Для вида поменяв лампочку, я глянула на часы. Полночь. Бар под ногами начинал гудеть. Никто не заметит моего отсутствия. Да никому это и не интересно.

Правда, после случившегося сегодня ночью я нервничала. Неужели я утратила чутье и хватку? Может, мне и действительно стоит взять небольшой отпуск, как предложил Уилл.

Даже если и так, без оружия я чувствовала себя голой, поэтому поспешила к машине, вытащила всю амуницию и дорожную сумку и быстро потопала назад в свою комнату. Едва добравшись до здания, я услышала вдали жуткий волчий вой, рассекший ночь. Я захлопнула дверь и закрыла ее на замок.

Оставила ли я волков снаружи или заперла себя внутри? Точно я не знала, и это меня беспокоило. Какое-то время я была абсолютно не в себе, и мне не хотелось возвращаться в это состояние.

Отложив ружье и сумку, я уселась поудобнее и завела основательный разговор сама с собой.

Едва не облажалась. Бывает. Но если я собьюсь с пути или испугаюсь, оборотни выиграют, а целая куча невинных людей проиграет.

Возьму-ка сегодня выходной. Отосплюсь, а завтра вернусь к своим обязанностям на свежую голову и с более четким планом действий. Решив так и сделать, я проверила замки, окна и патроны. А стоило бы проверить свои сны — в первую очередь...

Я не собиралась засыпать до рассвета: хотела поискать кое-что в Интернете, сделать пару звонков, навести порядок в документах. Но коктейль из путешествия, стресса и монотонного ритма музыки, доносящейся из бара внизу, наверное, убаюкал меня так, что я отказалась от своих намерений. Едва уснув, я очутилась там, где давненько уже не бывала.

Ночные кошмары были для меня не внове. Я жила с ними даже при свете дня. Но обычно прогоняла темноту подальше и спала при свете.

Я обнаружила, что таким образом кровавые путешествия в глубины памяти сводятся к минимуму.

Во сне мне снова было двадцать два, и я только что устроилась на первую после колледжа работу: учила детишек азбуке. В детях мне нравилось все: их невинность, интерес ко всему и доверчивые ангельские мордашки. Я их любила и хотела парочку своих собственных.

Вот в этот момент и появился Джимми Ренквист. Мы познакомились на первом курсе Североканзасского университета. Я как раз командовала группой поддержки: «Вперед, борись и победи! Ура!», когда защитник-неандерталец из Фресно вышвырнул Джимми за пределы поля. Парень приземлился прямо на меня.

— Извини, извини, пожалуйста, — все повторял Джимми, помогая мне подняться и отряхнуться. — Ты в порядке? Я не сильно тебя ушиб?

— Ренквист, тащи свою задницу на поле! — закричал тренер.

Джимми пожал плечами, подмигнул и улыбнулся мне. И я пропала.

Джимми был милым, сильным и умным. И тоже любил детей и собирался стать учителем физкультуры. И стал бы, если бы не влюбился в меня.

Даже во сне мозг увиливал от воспоминания о том, как я навлекла на нас весь этот ужас. Как это бывает в ночных кошмарах, сцена сменилась другой — воскресным ужином в доме моих родителей. Я объявила о дате свадьбы и продемонстрировала маме кольцо, отчего она на радостях разрыдалась и крепко меня обняла.

Последнее воспоминание о Джимми еще живом: как он пожимает папе руку, а на губах у него играет так любимая мною улыбка.

Моей младшей сестре — родительская осечка в среднем возрасте — было пять. Дома также был мой семнадцатилетний брат. Все радостно улыбались, когда, разбив венецианское окно, в комнату заскочил первый волк.

Джимми оттолкнул моего отца в сторону, а сам прикрыл меня собой. Волк — огромный белый самец — ударил его в грудь и разорвал моему жениху горло одним отточенным движением.

Остальным, возможно, удалось бы спастись, если бы мы сразу убежали, заблокировали двери, нашли оружие, может, даже серебряные пули.

И кого я пытаюсь обмануть? Мы были обречены с того самого момента, как разбилось окно, если не раньше.

Но так тяжело пошевелиться, когда подобное происходит в твоей столовой. Нормальные люди не очень хорошо реагируют на внезапную смерть, а мы были до тошноты обыкновенны.

Мы стояли и смотрели, как огромный белый волк поедает Джимми. Стояли в состоянии шока, пока комнату заполняли другие животные. Позже я поняла, что стая вела себя полностью по волчьим законам: выбраковка негодных, выживание сильнейших, лучшие умирают молодыми.

Следующей на очереди стала моя сестра. Кошмар продолжался до тех пор, пока на моих глазах один за другим не погибли все члены семьи. Я была настолько потрясена, что даже не задумалась, почему меня оставили напоследок. В священном ужасе я даже не заметила, что волки выглядели не совсем как волки.

Но вот белый, с розовой от крови шерстью, повернулся ко мне. Другие расступились, пропуская его вперед. Я глянула ему в глаза и сразу поняла, кто он.

Меня разбудил крик. Я уже вскочила, схватившись одной рукой за ружье, а другой — за дверную ручку, когда поняла, что вопль прекратился.

Напряженно прислушиваясь, я попыталась определить направление, но уловила только завывание саксофона из бара внизу.

Сорочка промокла от пота. Сердце колотилось аж в самом горле. Я вся покрылась гусиной кожей. И все же мне понадобилось несколько мгновений, чтобы понять — меня испугал собственный крик.

— Дерьмо.

Я поставила ружье у двери. Рука тряслась, и я сжимала кулак, пока пальцы не заболели. Я подошла к раковине, сунула голову под струю воды, попила прямо из-под крана, затем подставила под бегущую воду запястья с пульсирующими венами. Постепенно сердцебиение пришло в норму.

Если бы Эдвард увидел меня сейчас, я оказалась бы в большой беде.

Из-за своего прошлого я обязана четыре раза в год посещать специально обученного психолога ягер-зухеров. Это всего лишь означало, что я научилась говорить именно то, что нужно, чтобы меня признали годной к службе.

Я понимаю, что убийством оборотней мою семью не вернешь.

Нет, в свободное время я не разыскиваю белого волка.

— Сны закончились, — прошептала я.

Пустая комната, в которой еще звенело эхо моих криков, издевалась надо мной.

Мне уже давно ничего не снилось. Сон в дневное время снимает проблему кошмаров. Но они все еще там, поджидают, когда я оплошаю. Прямо как оборотни.

Я вскинула голову. Во все стороны полетели капельки воды. Голова кружилась. Я задыхалась. Чувствовала слабость. Я знала, как заставить все это исчезнуть. Кровь. Их. Немедленно.

Всего лишь несколько часов назад я решила не охотиться, но это было до сна. У меня больше не было выбора.

Подхватив ружье, я вышла за дверь.

Часы показывали почти четыре утра. У меня оставалось не слишком много времени до рассвета. Но хватит и того, что есть. Должно хватить.

Дойдя до подножия лестницы, я нахмурилась. Все машины по-прежнему стояли на парковке. Саксофон продолжал завывать. Свет внутри оставался включенным. В этой глухомани вообще слышали о комендантском часе на продажу алкоголя?

В октябрьскую ночь окна были закрыты. Я не могла винить обслугу. Так далеко на севере первые морозы могли ударить в любой момент.

Стекла мутные — из-за их старости или из-за густой завесы сигаретного дыма. Так или иначе, я не могла разглядеть, что происходит внутри… Только тени. Ни одна из которых не двигалась. Но с другой стороны, там и раньше никто не шевелился, не считая поднесения бокалов ко ртам.

Я выбросила из головы загадку клиентуры бара. У меня были более важные причины для беспокойства. Можно спросить у Джесси о правилах продажи алкоголя по ночам. Если меня это действительно волнует. Или пожаловаться Дэмьену, хотя лучше мне его избегать, насколько это возможно. Больше проблем мне в жизни не нужно, а у Дэмьена Фицджеральда просто на лбу написано: «Проблема».

Я почти вбежала в лес, шумно продираясь сквозь кусты. Я не пыталась таиться. Так как от волнения меня несколько раз подряд бросало в пот, я, должно быть, пахла как дикое животное. Волосы, несмотря на душ в раковине, торчали грубыми жесткими прядями. Мне было все равно.