Разумеется, выходкой наглеца мичмана Бирилев был взбешен. Но что-то отвечать все равно было надо.

— Я считаю себя боевым адмиралом потому, что уделяю большое внимание боевой подготовке команд! — выдавил он из себя и тут же покинул броненосец.

Уже у трапа Бирилев сделал внушение командиру на отсутствие воспитания у его офицеров. Вскоре Рощаковский уже стоял в командирской каюте.

— Вы, господин мичман, компрометируете корабль в глазах высшего руководства. Думаю, что вам следует поискать для службы другое место!

— Прошу перевести меня на миноноски!

— Что ж, я посодействую вам в данном вопросе! Вскоре языкатый мичман был действительно переведен на миноносцы. Миноноска «Скопа» была до слез мала, но это был уже его корабль, где он был командиром, а потому Рощаковский был счастлив. Каждодневные выходы в море, мостик, продуваемый ветрами и заливаемый волной, скорость, от которой захватывает дух, — это ли не настоящая служба для того, кто жаждет настоящего дела!

— Наконец-то я нашел то, что мне по сердцу! — говорил Рощаковский в то время друзьям. — Мои любимые миноносцы я не променяю ни на что другое, пусть даже мне сулят адмиральские эполеты!

— Ну ты и хватил! — посмеялись друзья.

И зря. Рощаковский говорил то, что чувствовал. Любовь к миноносцам он пронесет через всю свою жизнь.

В мае 1901 года пришло неожиданное известие из Севастополя — старший брат Константин участвовал в дуэли со смертельным исходом. Немедленно выправив отпуск, Михаил помчался, чтобы его поддержать. Дело лейтенанта Рощаковского слушалось в севастопольском Военно-морском суде в мае 1901 года. Дело в том, что старший Рощаковский, плававший в должности ревизора на минном транспорте «Буг», заявил, что у него похищены казенные деньги, которые он хранил в своей каюте. Виновный не был обнаружен. Рощаковский высказал подозрение, что в краже повинен мичман Иловайский. Возмущенный Иловайский ударил его по лицу. Дело кончилось дуэлью на самых жестких условиях. Стрелялись с десяти шагов. В результате Иловайский был убит. Скандал был большой. В дело вмешался даже Чехов, хорошо знавший семью Иловайских и примчавшийся в Севастополь из Ялты.

Отметим, что дуэли в офицерской среде в ту пору не были редкостью. Указом но Морскому министерству они даже рекомендовались, как средство решения вопросов, затрагивающих офицерскую честь. Из сообщений прессы: «…Ранен в бок, в район печени, на дуэли со штабс-капитаном лейб-гвардии Преображенского полка С.И. Виктором-Берченко лейтенант Бутлеров. Последний помещён в госпиталь г. Севастополя. Причина дуэли: во время обеда в Морском собрании Севастополя лейтенант Бутлеров в пьяном виде дурно отозвался о лейб-гаардии Преображенском полку в присутствии штабс-капитана С.И. Виктора-Берченко, который ударил Бутлерова по лицу». Подобных случаев было не мало. Однако перед дуэлью офицеры должны были обязательно испрашивать официального разрешения на ее проведение у вышестоящего начальства, а условия проведения дуэли должны были быть максимально щадящими. Рощаковский же с Иловайским нарушили оба последних пункта.

Из официального сообщения: «Севастополь, 30-го мая. После 7-дневного разбирательства в военно-морском суде дело об убийстве на дуэли лейтенантом Черноморского флота Рощаковским мичмана Иловайского сегодня закончено. После пятичасового совещания суд признал Рощаковского виновным в сделанном раньше времени выстреле без умысла и в неразрешенной дуэли, и приговорил его к трем годам заключения в крепости без лишения прав». Последнее смягчающее обстоятельство было вызвано тем, что при разбирательстве выяснилось — Иловайский на самом деле взял казенные деньги, чтобы погасить весьма немалый карточный долг.

Заключение в крепости самым печальным образом сказалось на здоровье Константина Рощаковского. Вышел из заключения он уже больным и телесно, и душевно, а спустя три года умер, терзаемый раскаяниями в совершенном убийстве.

В конце 1901 года Михаил Рощаковский добивается перевода на Тихий океан. На Балтике ему уже было тесно и скучно. Увы, вакантных должностей на канонерках и миноносках не было. Свободной была лишь должность вахтенного начальника на броненосце «Наварин», именуемым на флоте за характерное расположение четырех дымовых труб — «табуретом».

— Табурет так табурет! — согласился Рощаковский.

Однако, как назло, вскоре после назначения Рощаковского «Наварин» был определен в возвращавшийся на Балтику отряд вице-адмирала Чухнина. Броненосец нуждался в ремонте на балтийских заводах. Возвращаться снова на унылую Балтику в планы Рощаковского никак не входило. Со свойственной ему энергией он сразу же предпринял необходимые меры и вскоре нашел желающего вернуться в Кронштадт семейного офицера с крейсера «Рюрик», с которым и поменялся местами.

Так он стал младшим артиллерийским офицером на броненосном крейсере «Рюрик». Служба шла своим чередом и вполне успешно. Вскоре «Рюрик» навсегда покинул Порт-Артур и ушел во Владивосток, войдя там в состав особого крейсерского отряда. Останься Рощаковский на «Рюрике», и, скорее всего, судьба бы его сложилась совсем по-другому. Неизвестно, удалось бы ему уцелеть в страшной мясорубке последнего боя «Рюрика» в Корейском проливе в июле 1904 года, где погиб и сам корабль, и большая часть его команды. Но судьбе было угодно в самый последний момент перемешать карты лейтенантской судьбы.

В январе 1904 года Рощаковский внезапно получает приказание прибыть в Порт-Артур и вступить в командование башней главного калибра на броненосце «Полтава». «Рюрик» к этому времени уже стоял во Владивостоке, и лейтенанту пришлось самостоятельно добираться до Порт-Артура.

Новый командир 12-дюймовой башни «Полтава» прибыл на броненосец непосредственно в момент первой атаки японцами Порт-Артура. В первых же боевых столкновениях с японцами Рощаковский проявил себя с самой лучшей стороны. Его башня и огонь всегда вовремя открывала, и теми стрельбы держала хороший, и точность стрельбы была неплохая. Во время перестрелок с японцами Рощаковский действовал уверенно и грамотно, не хуже чем другие. Но таких, как он, на эскадре были десятки. К сожалению, командир орудийной башни, будь он хоть распрекрасно подготовлен, не имеет самостоятельного командования, а Рощаковскии мечтал именно о самостоятельности.

Офицерская молодежь мечтала о победном генеральном сражении с японцами. Однако урон, понесенный при первой внезапной атаке японцев на Порт-Артур, откладывал решающее столкновение на неопределенное будущее. Броненосцы большую часть времени отстаивались на внутреннем рейде под защитой береговых батарей.

— Ну не люблю я эти броненосцы! — опять говорил в сердцах Рощаковскии. — А служить попадаю всегда именно на них. Хоть куда бы рванул, хоть к черту на рога, лишь бы дело побойчее!

Наконец, не выдержав, он отправился прямо к вице-адмиралу Макарову на «Петропавловск». Попросил своего знакомца флаг-офицера Дукельского доложить, что у него к командующему дело первостепенной важности. Дукельский сделал удивленные глаза, но переспрашивать не стал, пошел докладывать. Вскоре вернулся:

— У тебя, Миша, пять минут! Адмирал страшно занят!

— Здравствуйте, Рощаковский! — поздоровался Макаров, встав из-за стола. — Говорите, что у вас за дело ко мне?

Напротив командующего с кипой бумаг сидел контр-адмирал Витгефт, недовольно смотревший на вошедшего лейтенанта, чего, мол, занятых людей отвлекаешь.

— Хочу ваше превосходительство предложить план экспедиции в Чемульпо. Японцы считают там себя в полной безопасности, и порт набит под завязку транспортом с войсками!

— На чем же вы хотите идти в Чемульпо? — с интересом глянул на лейтенанта вице-адмирал.

— Думаю, что лучше всего был бы бензино-моторный катер с броненосца, И пушка есть, и две самоходные мины, скорость тоже приличная. Маршрут я уже изучил и готов прорываться хоть завтра!

— Что ж, идея сама по себе неплоха! — усмехнулся Макаров. — Отрадно, что есть офицеры, которые думают и готовы к подвигу. Но пока нам не до Чемульпо. Разберемся вначале с делами в Артуре. Да и одного катера для такой экспедиции явно мало. Такую операцию надо готовить, и если уж посылать, то сразу несколько миноносцев. А за инициативу спасибо!