полно, он не глядел.
«Любит! Значит, любит!» — радовалась Искра. И когда все, что знала, испробовала, призналась моряку в любви. Из-за этого разругалась с теткой Ивгой и переехала временно жить к Гордею, потому что тетка не терпела, чтобы к ним в дом ходили парни. Но скоро Искра поругалась и с братом и перешла жить в фабричное общежитие.
Валентин все сносил спокойно и, кажется, еще крепче любил свою Искру, намекая, что уже время подавать заявление в загс. Девушка была на десятом небе, но ни брату, ни тетке Ивге не показывала радости. Хотела сделать брак неожиданным сюрпризом как для ткачей, так и для тетки и Гордея…
В тот день Искра ждала моряка, чтобы отнести заявление в загс. Ждала долго и терпеливо, пока не село солнце, а он все не приходил. Такого с ним еще никогда не было, и девушка горько заплакала. Потом испугалась и онемела. И всю ночь не могла уснуть. А на рассвете Валентин постучал в раму, и она, не раздумывая, вылетела к нему через распахнутое окно, горячая и испуганная, вся в тревоге и слезах. Как ласточка, что бросается на хищника, когда обороняет свое гнездо…
— Разлюбил? Говори! — как ножом резанула.
— Ну что ты, моя хорошая. У меня такое горе, — горячо шептал Валентин.
— Почему не пришел? — кипела Искра. — Я ждала и проклинала себя… Ждала и проклинала…
— Меня ловят, Искра. Я пропал, — съежился моряк и потянул ее прочь от окна.
Она послушно шла за ним по глухим переулкам, по росистой леваде, вдоль чужих огородов.
— За что же они тебя? — устало опускаясь на густую траву, сквозь слезы спросила Искра. И обняла своего моряка за крутые плечи, прижалась к его горячей груди.
Он целовал ее в губы, не давая говорить. Целовал в цыганский лоб, в глаза, в подбородок, касаясь горячими губами душистых густых волос. И с трудом переводя дыхание, время от времени повторял холодные и ненужные, как ей казалось, слова:
— Это не консервный завод, Искра, а болото. Снова недостача стеклянной тары. И не хватает много спирта. Завскладом и директор — свояки. А я, агент снабжения, чужой им. Вот на меня они все и сваливают… Я не всегда расписки на складе брал, сдавая тару и спирт…
— Ты просто не любишь меня, — вырывалась из его объятий Искра.
— Неправда! — Валентин крепко сжимал ей руки. — Я всех забыл ради тебя…
— Если бы забыл, так не было бы этого на складе… И не прятался бы от людей… Разлюбил… Все вы такие, мужчины…
— Искра! — резко отпрянул Валентин, замахал на девушку руками. — Опомнись, Искра! Что ты говоришь?.. Не поноси хоть ты меня…
— Не верю я тебе, Валентин. Не верю!
Пыталась убежать прочь. Парень держал ее силой, горячо нашептывая теплые слова любви. Искра уже слышала их не раз, и они звучали теперь не так трогательно и убедительно. Что-то оборвалось в ней, от любимого повеяло холодом черного сомнения.
— Не веришь? — с сердцем переспросил моряк. И рванул на груди белый китель.
Рванул так, что две верхние пуговицы полетели на траву.
— Тогда смотри сама, если не веришь мне.
На его широкой груди было выколото ее имя и большое сердце, проткнутое стрелой. А вокруг кожа покраснела и вспухла. Татуировка была свежей и глубокой. Не вытрешь и не отмоешь. Моряки шутя это не сделают. Это навеки!..
— О, боже! — всплеснула руками Искра и потянулась к Валентину.
Искра прижалась к нему, а в глазах закачался и поплыл черный лес, и сердце так сладко зашлось и зазвенело, словно его взяли на мягкие невидимые крылья да и понесли над землей и морем, к самому солнцу. Только тихо простонала:
— Кто ж тебе выколол это?
— Сам, навеки!
— А очень больно?
— Не чувствовал… Ради тебя на все согласен… Поверь…
— Верю, милый. Верю…
— И зачем ты только что так меня обидела? Зачем проклинала? — страстно целовал ее моряк, не давая выдохнуть ни слова.
Еще дремавшее за горизонтом солнце теперь принялось деловито растапливать ночную тьму. В высоком черно-синем небе замигали миллионы золотых лучинок. Их пламенеющий отблеск Искра вскоре увидела в глазах своего моряка. Эти глаза все ниже склонялись к ней.
— Зачем же ты меня так? — шептал моряк.
— Ой, Валечка, я же проверить тебя хотела… Я думала…
— Глупыш… Разве же любовью можно шутить?
Синие колокольчики нашептывали Искре удивительную сказку, отряхивая на рассыпанные волосы чистую росу. В траве откликнулись кузнечики, весело застрекотали. Где-то, в развесистой кроне дубов, куковала кукушка, предвещая влюбленным долгие годы и золотое счастье. Девушка тонула в каком-то тумане, забывая обо всем на свете. И о фабрике, и о девчатах, которые уже проснулись в общежитии и, наверное, ищут свою непоседу Искру. О тетке Ивге и своем родном брате она сейчас и не вспомнила. Возле нее был Валентин, и это было для девушки свершением всех ее надежд и желаний. Нетерпеливое сердце наконец свободно вздохнуло и стало жадно пить то живительное тепло, которого ему не хватало в груди.
Искра еле успела на фабрику к станку, так и не придумав причины, которая бы объяснила все девушкам…
Ночью Искра попрощалась с любимым. Они сидели на росистой траве у автострады, в густых кустах дикой маслины, счастливые и печальные, пьяные от любви и трезвые от неминуемой разлуки.
— Я вернусь, когда здесь все затихнет, — успокаивал моряк.
— А если не утихнет?
— Тогда я вызову тебя к морю и мы заживем вдвоем. Распишемся. Квартиру нам дадут… У моря…
— Морей много… — вздохнула Искра. — На каком ты будешь?
— Посмотрю. Новоград — моя первая остановка. А если нет, так я на ТОФ подамся. Там никто меня не знает… Туда и тебя возьму…
— Когда?
— Наверное, не сразу… А пока я должен сдыметь…
— Что ты сказал?
— Ну, слово такое есть у моряков, когда корабль на горизонте плывет и дымит. А потом исчезает, и его дым тает в небе… Значит, сдымел корабль… Смылся. Пропал с глаз. Вот так и я, Искорка, должен смыться на то время, пока тут все забудется… Помоги мне… Ладно?
Она не ответила, а только поцеловала крепко, прижавшись к нему. Так они и замерли у дороги, в ослепляющем мигании автомобильных фар, которое накатывалось на них, словно морской прибой на крутые берега.
Потом он вышел на трассу с чемоданчиком в руке, остановил какую-то машину. И пропал в темноте. И Искра осталась посреди дороги одна, не зная, что делать дальше…
Скоро Валентин написал письмо, пробудив в сердце надежду, и девушка ожила. Потом письма перестали приходить, но от этого Искрина любовь не потускнела. Она жгла ее смертельным огнем, поднимала с кровати среди ночи, и девушка не раз бегала в рощу, где парень показал ей свою грудь. Там в высокой траве под березой встречала Искра солнце, слушала таинственную сказку лесных колокольчиков, видела кристальную росу на цветах. Только кукушка ей больше не куковала, потому что пора куковать давно отошла.
Осенью снова пришло письмо от Валентина, и девушке показалось — весна пришла вновь и вновь поют соловьи.
Искра не замечала под ногами осенней распутицы, не чувствовала осеннего дождя, не слышала, как тоскливо завывает ветер и гремит железом на крыше Фабричного общежития. Валентин любит ее по-прежнему и скоро заберет в Новоград.
И ожидание стало невыносимо болезненным. Искра мучилась сама и мучила других. Стала раздражительной, грубой с подругами.
Но вот всему пришел конец. Новоград открыли. Въезд для всех свободен. И она мчится с матросами на ревущем грузовике по той трассе, по которой когда-то уехал из их городка любимый, Валентин. Где он только не побывал за это время! И в Мурманске, и на Камчатке, и в Хабаровске. И все-таки вернулся в свой Новоград, и уж там Искра найдет его непременно. Это же совсем близко!
Водитель, словно угадав ее мысли, нажимает что есть мочи на газ. Степь ровная, трасса видна до самого горизонта, и он гонит машину по-морски, на крейсерской скорости. Машина ревет, стонет, кажется, словно асфальт тает под ее широкими колесами.