Схлопотать по башке — это ерунда. Получить снотворное два раза подряд за один вечер тоже терпимо… Но выйти на улицу подышать свежим воздухом и очутиться в чужой комнате с незнакомой женщиной, да еще в костюмах Адама и Евы, — это, пардон, уже перебор. Ну а если вспомнить, что со мной случилось дальше…

Однако вернемся к началу того самого первого вечера, летнего вечера, чтобы быть точнее. Какого это было числа, значения не имеет.

Сам не знаю почему, но ближе к ночи в тот день мне не сиделось дома. Как правило, я ложился спать и вставал как можно раньше; но бывают такие дни, когда появляется желание немножко выпить, ощутить рядом человеческое тепло, короче, побыть в компании. Может, я просто сентиментален. По моему виду этого, конечно, не скажешь, но внешность часто обманчива: иод мощной мускулатурой бьется сердце, достойное Золушки. Я очень люблю друзей. И очень люблю подруг. И тех и других у меня всегда было предостаточно, поэтому я периодически мысленно благодарю своих родителей за внешность, которой они меня наградили. Знаю, многие возносят хвалы за это Господу, но, между нами, я считаю, что они хотят приписать Ему то, к чему Он не имел абсолютно никакого отношения. Как бы то ни было, а у матери я вышел просто на славу… и у отца тоже… ведь и он в какой-то мере к этому причастен.

Так вот, дома мне не сиделось, и я вышел прогуляться. Какая благодать, когда твои родители еще и обеспеченные люди! Друзья ждали меня в «Зути Слэммер»: Гарри Килиан, работавший репортером в «Колл», приятель по университету Кларк Лэйси — он, как и я, жил недалеко от Лос-Анджелеса — и наши постоянные спутницы. Только не подумайте, будто они из тех девиц, что таскаются за каждым, у кого водятся хоть какие-то деньжата, нет, они не из безголосых певичек, не из слишком опытных танцовщиц. Этого я не люблю… Они так и норовят прижаться к вам покрепче. Только не это. Ни за что. Я говорю о настоящих подругах — это вам не фигурантки, ищущие контракта, но и не наивные простушки слегка «того», а обычные милые и симпатичные девушки. Просто ужас, каких трудов мне стоит найти именно таких. Вот у Лэйси их сколько угодно, и ему удается встречаться с девушкой десять дней подряд, прежде чем она полезет к нему целоваться. А я произвожу на них совсем другое впечатление, и, можете поверить, как мне осточертело постоянно отцепляться от красивых девушек, которые так и кидаются на шею. При этом я бы все-таки не хотел иметь такую рожу, как у Лэйси. Но тут уже другой разговор. А сейчас я знал, что в «Слэммер» увижусь с Берил Ривс и Моной Coy, а уж они-то на пакость не способны. Похоже, будто все остальные девушки почему-то решили, что главная цель в жизни — это любовь, особенно когда видят перед собой парня весом в девяносто кило и ростом шесть футов два дюйма… Я всегда объясняю, что держусь в такой форме именно потому, что исповедую воздержание. И если бы им вдруг пришлось таскать на себе такую гору мяса, то просто не оставалось бы сил еще и приставать ко мне… Во всяком случае, Берил и Мона не такие, они-то знают, что соблюдение гигиены в личной жизни куда предпочтительнее тех затасканных острот, коими принято обмениваться в постели.

Я вхожу в «Зути Слэммер». Довольно милое заведение. Хозяин, чернокожий толстяк Лем Хэмилтон, был когда-то пианистом в оркестре у Лезеберда. Он знаком со всеми музыкантами побережья, а уж только Господь знает, сколько их в Калифорнии. В «Слэммер» всегда можно послушать настоящую музыку. А это я люблю, музыка расслабляет, а поскольку по натуре я парень раскованный, то вся здешняя атмосфера воздействует на меня исключительно благоприятно. Гарри ждет меня, Лэйси танцует с Верил, а Мона бросается мне не шею…

— Добрый вечер, Мона, — здороваюсь я. — Что новенького? Привет, Гарри.

— Привет, — отвечает Килиан.

Он, как всегда, безупречен. Красивый брюнет с бледной до голубизны кожей. Ярко-красный галстук-бабочка на шее настолько выглажен, что кажется накрахмаленным. За что я особенно люблю Гарри, так это за его умение одеваться со вкусом — я имею в виду, что наши вкусы полностью совпадают.

Мона не сводит с меня глаз.

— Знаете, Роки, это уже не лезет ни в какие ворота! Вы хорошеете день ото дня.

С Моной я не чувствую ни капли смущения. Ее тон… как бы это сказать… вполне выносим.

— Вы чудо, Роки! Эти светлые волосы… оранжевая кожа… м-м-м… так и хочется укусить.

Все-таки я краснею. Да, я такой. А Гарри сразу начинает подзуживать:

— Вот ты уже и не протестуешь, Роки, — говорит он. — Раньше от таких текстов тебя как ветром сдувало.

— Вообще-то она уже доказала, что неглупая девочка, — парирую я, — но если и дальше будет продолжать в том же духе, мне действительно придется уйти.

И все же хорошо, что рядом нет Лэйси… Терпеть не могу, когда девушки начинают распинаться насчет моей внешности в присутствии Кларка. Это самый замечательный парень на свете, но если мне скажут, что его отец был крысой, а мать жабой, я не удивлюсь — Лэйси и впрямь сильно смахивает на помесь этих двух зоологических тварей. И поэтому он, ухаживая за девушками, ведет себя очень скованно.

А Мона опять за свое:

— Послушайте, Роки, ну когда же вы решитесь признаться, что влюблены в меня?

— Никогда, Мона… Зачем мне тысячи несчастных девушек?

Похоже, она выпила чуть больше обычного, поскольку редко пристает с такой настойчивостью. К счастью, тут возвращаются Кларк и Берил, и мы меняем тему разговора. Хозяин ресторана садится за пианино. Как и у всех толстяков, у него необыкновенно легкое туше, и я не могу удержаться от радостного смеха, настолько мне нравится, как он играет. Гарри идет танцевать с Берил, а я собираюсь пригласить Мону, но меня опережает Лэйси. Однако сейчас мне уже безразлично, с какой девушкой танцевать, игра Хэмилтона всегда действовала на меня, как электрический разряд. Я стою, озираясь по сторонам, и тут-то входит мой спаситель. Им оказался дубина Дуглас Трак. Я вам еще расскажу о Дугласе, но теперь я бросаюсь к его спутнице и тащу ее танцевать. Девушка вовсе не дурна и танцует вполне достойно… Хотя нет… вот и она уже начинает прижиматься…

— Полегче! Я дорожу своей репутацией, — говорю я.

Заявление, конечно, довольно хамское, но, вы же понимаете, с моей рожей мне все сходит с рук. Девушка только улыбается и продолжает в том же духе, а наблюдая за телодвижениями, которые она выделывает всем корпусом, нетрудно догадаться, что у нее на уме.

— Жаль, что это не самба, — преспокойно отвечает она мне.

Девушка смеется, и Гарри — тоже. Смех передается и мне. Да, вот это мои друзья.

— Почему же, — продолжаю я, — мне кажется, и так неплохо.

— Нет, самба горячит кровь, — отвечает она. — А эта музыка все-таки холодновата.

Ну ребята, если она называет холодной эту музыку, то самбу я, пожалуй, с ней танцевать не стану.

Да черт возьми! Что-то все-таки необходимо предпринимать. Я как-никак поздоровее этой фурии — и мне удается оторвать ее от себя. Мы продолжаем танцевать на расстоянии вытянутой руки. Нет, я прихожу к выводу, что нельзя посвящать жизнь спорту и танцевать с подобными девицами. Это вещи несовместимые. А для меня спорт важнее всего остального.

С досады девушка слегка прикусывает нижнюю губку, но все равно улыбается. Ну ничем ее не проймешь! В следующий раз наклею усы и уж тогда смогу потанцевать спокойно.

Музыка умолкает, и я возвращаю девушку законному владельцу Дугласу Траку. Кстати, Дуглас заслуживает того, чтобы рассказать о нем поподробнее. Высокого роста, светлые вьющиеся волосы, а главное, огромный, вдвое больше обычного и вечно смеющийся рот. Он очень молод, пьет как прорва и в некотором роде журналист: ведет колонку в какой-то киношной газетенке, а в свободное время кропает фундаментальный опус в шести томах под названием «Эстетика кино». Все это, по замыслу автора, должно занять лет десять. Дуглас курит сигары. Ну а кроме того, повторяю, он просто бездонная бочка.