Я хотела, чтобы они слышали меня, чуяли, преследовали. У меня нет в распоряжении всей ночи.

— Давайте же! — крикнула я, ускоряя шаг.

Эдвард учил меня по возможности чаще охотиться с деревьев. Даже в случае обнаружения логова предпочтительнее убивать оборотней с дерева, а не с земли.

Волки быстрые, вервольфы увертливые и коварные. Тело волка, мозг человека — смертельная комбинация. Высокое дерево — самое безопасное место. Пусть эти волки и особенные, летать они не умеют — пока что.

Но иногда подворачивалась возможность, а удобного дерева поблизости не оказывалось. Если Эдвард когда-нибудь узнает, как часто я нарушала правила, чтобы убивать монстров, он отзовет мою охотничью лицензию дольше чем на один день. И запрет меня в психушке. Снова.

Я прибавила скорости, чувствуя необходимость забраться глубже в лес, подальше от Дэмьена и его феноменального нюха. До рассвета я планировала развести еще один костер.

До того как стать ягер-зухером, я была в сносной форме, но стоило мне вступить в их ряды, как выяснилось, насколько я неспортивна. Волки поймают меня, даже если я побегу. Им под силу развивать скорость до двадцати метров в секунду и покрывать двести километров в день, хотя в среднем они проходят шестьдесят. Волки могут преследовать стадо около десяти километров, а затем ускориться. Оборотням не нужны сверхъестественные способности, когда всего лишь то, что они превращаются в волков, делает их сверхлюдьми. Вот почему я всегда ношу с собой ружье.

— Здесь только я! — крикнула я. — Я тут одна-одинешенька. Прошу к столу!

Инструкция ягер-зухеров гласила: мы должны быть уверены, что стреляем в оборотня. Один способ удостовериться — предпочтительный способ — это увидеть, как зверь перекидывается. Однако Эдвард научил меня нескольким другим, менее точным, но не менее эффективным способам проверки.

Настоящие волки кинутся прочь от человека. Только оборотни побегут людям навстречу.

И волки, и оборотни выберут слабейшего из стада. Только оборотни способны напасть на сильного. Только животные с человеческим интеллектом нападут с военной точностью.

Хрип моего дыхания, топот ботинок, треск ветвей почти заглушили шепот ветра в кронах деревьев, жужжание еще не впавших в спячку комаров, шорох ночных созданий в подлеске. Из-за этого я не услышала безмолвие. Не сразу.

Но к тому моменту, когда я заметила, каким все стало неподвижным — жутко неподвижным — было уже слишком поздно. Они стремительно приближались со всех сторон.

— Стандартный боевой порядок для атаки, — пробормотала я. — Боже, как вы предсказуемы.

Гении из оружейного отдела ягер-зухеров модифицировали мое ружье из полуавтоматического в полностью автоматическое. Оружие выглядело самым обыкновенным, но таковым не являлось. Одна из причин, по которым я предпочитала его ДПР-овскому дробовику стандартного образца — неплохое ружье, но не против сверхъестественных поганцев.

Само собой, автоматическое оружие было совершенно незаконным — ну так арестуйте меня. Не думаю, что оборотни станут жаловаться на нечистую игру из-за того, что я владела оружием современного террориста. Когда я закончу, им останется только гореть.

Первый прорвался сквозь листву справа от меня. У них редко получалось ждать. Подкрадываться. Нападать согласованно. Кто-то всегда не выдерживал, и тут-то я его и подлавливала.

Я подождала, пока не увидела белки их глаз. То, что у них есть белки — для меня основание в них стрелять. Посмотрите в человеческие глаза, а потом в волчьи, и сразу поймете, что я имею в виду.

Я выстрелила в грудь серому волку, затем следующему за ним, и следующему. Повернулась спиной к этим телам и скосила остальных широким полукругом ружейного огня.

Оборотни хороши в планировании, но вот импровизация им недоступна.

Последний оборотень рухнул на землю, и в лес вернулась тишина.

— Автоматическое оружие, специальные пули. Каждый раз их уделывает, — пробормотала я.

Сердце все еще колотилось быстро и громко, но руки трястись перестали. Я больше не чувствовала слабости. Больше не слышала голосов в голове или криков в ушах. Жизнь хороша.

Я пересчитала тела. Восемь. Неплохо для одной трудовой ночи. Чертовски хорошо для одного часа.

Я наклонилась, собираясь стащить их в одну кучу — чтобы легче было сжигать, милая Красная Шапочка, — и тут позади меня раздался низкий яростный рык.

Я крутанулась на месте, одновременно вскидывая ружье. Я никогда не откладывала его в сторону. Никогда. Нечто подобное со мной и раньше случалось. Чего не случалось, так это последовавшего при спуске курка щелчка, возвещавшего, что магазин пуст.

Волк, красно-коричневое чудовище с большими карими глазами, оскалил зубы. Он напал на меня с фланга. Ублюдок.

— Умнее своих приятелей, да?

Его губы приподнялись, превращая подобие усмешки в оскал. Я двинулась, согнув руки и отводя ружье назад как биту «Луисвилльский отбивающий»[3].

— Подавай.

Он атаковал. Я замахнулась. Ружье врезалось в его голову, но недостаточно сильно. Он ударил меня в грудь и повалился вместе со мной на землю.

Эдвард научил меня миллиону вещей. Первой, и на данный момент самой полезной, было то, как схватить оборотня и не дать ему съесть твое лицо.

Одной рукой я вцепилась ему в дыхательное горло, а другой — в морду и держала. Пока все идет нормально. Но как долго я смогу его удерживать?

Лапы молотили, когти скребли в поисках опоры. Царапин я не опасалась. Ликантропия это своего рода вирус. Как и бешенство, она передается через слюну. Будет больно, но царапина не сделает меня мохнатой. Как бы там ни было, стоит этим зубам хотя бы проколоть мою кожу, и еще до конца дня я начну поедать коллег сырыми.

Я глубоко вдохнула и попыталась оттолкнуть оборотня. Ничего не вышло. Зверь сильнее меня. Я обречена.

Треск, рычание… и тут из темноты с шумом выскочило еще одно мохнатое создание. Я напряглась в ожидании второго нападения.

Вместо этого вновь прибывший врезался оседлавшему меня волку в бок, и они кубарем откатились от меня в вихре зубов, когтей и хвостов.

Не теряя времени, я вскочила на ноги, нашла свое ружье и зарядила его, пока огромный красно-коричневый волк и более мелкий бурый катались по поляне.

Волчью схватку я видела только по телевизору, а драку оборотней — вообще никогда. И была рада, что мне до сих пор не довелось стать этому свидетелем. Наблюдать сочетание тела животного и человеческой беспощадности было жутковато.

Они полосовали и рвали; земля промокла от крови, клочки меха летели в разные стороны. Мне следовало застрелить обоих или по крайней мере убежать. Вместо этого я могла только неотрывно смотреть, одновременно напуганная и завороженная этой первобытной дикостью.

Красно-коричневый волк был больше, шире, сильнее. Но бурый был разъярен. Он все время рычал, словно дразня крупного волка, провоцируя его на более отчаянные поступки. Обоих покрывала кровь — собственная и соперника, — и тут вдруг меньший волк, прихрамывая, вырвался и с трудом отошел.

Настоящий волк отпустил бы его. Красно-коричневый оборотень напал. Второй зверь ждал, склонился, выжидая, словно сдавался, затем дернулся вверх и одним мощным рывком выдрал громиле глотку. Я была вынуждена восхититься его техникой.

Раненый зверь сделал несколько шагов, словно хотел убежать, спрятаться, возможно, вылечиться, но было слишком поздно. Он рухнул на землю уже мертвым. Бурый волк теперь нормальной поступью подошел к своему призу.

— Умный мальчик, — пробормотала я.

Он поднял взгляд и наклонил голову. Подняв ружье, я прицелилась ему точно промеж глаз. Я не могла рассмотреть их цвет. Ночь была слишком темной, луна — очень тусклой, а лес — чересчур густым. Но это были человеческие глаза. Уж это я могла сказать наверняка. И этого мне было достаточно.

Я подумала о Джимми, своей сестре, брате, родителях. Вспомнила других людей, которых убили оборотни, другие места, которые они опустошили. Ненависть, жившая во мне — каждый день, каждую ночь — вспыхнула, и мой палец напрягся.