Беседа закончилась далеко за полночь, похоже, что Жузеп утомился слушать, да и у паренькапереводчика язык уже еле ворочался.

– Все, Андреас! Спи, мой дорогой друг.

Хохотнув, толстяк пожелал Громову спокойной ночи и отправился в свой угол, по пути пнув когото ногой. Вскоре послышалось чавканье, а затем – и храп. А вот Андрей, несмотря на усталость, еще долго не мог уснуть – не оченьто привычно было лежать на гниловатой соломе, да еще откудато сильно воняло мочой – видать, по малому делу тюремщики на двор не выводили.

Лишь ближе к утру, когда в маленьком оконце уже забрезжил свет, узник смежил веки… но тут ему не дали уснуть – снаружи загремели ключами. Скрипнула дверь, ктото чтото сказал повелительным голосом, тотчас же поднялись трое узников, среди которых был и Жузеп. Всех троих увели, с силой хлопнув дверью. Снова зазвенели ключи.

Громов перевернулся на правый бок… и почувствовал когото рядом.

– Господин, – тут же зашептали поанглийски.

Андрей приоткрыл глаза:

– А, это ты. Что хотел?

– Господин, умоляю, помогите мне. – Темные глаза переводчика наполнились слезами. – Умоляю…

– Как же я могу тебе помочь? – резонно поинтересовался Громов. – Ну разве что когда выпустят – чтонибудь комунибудь сообщить. Впрочем, я даже имени твоего не знаю.

– Тсс! – оглянувшись, мальчишка испуганно приложил палец к губам. – Господин, умоляю, тише. Пока нет Жузепа… я… Вам и делатьто ничего не надо, просто скажите на допросе, что я тоже был с вами. Шпионил, подавал сигналы кораблю. Меня зовут Жоакин. Жоакин Перепелка.

– Хм, – Андрей спрятал улыбку. – Хорошо – не ласточка.

– Я вас прошу – скажите. Пожалуйста! Полсотни плетей мне точно не выдержать… а так… так нас повезут в Барселону, в главную городскую тюрьму. Там, может, разберутся или повесят… да пусть уж лучше повесят, чем умереть под кнутом! Все ж быстрее, без мук. А я за это твой амулет так спрячу, что нипочем не найдут. Странно, что его у тебя до сих пор не отобрали… Серебряный?

Мальчишка кивнул на цепочку.

– Сам ты серебряный! – неожиданно разозлился Громов. – Что ты тут за бредто несешь?

– Несу? – Жоакин поморгал глазами. – Что несу, куда?

– Спи уже! Да, вот еще что забыл спросить…

В голову узника вдруг пришла одна хорошая мысль, жаль только – поздновато… впрочем, а почему поздновато? Вот вернется Жузеп… если вернется…

– Жузеп вернется?

– Спрашиваете! – мальчишка дернулся, как почемуто показалось Андрею – с ненавистью.

– Послушайка, Жоакин, – Громов доверительно улыбнулся. – Ты ведь должен знать… да наверняка знаешь! У Жузепа ведь мобильник гдето припрятан, а? Ведь не может быть, чтоб не припрятан. Ты не показывай, просто скажи – да или нет?

Подросток не успел ответить – во дворе послышались голоса, дверь распахнулась. Один из тюремщиков, входя в узилище, пнул лежавшего на старой соломе Громова ногой и чтото повелительно приказал. Что именно – понятно было и без перевода – «вставай, собирайся, иди!»

На допрос, надо полагать, вызывают. Кто тут у них допросы ведет? Следователь? Комиссар? Старший инспектор? Ну наконецто хоть чтото сдвинулось. Хоть прояснится – к чему весь этот балаган, палаши эти дурацкие, костюмы… как в «Трех мушкетерах»…

Следователь (или инспектор), тучный, не первой молодости, господин с манерами самоуверенного болвана, начал допрос весьма необычно – вообще ничего не спрашивал, а говорил сам – пусть на ломаном английском, но вполне понятно. Правда, Громов его поначалу не особо слушал, пораженный как обстановкой кабинета, так и костюмом ведущего следствие.

Темный и фиолетовый бархат, кружева, золоченые пуговицы, на голове – самый настоящий парик. Восемнадцатый век, мать твою! И кабинет оформлен соответствующе – огромный, обитый темнозеленой тканью, стол, похоже, что из мореного дуба, высокое, словно императорский трон, кресло с какимто замысловатым вензелем на верхушке спинки, крепкие и с виду очень тяжелые лавки. Над креслом висел портрет некоего сумрачного лица в короне и горностаевой мантии, на столе, по левую руку следователя, важно располагался массивный подсвечник, а по правую – бронзовый письменный прибор самого древнего вида – с чернильницей и стаканом для гусиных (!) перьев, за который любой ценитель старины отдал бы большие деньги.

Ценитель старины… Андрей про себя хмыкнул – да они тут все ценители! Чем это стены обиты – велюром, что ли? И весь колорит эпохи соблюден, в принципе, правильно – ничего инородного: ни телефона на столе, ни, упаси боже, компьютера, даже старинного лампового радиоприемника, какогонибудь «Телефункена» или «Филипса» – и того нет, хотя… хотя, наверное, ноутбук гдето поблизости все же имеется, иначе как же допрос вести – не гусиными же перьями писать. Впрочем, тучный господин как раз таким пером и размахивал, правда, ничего не писал – все уже давно было написано, о чем следователь и уведомил узника, кривя тонкие губы в нехорошей ухмылке:

– Все уже о вас написано, да! Спрашивать не буду – скажу.

Что ж, хотя бы английский был вполне понятен. Нет, ну надо же! Какойто клуб архивариусов… в такомто солидном учреждении! Это ж надо, превратить казенное помещение черт знает во что – еще б охотничьи трофеи на стенках развесили, головы всяких там антилоп, кабанов, медведей – как раз в проемах меж окнами. На окнах, кстати, тоже свинцовые рамы. Колорит, блин!

– Вы – английский шпион, господин Андреас! – следователь взмахнул пером, играя отблесками света на многочисленных, унизывающих бугристые артритные пальцы перстнях. Тоже еще, пижон дешевый!

– Впрочем, полагаю, это не есть ваше настоящее имя… да оно нам и не нужно, Божьей милостию мы уже все про вас знаем.

Громов не выдержал, улыбнулся – ага, Божьей милостию… Это все Жузеп, стукач чертов!

– Надеюсь, старина Жузеп не забыл доложить, что я – гражданин России!

– О, Россия, да, – охотно закивал пижон. – Я знаю, знаю. Царь Пеотр, Педру. Война со Швецией. Нелегко приходится, да, король Карл вояка умелый. А вы еще лезете в наши дела! Помогаете Габсбургам!

– Кому помогаю? – удивленно переспросил узник.

– Вы действительно думаете, что Карлос Австрийский будет нам добрым королем? Хотя… может быть, и был бы, но все честные испанцы душой и телом за Филиппа! Вот наш истинный король, чтоб там некоторые ни говорили.

Громов помотал головой – честно говоря, надоело уже этот бред слушать.

– Я бы хотел потребовать встречи с российским консулом.

– А есть такой?

Ну наконецто, пожалуй, первая вменяемая фраза!

– Должен быть, – пожал плечами Андрей. – Не здесь, в Барселоне. Ну или в Мадриде – тамто уж обязательно.

– В Мадрид мы вас не повезем, – следователь оглушительно расхохотался и громко, несколько раз подряд, чихнул. – Аапчхи!

– Будьте здоровы, – вежливо пожелал узник.

Хозяин кабинета отмахнулся:

– Спасибо. Вижу, вы не из простонародья. Так Мадрида я вам не обещаю… а вот Барселону вы увидите. Вы ведь именно туда направлялись? Пусть там вас и допросят как следует, а мы… мы свое дело сделали.

– В Барселону? – Громов потер ладони. – Что ж, наверное, это и неплохо будет.

– Неплохо?! Ххэ! – следователь взглянул на узника с некоей долей жалости. – Мы, конечно, могли бы и здесь призвать палача, но… Знаете, не хочу брать на себя лишней ответственности… и вам не советую! Видите – я с вами откровенен. Пусть уж в Барселоне, там все решат. А то еще помрете здесь у нас – кто отвечать будет? Правильно, не Филипп Анжуйский! Знаете, не думаю, чтоб у вас были сообщники здесь – зачем почтенному лорду Питерборо эта деревня? Хотя… если есть сообщники, так говорите лучше здесь, сразу. Предупреждаю, в Барселоне с вас спросят не так.

Громов презрительно хмыкнул и вдруг вспомнил про Жоакина:

– Парень тут у вас один сидит…

– А, Жоакин Перепелка!!! – тучный господин радостно потер руки. – Так и знал, что он никакой не толмач, а английский шпион! Мы потому его и взяли, пока только по подозрению, но… думаю, под плетьми он заговорил бы, запел, словно перепелка, ха! Так, значит, правда… Что ж – и его с вами до кучи. В Барселону, в Барселону – всех! Пусть там разбираются, нам только шпионов не хватало. Неет! Мы уж лучше с бунтовщиками, с еретиками и прочим народцем попроще.