Беглеца теперь не тащили – покачиваясь от слабости, он шел сам, бросая короткие взгляды на своих ряженых конвоиров. Миновав двор, вся процессия подошла к угловой башне, сложенной из серых камней, в основании которой оказалась небольшая дверь, сколоченная из крепких досок и оснащенная солидным засовом с огромным амбарным замком. Один из стражей загремел ключами…

Андрей недоуменно вскинул голову и сделал полшага назад. Это что же… это они его сюда, что ли, хотят… бросить? Что он им, узник замка Иф?

– Я гражданин Ро… Оох!!!

Один из стражников молча ударил его кулаком в живот, второй распахнул дверь, и влетевший в узилище пленник растянулся на грязном полу. Дверь со скрипом захлопнулась, снова загремели ключи…

Чертыхнувшись, Громов поднялся на ноги, но тут же сел, едва не ударившись головой о стропила. Усевшись, машинально пригладил волосы и наконец осмотрелся, заметив, что в данном узилище он вовсе не являлся единственным узником. С дюжину человек сидельцев здесь точно имелось, а может, и больше – плоховато было видать, тусклый лучик света струился лишь из одного оконца под самым потолком. Весьма небольшое, едва кошке пролезть, оно еще было забрано частой решеткою. Кстати, как раз под окошком имелось свободное местечко, только вот соломы там не было – ее, как видно, растащили под себя местные постояльцы… с которыми, наверное, нужно было уже поздороваться, что молодой человек, натужно улыбаясь, и сделал:

– Бонэ тардэ!

Не «буэнос диас» сказал – «добрый день» поиспански, поздоровался на местном наречии. И, судя по одобрительному гулу, понял, что не прогадал. Узники тут же залопотали, похоже, что тоже покаталонски, ктото даже подбросил новому сидельцу соломы, а невысокого роста толстяк с черной курчавой бородой даже протянул кружку с водой.

– Грасьяс!

Поблагодарив, Андрей едва не поперхнулся – вода показалась ему какойто тухлой и до противности теплой, впрочем, выбирать в данном случае не приходилось – Громов внезапно ощутил сильную жажду и быстро выпил кружку до дна, не такто много водицы в ней и имелось.

– Бене! Бене! – хохотнув, толстяк одобрительно похлопал Громова по плечу и уселся рядом на корточки. – Англезе?

– Русо, – вернув кружку, Андрей дружелюбно улыбнулся и, не сдержавшись, добавил: – Русо туристо, облико морале! Ферштейн?

– Хо!!! Алемано! – толстячок обернулся, поманив из угла какогото похожего на цыгана подростка с длинными черными волосами. – Э, Жоакин!

Похоже, этот бородатый толстяк имел здесь какуюто власть над остальными сидельцами – то ли старший по камере, то ли просто – местный авторитет. И в том, и в другом случае ссориться с этим уважаемым господином было бы очень невыгодно и даже чревато немедленными осложнениями самого недоброго плана, что Громов прекрасно себе представлял, а потому решил особенното не выпендриваться и вести себя, насколько позволяли сложившиеся обстоятельства, прилично – в дверь ногами не стучать, об стенку головою не биться и не требовать дурными воплями немедленной встречи с российским консулом.

Подсевший парнишка, с явным страхом покосившись на толстячка, перевел взгляд на Громова и принялся чтото быстро лопотать понемецки, из которого Андрей знал только «айн, цвай, драй», «хенде хох» и «дас ис фантастиш».

– Я не немец, понимаешь, нет? Нон алемано. Говорю же – русский! Русо, русо! Ай эм рашен ситизен! Спик инглиш? Парле франсе?

– Спик… ай спик… – мальчишка неожиданно понял и радостно закивал. – Бат… э литл.

Понятно – говорит, но немного, как в анкетах пишут – «читаю со словарем».

– Же парль франсе оси. Мэ – ан пе.

Ага… пофранцузски – тоже немного. Ну хоть чтото!

– Громов моя фамилия! Зовут – Андрей.

Молодой человек протянул парнишке руку, но тот резко отпрянул, снова покосившись на толстяка.

– Ха – Андреас! А я – Жузеп.

Примерно так он и сказал, естественно, на каталонском, и дальше уже пошел разговор с помощью юного переводчика, который, как понял Громов, никаких прав в камере не имел… как и все прочие оборванцы, в беседу не вступавшие и боязливо жавшиеся по своим углам, словно напуганные внезапным включением света тараканы.

Общение вышло странноватым, однобоким какимто – новоявленный узник охотно рассказывал о себе, надеясь на понимание переводчика, а вот хитрый толстяк Жузеп только расспрашивал да слушал, время от времени отвешивая мальчишке смачные подзатыльники – видать, чтоб лучше переводил. Андрея сия непосредственность раздражала, но лезть в чужой монастырь со своим уставом молодой человек явно не собирался.

– Да, да, Влада – моя девушка. Нет, не жена. Невеста? Хм… я бы не сказал. Чем занимаюсь? Логистика. Ну бизнес у меня свой, понимаешь, дело – транспортная контора. Товары тудасюда вожу.

– А! – тут уже понял Жузеп. – Меркаторо! Негоцианте! Негоцианте русо.

Громов махнул рукой:

– Ну пусть так. Негоциант, блин… Что? Нет, нет, блины я не пеку, это парень ваш не так перевел… Да не бейте вы его уже, а то вообще переводить не сможет!

В принципе, Андрей рассказал о себе почти все, хоть и подозревал, что хитроглазый толстячок Жузеп вполне может оказаться полицейским агентом, подсадной уткой. Так ведь и таить узнику было абсолютно нечего, он ведь не нелегал какой, все, как надо, и загранпаспорт имеется, и виза.

– Паспор? Виза? – переводчик недоуменно похлопал глазами, такое впечатление, что вообще про такие вещи впервые в жизни узнал.

– Виза, виза, – утвердительно закивал Громов. – Шенген у меня, в визовом центре делал. Еще почти через год кончится. И страховка, естественно, есть. Что? Ах, родители… Да пенсионеры, отец – инженер, мать в доме творчества юных завучем работала.

Переводчик, видать, опять чтото накосячил – и тут же получил от Жузепа короткий тычок по зубам.

– Нет, уж слишком! – Андрей таки не выдержал, возмутился, не любил, когда при нем обижали слабых. – Хватит дратьсято! Эй, парень! – он схватил толмача за руку. – Ты что это терпишьто, а?

– Господин, терпеть я завтра буду, – подросток резко осунулся и вздохнул. – Хотя… не смогу, не буду. Полста плетей. Мне и дюжины не выдержать!

Громов помотал головой:

– Ты что плетешьто? Плети какието… А, наверное, такое местное выражение. Жузеп! Ты самто чем занимаешься?

– Землица у меня, лавка.

– А, фермер, значит. И магазин еще? Неплохо. Небось, своими продуктами торгуешь? Экологически чистыми.

Больше Жузеп о себе не рассказывал, снова стал спрашивать – почемуто об Англии, Франции, о какихто коронованных особах, графьях, войске. Потом речь зашла о старинных парусниках, и вот этуто тему молодой человек поддержал охотно:

– Я в судомодельном в детстве занимался. Парусники, можно сказать – моя страсть. Увлечение. И сейчас иногда балуюсь, когда время есть. Чточто? Чего сколько? Ах, кораблей… Дома у меня два фрегата, шхуна и бриг, а в офисе – английский чайный клипер.

– Клипер?

– Большой такой парусник. А сколько друзьям раздарено, о!

Собеседник неожиданно расхохотался, похлопал Громова по плечу и, отойдя в сторону, вернулся с какимто свертком, в котором оказалась зачерствелая лепешка и сыр.

– Вот, – сглотнул слюну переводчик. – Кушайте, господин Андреас. Да, господин Жузеп восхищен вашими мускулами. Боюсь спросить… но он велит. Вы на галерах были?

– Хха! – понюхав сыр, молодой человек громко расхохотался. – Ну можно сказать, и так. Весь год пашу на работе, словно галерный раб, только вот гденибудь за границей и отдыхаю. Париж, Рим, Бельгия… Теперь вот – Барселона. Что? Что еще за Питерборо? Может, Фарнборо? Ах – граф, о как! Граф Питерборо. Не, с графьями не знаком, говорил же уже. Чегочего? Какая еще королева Анна? Нет, я все ж историк, знаю – была такая в Англии… гдето веке в восемнадцатом, но что из себя представляла… увы! Я в аспирантуре на первой русской революции специализировался. Что ты так вылупился, парень? Революшн – так и переводи. Ну переворот, бунт, мятеж! Крестьяне меня интересовали, отходничество… Какойкакой Филипп? Анжуйский? Да мало ли этих Филиппов!