Помещение конторы состояло из двух комнат. В первой за пишущей машинкой сидела женщина средних лет, а в углу, у столика со скоросшивателями, молодой человек лет двадцати двух выписывал длинные столбцы цифр. Подоконник заставлен цветочными горшками. Во второй комнате находился директор, его стол был плотно придвинут к подоконнику, и цветы отсутствовали. Мебель была самая простая: шкаф с подъемной дверцей, круглый столик, несколько стульев, маленькая железная печь, тепла от которой, очевидно, хватало, чтобы обогревать помещение с низким потолком и дощатым полом. В углу стоял сейф, но больше, чем тот, какой описывал Штрекар: вероятно, его приобрели уже после ограбления.

Директор с обоими поздоровался за руку. Это был высокий лысеющий мужчина, с абсолютно черными усами, серыми прозрачными глазами. Широкие плечи и прямая осанка, без малейшего признака сутулости, которая появляется от долгого сидения за столом, выдавали в нем бывшего спортсмена. Ему могло быть около пятидесяти.

— Как дела? — обратился он к Штрекару, когда все уселись. Из этого вопроса Гашпарац заключил, что Штрекар, несомненно, сюда уже наведывался. Следуя установившемуся при деловых встречах этикету, директор с ходу предложил: — Не хотите ли что–либо выпить? — Его предупредительность была лишена подобострастия, и Гашпарацу это понравилось.

— Спасибо, — ответил Штрекар, неторопливо извлекая из пачки сигарету. Как всегда, он предпочел выглядеть загадочным.

— Есть какие–нибудь новости в связи с ограблением? — не выдержал директор, фамилию которого Гашпарац не расслышал: Томашич или что–то в этом роде. Штрекар сделал неопределенный жест, не выпуская из руки сигарету. — Видите ли, — поспешил объяснить директор, — мне бы не хотелось думать, что это кто–то из моих служащих, сами понимаете. И в то же время в интересах следствия…

— Да, — прервал его Штрекар. — Знаете, я бы хотел выяснить одну деталь. Поскольку ключ от сейфа был только у вас. Где вы его обычно держали? Мог кто–либо из ваших служащих незаметно для вас взять ключ, положим, на несколько часов? А потом вернуть его на место?

— Хм, об этом я не думал, — ответил директор. — Впрочем, вероятно, это возможно, хотя очень и очень не просто. Ключ я носил с собой, а дома он вместе с другими лежал в отдельной коробочке, в кухне… Об этой коробочке, кроме моей жены… никто не знает…

— А кому из работающих сотрудников известен адрес вашей квартиры?

— Да… всем, я полагаю.

— Мы сразу пришли к заключению, что существовала возможность сделать копию ключа. Как вы думаете, насколько широк круг людей, которые могли бы воспользоваться ключом для этой цели?

— Не слишком. Речь идет лишь о работающих здесь.

— Или работавших, — уточнил Штрекар, внимательно наблюдая за директором, в надежде уловить реакцию на свои слова.

— Работавших? — переспросил директор и задумался. — Работавших? Да, да, и о тех.

— Мог воспользоваться ключом Валент Гржанич?

Директор молчал, растерянно глядя прямо перед собой. Потом, пожав плечами, произнес:

— А почему бы и нет? Мне как–то неудобно о нем… Прочел о его девушке… Но что поделаешь, от правды никуда не денешься. Валент мог так же, как и другие. Он некоторое время мне помогал — делал работу, которой сейчас занимается молодой человек — вы видели его в соседней комнате. Я часто давал ему ключи. Нет, нет, я вовсе не хочу навлечь на него подозрение. Говорю все как было, любой у нас сможет подтвердить мои слова. Только, ради бога, не говорите ему, что я…

— Не беспокойтесь, — резко прервал Штрекар. — Еще вопрос. Ограбление было совершено пятого или шестого, соответственно в четверг или в пятницу или в ночь с пятницы на субботу. Откуда вам известен день ограбления?

— Я уехал в Сплит в четверг, пятого, рано утром. Перед отъездом заходил сюда и отпирал сейф. Здесь были старая Юрчакица и паренек — те, что в соседней комнате. Я оставил им деньги для расчета со снабженцами. В субботу утром я прямо с аэродрома приехал сюда. Они меня поджидали, чтобы нести деньги в банк. Денег в сейфе не оказалось. Было около восьми утра.

— Я думаю, пока все, — подытожил Штрекар и вопросительно взглянул на Гашпараца, будто ожидая, что тот в свою очередь задаст какой–нибудь вопрос. Тогда Гашпарац, взявший на себя роль старшего по чину, который лишь слушает и молчит, поднялся и протянул руку директору.

Во дворе они снова увидели Звонко. Он бесцельно слонялся у ворот, не в силах скрыть любопытства — его безусловно интересовало, зачем они сюда пожаловали и что им удалось выяснить. Но по лицу было видно, что сам он не решится их выспрашивать.

— Понимаешь, — говорил Штрекар, пока они шли к машине, — я просмотрел протоколы. Звонко среди немногих, у кого нет алиби. Он утверждает, что был на рыбалке, и к тому же один.

С этими словами они поравнялись со Звонко. Гашпарац похлопал его по плечу и затем, словно неожиданно вспомнив, спросил:

— Вы после обеда дома?

— Да, а что?

— Так. Может быть, мы заглянем. Хотя не уверен.

Когда они усаживались в машину, Гашпарац еще раз взглянул на явно растерявшегося Звонко и, обернувшись к Штрекару, заметил:

— Надеюсь ты не думаешь, что Звонко и Валент…

Штрекар не ответил.

IX

Отправляясь в Гредицы, Гашпарац опасался нескольких вещей. Всего больше он не хотел встретиться с Валентом Гржаничем — боялся провокации, которая испортила бы Штрекару все дело. Смущала также мысль о возможной встрече с матерью и сестрой Ружицы Трешчец, которым адвокат абсолютно не знал, что сказать; он чувствовал себя ответственным и, может быть, даже виноватым перед ними из–за записки с номером телефона, хотя они ничего не знали ни о телефоне, ни о том, кому он принадлежит. Волновал его и предстоящий разговор со Звонко: он не был уверен, сможет ли должным образом вести себя с ним один на один, без Штрекара. И в то же время что–то говорило ему, что от Звонко он узнает больше, чем от кого–либо, впрочем, как и каким образом — неизвестно. Неспроста, утешал себя адвокат, Штрекар разрешил ему эту экскурсию.

Вот о чем размышлял Гашпарац, шагая по откосу. Точнее, начал размышлять после того, как миновал место происшествия. До этого из головы не выходила мизансцена, разыгранная в доме перед его уходом: иронический взгляд жены — как ответ на его слова, что должен ехать по срочному делу; глубокий, многозначительный вздох тещи, присутствовавшей при их разговоре — она сидела с журналом мод в руках. Только с дочкой было все в порядке: он пообещал, что в воскресенье они поедут в Рогашка–Слатину, посмотреть на источники. Девочка была довольна. Он дал себе слово, что обещание выполнит.

К счастью, домишко Звонко находился в самом начале улицы, ближе к Саве, так что Гашпарац дошел до него, не встретив никого. Точно так же, к счастью, дома не оказалось матери Звонко, которая жила вместе с сыном. Собственно, в дом даже не пришлось заходить — Звонко во дворе, под шелковицей, разбирал мотоцикл. При скрипе калитки он поднял голову и посмотрел на Гашпараца: адвокату показалось, что парень побледнел. Сидя на корточках возле тазика с керосином, он промывал детали.

— Ну как идет дело? — проговорил Гашпарац, не зная, с чего начать.

Звонко протянул адвокату локоть, потому что руки его были в керосине, и Гашпарац пожал тонкое запястье, покрытое светлыми волосками.

— Нормально, а как иначе. Стыдно, если бы не шло, — быстро заговорил Звонко, — как–никак, я механик. Правда, сейчас не по специальности… Я — мигом.

Гашпарац постоял, обошел вокруг Звонко, который наспех заканчивал работу, и сказал:

— Не надо из–за меня торопиться. Когда–то и я любил так повозиться.

— Ну что вы, я сейчас, только вот еще это… Что вы делаете?!

Гашпарац снял пиджак, повесил его на ветку шелковицы, под которой они стояли, и закатал рукава рубахи. Он сел на корточки рядом со Звонко, для устойчивости погрузив каблуки во влажную землю, испещренную следами куриных и утиных лап, которые, по–видимому, тут обычно паслись.