В благодатные годы сотрудники научно-производственных коллективов каменного века не испытывали острой нужды, и поскольку обычай требовал заботы о потребностях всех членов племени, они имели бы все основания полагать, что живут при коммунизме, если бы знали об учении Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Их жизнь отвечала принципу «от каждого — по способностям, каждому — по потребностям».

Даже в тех случаях, когда охотники и собиратели могли накапливать полученные ими трофеи, они не стремились создавать чрезмерных запасов. Прежде всего такие запасы могли мешать их кочевому образу жизни, а поэтому среди этих племен культивировались обычаи, препятствовавшие накопительству. Об этом свидетельствует, в частности, исследованный американским этнографом Рут Бенедикт образ жизни индейского племени куакиютль. Индейцы этого племени Промышляли главным образом рыболовством на острове Ванкувер. Ежегодно племя устраивало праздники, во время которых сжигались излишки добытого рыбьего жира. Обычай одаривать более щедро того, кто преподнес вам подарок (так называемый «потлач»), закрепил у индейцев этого племени пренебрежение к накоплению материальных ценностей. На основе принципов полного материального равенства первобытного коммунизма все плоды, собранные людьми на Деревьях Жизни, делились ими поровну, в максимальной степени удовлетворяя их насущные потребности.

В этих коллективах естественным образом складывался климат гармоничных межличностных отношений. Пройдя сотни километров по джунглям Либерии, Грэхем Грин не переставал восхищаться атмосферой доброжелательства и взаимной любви, царившей в племенах, находившихся вдали от современной цивилизации: «Меня покоряло мужество маленькой общины, едва поддерживающей свое существование в этой лесной пустыне… Их смех и способность радоваться казались мне проявлением самого высокого мужества. Говорят, что любовь изобрели в Европе трубадуры, но вот здесь она жила без прикрас цивилизации. Они были ласковы с детьми (мне редко доводилось слышать, чтобы ребенок плакал, разве что при виде белого лица, и я ни разу не заметил, чтобы детей били), они были ласковы друг с другом, но в то же время не навязчивы, они не кричали, не скандалили и, не в пример европейской бедноте, никогда не давали выхода раздражению в грубой ругани и беспричинных драках. Здешние нормы вежливости давали о себе знать постоянно, и к ним приходилось применяться». Таким отношениям может позавидовать любая современная община, любой современный трудовой или научный коллектив.

Возможно, сторонние наблюдатели упускали из виду многие стороны первобытной жизни. Кажущиеся «наивность» и «простота» общественного строя древних людей обеспечивались сложной структурой внутриродовых и межклановых отношений, в которых тщательно оговаривались различные степени родства и допустимости брачных связей между представителями различных Племен, сложной системой допуска к «тайнам» племени по мере взросления ребенка, длинными родословными, которые должны были помнить соплеменники, и запутанными обычаями и ритуалами, которые они должны были соблюдать. Равноправие членов общины не было абсолютным. Как и в любом сообществе, будь то людей, будь то животных, кооперация первобытной общины предполагала распределение ролей, что не могло не приводить к известным неравенствам в положении. Господство то матриархата, то патриархата свидетельствовало о неравном положении полов в различные периоды человеческого развития. Суровые, а порой удивительно жестокие обычаи, связанные с посвящением подростков в тайны племени, привилегированное положение старейшин в одних племенах, жестокое обращение с умиравшими стариками — в других, показывают, что идиллические представления об абсолютном равенстве первобытных людей вне зависимости от их возраста также далеки от действительности.

И все же в основе сложных внутриродовых отношений лежало стремление обеспечить жизнеспособность племени, его физическое и моральное здоровье. Эти отношения не распространялись за пределы «своей» общины, где нередко находились люди, не внушавшие того доверия и любви, как «свои». Такое неогороженное отношение легко перерастало во враждебное, враг общины не мог рассчитывать на такое же отношение к нему, как к члену своего рода, или хотя бы союзного племени. Леви-Строс признавал, что «первобытные общества определяют границы человечества пределами своей племенной группы, вне которой они воспринимают себе подобных лишь как чужаков, то есть грязных и грубых подлюдей, если даже не как нелюдей: опасных зверей, или фантомов». Когда тенденция воспринимать чужака как нечеловека преобладала над желанием видеть в нем родного человека, результатом могло быть вооруженное столкновение между людьми.

Находки древнейших людей и их еще более давних предков со следами насилия свидетельствуют о том, что традиция межплеменных войн имеет долгую историю. Анализируя истоки человеческой агрессивности, новозеландский антрополог Роберт Бигелоу пришел к выводу, что еще предки людей — австралопитеки, скорее всего осознали опасность смертоубийств внутри общины, «в противном случае, мы бы не появились на свет». Однако, хотя австралопитеки «были хорошо сплочены между собой в труппах, но не были знакомы с чужаками из других групп… Если начиналась драка между двумя группами австралопитеков, то срабатывал сложный механизм умственного и душевного равновесия, который каждая особь научилась держать под контролем в своих отношениях между хорошо известными им членами своей группы. Однако они не были обучены держать себя под таким же контролем по отношению к членам других групп». Более того, Бигелоу не без оснований предполагает, что уже ни этой стадии развития предки людей «были обучены отличать друга от врага. В общении с чужаками весь потенциал австралопитека, позволявший ему убить льва, выходил из-под контроля. Этот принцип нам хорошо известен: люди, которые с удовольствием убивают и поедают животных, очень неохотно убивают и едят животное, которое было у них домашним; на войне солдаты не желают убивать своих друзей, но готовы убивать врагов».

Разобщенность общин закреплялась различиями обычаев и языков. Р. Бигелоу справедливо обращает внимание на то, что племена, живущие до сих пор на уровне каменного века, чрезвычайно разделены языковыми барьерами: «В современной Новой Гвинее два с половиной миллионов людей говорят почти на семистах языках и владеющие каждым из них совершенно не могут понять речь других (некоторые из языков столь же различаются между собой, как китайский и английский)». Бигелоу предполагает, что аналогичная ситуация существовала еще среди предков людей и «дружескому контакту между группами австралопитеков могли серьезно повредить языковые трудности, даже если у них были добрые намерения в отношении друг друга. Визг, который должен был означать «я люблю тебя» в одной труппе, мог означать «я сейчас тебя тресну» в другой. Такие трудности могли стать источником серьезного взаимонепонимания».

Речевые барьеры усиливались незнанием чужих жестов, гримас и других элементов «молчаливого языка», столь различного в разных культурах. Взаимонепонимание усугубилось различными обычаями. Не удивительно, что эти различия лишь благоприятствовали росту отчужденности между племенами, имевшими различные интересы. Как подчеркивал Бигелоу, «каждая из таких небольших групп была озабочена своими собственными интересами. Вероятно, каждая из таких трупп рассматривала свое выживание как более важное, чем выживание другой группы».

В то же время отношения племен друг с другом не сводились к войне всех против всех. Связи между многими племенами нередко регламентировались принадлежностью к тем или иным тотемам. Американский этнограф У. Хофман писал про индейцев Северной Америки: «Все, у кого один и то же тотем, будут считать себя родственниками, даже если они происходили из разных племен или деревень. Когда встречались два незнакомца и обнаруживали, что у них один и тот же тотем, они тут же принимались чертить свою генеалогию… и один становился кузеном, дядей или дедом другого, хотя порой дед оказывался моложе. внука. Тотемические связи настолько сильно поддерживались, что в случае спора между индивидом, имевшим тот же тотем, что и сторонний наблюдатель, и каким-то кузеном или близким родственником этого, так сказать наблюдателя, последний принимал сторону человека своего тотема, которого, возможно, он никогда прежде не видел״.