— Не пристаю я к людям.

— А ко мне? — он выпятил нижнюю губу. — Или я не человек?

Вика пожала плечами. Ей захотелось расплатиться и уйти. Но надо же узнать хоть что-то!

— Значит, муж? — продолжал лезть не в свои дела Семенов. — И часто такое бывает?

— Давай лучше о деле, — предложила Вика. — Почему ты решил, что твой шеф убил именно доктора Горника?

— Ты сначала скажи, — у водителя уже масляно блестели глаза, — он часто бьет тебя?

— Да что же ты привязался?! — воскликнула Вика, потеряв всякой терпение. Тоже мне Каннибал Лектор! Как это у них там было: «Ты мне, я тебе»? — Да, часто. Да, бьет. Да, муж! Доволен?

— И сколько лет ты с ним живешь?

— Пять.

— И всегда так было?

— Почти... — она помолчала, надеясь, что пьяница заговорит о чем-нибудь другом, но Семенов смотрел выжидательно. Тогда, как ни странно, Вика начала рассказывать. Ее будто прорвало после первого признания. Никогда и никому не говорила, стыдясь, остро чувствуя свое унижение и не желая стать предметом обсуждения для жадных к чужой крови слепней. Сейчас же ей было абсолютно все равно, что подумает о ней алкаш, живущий в грязи и вечном водочном кумаре. С другой стороны, Вику давно мучил комплекс цирюльника царя Мидаса. Хотелось рассказать хотя бы тростнику о том, что уже давно было её жизнью. — В первый раз он не сильно ударил, а потом дарил цветы, извинялся. Я подумала, что это случайность. Мне тогда показалась, будто я и впрямь виновата. Муж так считает. Я ведь и вправду неудачница: и в школе училась так себе, и в институте. Работу долго не могла найти. Пристроилась в газету, но зарабатываю копейки. Муж получает намного больше! А во второй раз, когда он избил меня, было страшнее и больнее. Потом снова цветы. А потом покатилось! Как месячные — четко раз в двадцать дней. Полный цикл: мирный период — неделя, период раздражения — еще три дня. Потом мы ищем повод — пару дней, потом — вот это, — она указала на свой синяк. — Потом — цветы, раскаяние и так далее. Я больше не думаю, что хоть в чем-то провинилась, но остановить его уже невозможно. Стараюсь только не провоцировать лишний раз. Веду себя осторожно, но уже не помогает!

— А почему не уходишь? — Семенов опрокинул третью рюмку в рот и сложил перед собой руки как отличник на уроке. Все треугольники его лица стали равнобедренными, выражая внимание к рассказу собеседницы.

— Потому что некуда. Жить негде. Мама умерла. Отец второй раз женился, у него двое детей. Меня там не ждут! Снимать квартиру не позволяют финансы. Зарплата около пяти тысяч, а в месяц за квартиру надо четыре с половиной. Да и бесполезно пытаться уйти. Он понимает, что такую дуру, как я, найти будет не легко, поэтому и не отпускает. Ему надо спускать свою злость, иначе он заболеет! Я хотела снять комнату у хозяйки, нашла такую. Переехала к ней. Он нашел меня, притащил домой и... — Вика вдруг всхлипнула и почувствовала, как сдавило горло спазмом.

Антон протянул ей рюмку с огненной водой. Водка была такой невкусной и обжигающей, что Вика даже чихнула. Семенов снисходительно рассмеялся:

— Какие мы нежные! — и живо выдал ей рецепт устранения всех неприятностей: — В милицию заявление подавать надо!

— Да ерунда это, — ответила Вика хрипло. Нет, водка — не мой напиток! Она шмыгнула носом и поделилась опытом: — В милиции надо справки, освидетельствования, что там еще?.. Словом, правды будешь долго добиваться, а если добьешься — он штраф заплатит и все! Пятьсот рублей! Не смешите мои тапочки! Ну, и рассчитается потом со мной по-своему. И вообще, мне уже почти все равно.

— Как это?

— У меня детей теперь быть не может. Так что все равно все сломано. Это тоже он сделал.

Золотова подняла глаза, полные настоящего страдания и с облегчением заметила, что Антон не смотрит на нее. Его взгляд был сосредоточен на пропеллере кукурузника, нарисованного на стене за ее спиной.

Почему-то мне никогда не казались преступниками распространители наркотиков. Я всегда думал, что наркомания это сознательный выбор, как и преступление. Если кайфа хочешь больше чем жить — твои проблемы! Никто никого не заставляет, так же как и с алкоголем. Можешь жить как падаль, а можешь как человек. Выбирай! Не вешай свои проблемы на других!

Другой взгляд на эту проблему пришел ко мне этак году в девяносто третьем. Я ввязался в то Дело просто потому что не смог сидеть сложа руки. К тому моменту опыт у меня уже был. Правда, не было материальной возможности воплощать все что хотелось в жизнь. Приходилось ходить на работу, зарабатывать себе на жизнь, как-то общаться с людьми, которые были мне малоинтересны. Дисбаланс между образом жизни и постепенным осознанием своего истинного предназначения становился все заметнее. Мне просто необходимо было поступать по душе, а я сидел в душных помещениях и терял время. Откровенно говоря, я маялся и искал хоть какой-нибудь выход из сложившегося положения.

Конечно, выход нашелся, иначе я бы не стал тем, кто я сейчас, но начиналось все совсем с другого. Однажды утром я вышел из дому, чтобы снова оказаться в гуще чужих дел и чужих интересов. До остановки мне надо было пройти почти через весь квартал. Сокращая путь я шел дворами. Рядом с моим домом стоял девятиэтажный панельный скворечник и возле первого его подъезда я наткнулся на небольшую толпу. У самого козырька стояла «скорая». Скорее всего, прошел бы себе мимо, но тут санитары вынесли носилки. На них лежало накрытое с головой маленькое тело. Я уловил, как одна из женщин, стоящих неподалеку сказала:

— Погибли дети. Не смогли их откачать.

И тут показались вторые носилки. На них тоже лежал кто-то, ростом не выше ста двадцати — ста сорока сантиметров. Неужели, правда дети? Чуть поодаль от скопища зевак вертелись несколько мальчишек со школьными сумками в руках. Я потихоньку продвинулся к ним. Пацаны часто знают больше взрослых, а уж о сверстниках они точно были информированы лучше остальных. Кроме того, непосредственные дети легче вызываются на разговор. Сведения они выкладывают просто из желания показать свою осведомленность. Правда и приврать горазды!

— Эй, парни, — обратился я к ним со скучающим видом, — что случилось-то здесь?

Мальчишки мигом повернули ко мне свои возбужденные румяные мордочки.

— Генка и Толька обкололись героином! — выпалил толстенький пацанчик с карими живыми глазами.

— Чем? — поразился я.

Видя мою реакцию и желая еще больше фурора, черноглазый придал себе серьезности и подтвердил собственные слова:

— Да, правда, героином. Вот и пацаны знают!

Остальные его приятели закивали головами и стали наперебой сообщать подробности:

— Правда героин!

— Им Венька принес!

— Он и колол, я видел!

— А мне тоже предлагал, но я не колюсь, — на тон тише сказал маленький шустрый очкарик из породы местных умников.

Я немного преувеличенно вытаращил глаза, чтобы ребятам было интересно рассказывать дальше. Однако, я и в самом деле был удивлен. Может, фантазируют?

— Как это предлагал? — мне было не понятно. — Неужели ты видел, что он и колол?

— Да просто, — ответил очкарик небрежно. — Он всем предлагает. Приходит за школу после уроков и ждет, пока к нему подойдут те, кто постоянно ширяется или таблетки покупает. Потом новичкам говорит, что можно разок бесплатно попробовать и колет. Вот и им, — он стрельнул глазами в сторону носилок, — тоже вогнал. Наверное, им потом стало плохо, когда уже до дому дошли.

— А уколов новички не боятся? — мне больше хотелось знать про Генку и Тольку, но я опасался проявлять конкретный интерес.

— Нельзя показать — засмеют! — вступил в беседу самый высокий из ребят. — Я отказался колоться, сказал, что не выношу, когда в руку, а все как заржали! Говорят — тогда давай в задницу!

— Значит, за каждым уколом надо к этому Вене ходить за школу?

— Вы, что, тоже хотите? — немного ехидно спросил черноглазый мальчишка. Я заметил, что он чуть-чуть шепелявил.