В пустой комнате звонок телефона прозвучал как выстрел.

— Алло!

— Это ты? Я звонил к тебе домой, и Лерка сказала, что, может быть, ты еще у себя.

— И, конечно, сделала акцент на «может быть», — вздохнул Гашпарац.

— Почему ты так думаешь?

Звонил Владо Штрекар, добрый приятель Гашпараца еще со студенческих лет. Неизвестно почему они приметили друг друга сразу же, еще на первом курсе, на общих лекциях, потом оказались в одной группе по военной подготовке, встречались в столовой и постепенно начали вместе заниматься. Закончив университет, Штрекар сначала решил отслужить в армии, а Гашпарац поступил в контору Бизельчана, затем женился и уже потом — в армию. Когда он вернулся из Призрена, Штрекар работал в милиции. Они виделись редко, хотя, бывало, сотрудничали. Несколько раз в году ходили друг к другу в гости с женами и детьми и тогда подолгу разговаривали. Звонок Штрекара поверг Гашпараца в недоумение.

— Видишь ли, я звоню по делу, — сказал милицейский инспектор, — иначе не стал бы нарушать твой драгоценный покой. — Из этого Гашпарац понял, что Штрекар догадывается о его нежелании идти домой. — Мне нужно у тебя кое о чем спросить.

— На ночь глядя? Что–нибудь срочное?

— Ты же знаешь, как у нас… Послушай. Нет ли у тебя клиентки по имени Ружа Трешчец?

— Ружа Трешчец? Нет.

— Ты уверен? Все–таки твоя фирма…

— Знаю, знаю, большая канцелярия, множество дел, служащие и так далее, — поспешил прервать его Гашпарац. — И тем не менее все проходит через мои руки. Похожей фамилии мне не попадалось — во всяком случае, за последние два года.

— Неужели два года, как умер старик?

— Да. Так в чем дело?

— Значит, ты уверен, что она не твоя клиентка? А может, она проходила по какому–нибудь делу как обвиняемая, свидетельница или еще как?

— Это надо посмотреть, — сказал Гашпарац.

— А что, если я заскочу к тебе сейчас? Тут через Зриневац пару шагов, я буду мигом.

— Ради бога. — Гашпарац обрадовался, ибо тем самым откладывалось его возвращение домой. — А в чем дело? Кто такая эта Ружа Трешчец?

— Машинистка из «Металлимпэкс».

— И что с ней?

— Убита вчера вечером.

— Какая же связь…

Однако Штрекар уже положил трубку. Гашпарац встал и подошел к окну. Возникал вопрос: грозят ли неприятности его конторе в том случае, если эта женщина была как–то с ней связана. Адвокат пожал плечами. Он все еще не приучил себя волноваться из–за служебных дел. Гашпарац исполнял обязанности корректно, приобрел репутацию солидного юриста, но в отличие от коллег процветание своей конторы не отождествлял с личным успехом, у него постоянно было ощущение, что работает он за другого. И посему, размышляя об убитой женщине, он пришел к выводу, что, по всей вероятности, она была связана с кем–то из его бывших клиентов.

Гашпарац остановил взгляд на висевшей над письменным столом фотографии тестя. Седой, несколько старомодный господин, очки в золотой оправе, колючие короткие усики и длинные пальцы, которые даже и на фотографии казались желтыми от табака. Алойз Бизельчан унаследовал дело от своего отца, известного еще во времена Австро–Венгрии по ряду нашумевших процессов, а сам Алойз, или Лойзек, до войны защищал кого–то из левых, чем и приобрел популярность. Не отводя взгляда от фотографии, Гашпарац пододвинул телефон.

— Добрый вечер, мама, это я. — Трубку подняла Адела, его теща. Как он и предполагал, она торчала у них. — Я задержусь. Звонил Штрекар, у нас срочное дело. Будьте любезны, скажите Лерке, что… Да, да. Спасибо. Спокойной ночи.

Он вздохнул, продолжая рассматривать портрет тестя. Подумал, сколько раз старик вот так же, как он сейчас, сидел здесь, в кабинете, курил, вздыхал, бесцельно переставляя на столе предметы, терзаемый заботами: то ему угрожали закрытием конторы, то стало известно, что, кроме Лерки, у них не будет больше детей, потом Лерка забеременела от однокурсника, бросила юридический, он страдал от мысли, что контора утратит его имя; затем замужество Лерки…

Легкий майский дождик по–прежнему дробно стучал в окно, молодая зелень бросала причудливые тени на мокрый тротуар. Неплохо бы пройтись. Он заметил перепрыгивающего через лужи Штрекара и пошел отпереть дверь.

— Давненько мы не виделись! — сказал милицейский инспектор, снимая плащ, с которого на дорогой ковер стекали струйки воды. Глядя на ковер, Гашпарац всегда испытывал раздражение, ибо понимал: эта дорогая вещь смущает клиентов, как правило испуганных людей, не привыкших к роскоши. Штрекар, потирая руки, прохаживался по комнате.

— Садись, — предложил ему Гашпарац.

— Знаешь, давай–ка сначала просмотрим дела, а потом я тебе все объясню.

— Ты сказал — убийство?

— Да. Я занимаюсь этим. Не волнуйся раньше времени. Я все объясню, только давай сперва посмотрим бумаги.

Свойственная милиции манера окружать свою деятельность тайной заметно сказывалась на восприятии Штрекаром мира, определяя и его поведение, особенно в отношении всего, что касалось службы. Гашпарац это хорошо знал.

— Ну, если ты настаиваешь… — сказал он и отпер шкаф.

Они извлекли зеленые папки с отверстиями в нижней части и, усевшись по обе стороны стола, погрузились в работу. Гашпарац перелистывал страницы быстро, мгновенно пролетал взглядом по листкам, испещренным плотным машинописным текстом, тогда как Штрекар работал медленнее, и не потому, что был менее опытен в подобных занятиях, а по привычке изучать все обстоятельно, даже мелочи. Некоторое время оба молчали, наконец Гашпарац поднял голову:

— Послушай, может, все пошло бы быстрей, если б я знал…

Но Штрекар лишь резко и нетерпеливо отмахнулся рукой с сигаретой, словно как раз в этот момент натолкнулся на что–то важное. Однако Гашпарац знал, что это не так. Наконец они пролистали все папки. Несколько минут молча курили, не глядя друг на друга. Первым заговорил Гашпарац:

— Ну? У меня ничего. А у тебя?

Вместо ответа Штрекар спросил:

— Ты никогда не слыхал о некоей Розе или Ружице Трешчец? Уверен, что не слыхал?

— Абсолютно. Я никогда не слышал этого имени.

Гашпарац решил не задавать больше вопросов. Тем самым давая понять, что чрезмерная скрытность инспектора ему не нравится. Штрекар же медленно заговорил:

— Ей было двадцать два года. Убита вчера вечером, у Савы, на берегу, возле пляжа, часов в одиннадцать. Задушили и спихнули в канаву.

— Но почему тебя интересует, была ли она моей клиенткой? Ты мне это объясни!

— Потому что в ее сумочке, среди прочих мелочей нашли одну бумажонку. Вот эту.

Штрекар вытащил из кармана бумажник и оттуда — страничку, вырванную из блокнота, какие можно купить в любом киоске. Он протянул ее Гашпарацу.

Адвокат посмотрел на листок, затем на инспектора.

— Ну, что скажешь?

На бумажке шариковой ручкой четким круглым почерком был написан номер телефона.

Это был номер телефона адвокатской конторы Гашпараца, того самого телефона, который стоял сейчас возле его правого локтя.

II

Гашпарац выключил «дворники». Пока ехал по Пальмотичевой улице в сторону дома, куда ему по–прежнему не хотелось, дождь кончился. И все–таки сейчас ему было лучше, потому что он перебирал в памяти разговор со Штрекаром, которого подвез до управления. Он ехал не спеша, как можно медленнее, несмотря на пустынные в столь поздний час улицы. Сомнений не было: встреча со Штрекаром ознаменовала начало чего–то очень для него важного…

Когда инспектор показал ему листок с номером телефона, Гашпарац в первое мгновение ощутил чувство вины, словно человек, вдруг уличенный в скверной наклонности или запятнанном прошлом. Причин для этого не было, просто под пристальным, испытующим взглядом Штрекара адвокат смутился. В конечном счете взгляд милицейского обозначал лишь отработанный его профессией прием; в иных обстоятельствах Гашпарац даже не обратил бы на это внимания. Но сейчас все его задевало. Он спросил:

— Откуда ты взял, что бумажка имеет какое–то значение? Мой номер есть в телефонном справочнике.