— Эй, ребята, на баррикаду! — завопил вдруг со своего поста Соучек.

Забравшись на баррикаду, Братство убедилось, что вождь кайманов и вправду смекалистый парень. Он приказал принести к калитке кучу бумаги, щепок и сухой травы и развел под стеной огонь. Ветер гнал дым прямо на обозленных ос. Совершенно ясно: как только кайманы прогонят ос, они снова бросятся в атаку.

Через минуту осы бесследно исчезли. И племя кайманов снова приготовилось к штурму.

— Не бойтесь, подходите ближе! — предложил им Штедрый. — Получите еще одно гнездо на голову. У нас их в саду хватит!

— Это нечестный бой! — закричал вождь кайманов. — Теперь пеняйте на себя: мы уморим вас голодом и не снимем осаду до самого утра.

— А мы никуда не торопимся, — смеялись осажденные.

Они не верили словам вождя.

— Мне-то все равно, когда вернуться домой, — хвастался вождь кайманов, — у моего отца сегодня ночное дежурство.

И остальные кайманы расхвастались вслед за вождем:

— А мой отец — ночной сторож.

— А я вообще могу не приходить домой.

— И у меня никого нет дома.

По крайней мере дюжина кайманов изъявила желание не двигаться с места хоть до самого утра.

— Это самое скверное, что могло случиться, — проговорил Колобок. — Мне надо хоть умри быть дома около семи. В семь придет мамочка, а еще никогда не бывало, чтобы я ее не встретил. Только один раз. Но тогда, к счастью, я столкнулся с ней на лестнице. Мамочка уже бежала звонить в полицию и в «скорую помощь». Она была белая как мел, и только глаза были красные от слез. Нет, я не выдержу, если еще раз увижу ее такой.

Франтик пробормотал что-то о маменькиных сыночках.

Но что же делать? А что, если кому-нибудь пробиться сквозь ряды неприятеля и сообщить домой, что остальные вернутся поздно вечером, потому что готовят вместе уроки на завтра?

— Да, ведь мы совсем забыли про уроки! — заметил Соучек.

Но пробиться через вражескую армию не так-то просто. Во всяком случае, тут не обойтись без чувствительных шишек и синяков. Вождь кайманов расставил по углам сада десяток своих воинов, а сам с остальными остался перед калиткой. Осажденное Братство стояло на баррикаде и мрачно созерцало неприятельские посты под своими стенами.

И тут-то на дорожке, идущей вдоль садовой ограды, показались двое стражников. Оба неприятельских лагеря заметили их одновременно. Знаменосец кайманов быстро положил свое знамя на землю и незаметно сел на него. Одна группа осаждающих стала что-то усердно искать на земле, другая с самым невинным видом принялась играть в салки. Стоявший перед калиткой вождь вытащил из кармана мяч и начал играть в него со своими воинами, словно все они были на школьной загородной прогулке. («Ну и ловкая тактика!» — восхитился Штедрый.)

Стражники медленно шли мимо калитки. Над их касками молча выглядывало пять мальчишеских голов, которые бог весть почему пристально изучали местность: разбросанные тут и там дома и виллы, деревянные строения парка, а еще подальше — вытянутый Богдалецкий холм с несколькими тополями на вершине. Больше ничего. Стражники шли медленно. Вождь кайманов, отвернувшись, искоса наблюдал за каждым движением Братства. Неприятель на противоположном углу сада, к которому теперь направлялись стражники, понемножку оттянулся от стены. Не мешало на всякий случай подготовиться к бегству. Но Братство на стене продолжало оставаться в прежнем положении. Хотя нет. Штедрый запел «На Пражском высоком мосту». Стражники продолжали свой путь. Дошли до угла. И наконец свернули за угол.

Мячик моментально исчез, знамя взвилось, и все три группы вршовицких заняли прежние боевые позиции. Но тут вождь бросил какой-то клич, и все племя кайманов собралось вокруг него. Вскоре вождь махнул носовым платком, который совсем недавно был белым. Затем вождь начал свою речь:

— Эй вы, бледнолицые, слушайте меня! Я убедился, что вы настоящие джентльмены. Вы не позволили вмешаться в наше сражение нашим общим врагам. Но в груди кайманов тоже бьется благородное сердце. Поэтому я предлагаю окончить наше сражение честным поединком. Пусть любой из вас выйдет драться со мной один на один. Кто одолеет, тот и победит. Я сказал.

Это было поистине рыцарское предложение. Но все же для Братства такие условия были невыгодны. Другое дело, если бы здесь был Копейско! А так они все были намного ниже и слабее вождя кайманов.

— Драться с ним буду я, — вызвался Ярка.

— Ну, уж скорее я, — возразил Франтик. — Я знаю, как драться с подобными типами.

— Что за разговоры! — прервал их довольно решительно Колобок. — Выйду я! Хоть я и меньше его на две головы, но во мне шестьдесят кило. Он меня не сдвинет с места. И вообще, я спешу домой.

Штедрый взобрался на баррикаду и приступил к переговорам. Было решено, что во время поединка не разрешается: царапаться, кусаться, бить ногами и применять другие приемы вольного стиля. Каждый раунд должен продолжаться пять минут.

Ярка отказался дать свои часы, поэтому Синий Угорь сосчитает до трехсот и потом ударит в гонг — старый противень, найденный где-то на свалке. Бой кончится, когда один из противников сдастся на милость или немилость победителя.

Во время переговоров резерв кайманов и их сестры милосердия расчистили от кирпича и камня небольшую площадку и уселись полукругом лицом к калитке. Вождь кайманов поправил носки, стянул потуже кожаный пояс, содрал со своего плеча и отложил в сторону татуировку (она была просто прилеплена). Это был худощавый жилистый паренек, а когда движением головы он отбросил со лба рыжеватые волосы, то оказался даже симпатичным. Да, у Колобка было мало шансов на победу. Но все-таки, когда Ярка выпустил его за калитку, Колобок выглядел довольно беззаботно. Он только спросил у Ярки:

— Который час?

— Десять минут седьмого.

— Значит, я должен разделаться с ним до половины седьмого, иначе мне не успеть домой.

С этими словами он снял куртку и закатал рукава рубашки. Рядом с мускулистым Кайманом Колобок казался маленьким и круглым, как мячик. Поглядев на него, Франтик Иру вздохнул:

— Эх вы, нужно было послать меня! У меня мускулы покрепче.

Бой начался в каком-то непонятном стиле, причем Колобку доставалось гораздо больше, чем Кайману.

Во втором раунде, о котором возвестил удар в старый противень, бокс сменился совершенно вольным стилем. Противники царапали и кусали друг друга, пока оба не очутились на земле. В этот же миг проворный Кайман оседлал Колобка и стал осыпать его таким градом ударов, что другой на месте Колобка давно бы не выдержал. Но он только тяжело сопел. («Я не могу заставить так долго дожидаться маменьку»). Удары Колобка становились все слабее и слабее, а Кайман оставался по-прежнему подвижным, а его удары — сильными и резкими. На счастье, зазвенел противень.

— Ваш Голубой Лосось, или как его там зовут, плохо считает! — кричал со стены Ярка. — Этот раунд продолжался шесть минут.

— Я сбился со счета, — признался Синий Угорь.

— Тогда считайте сами, — предложил самоуверенный вождь кайманов.

Одна из сестер милосердия растирала ему в это время мышцы предплечья.

— Который теперь час? — снова спросил Колобок, повернувшись к ребятам на стене.

— Двадцать две минуты седьмого.

— Боже, — простонал Колобок, — когда же я теперь попаду домой?

Но тут снова загремел противень. Третий раунд!

Колобок начал бой первым. Если теперь он помчится домой что есть духу, то все равно попадет туда только без пятнадцати семь. А еще надо умыться и переодеться. Маменьке лучше не знать, что здесь сейчас происходит. («Я знаю, ты не хулиган», — говорила она.) В семь часов прозвучит звонок, и он встретит ее как ни в чем не бывало, словно ждал ее уже целый час. Проклятые кайманы с этой их осадой! Посмотрела бы маменька, как он дерется! Пожалуй, она была бы довольна. («Ты должен целый день обходиться без мамы. Думай обо всем сам. Ты уже большой. Будь мужчиной!») Да, его маменька не похожа на тех надоедливых мамаш, которые все время читают нотации. Наоборот, она очень довольна, что Колобок такой самостоятельный. («Будь упорным до конца, не останавливайся на полдороге, и тогда ты станешь настоящим мужчиной».)