Селищев и Бармин поднялись.

— Хорошо, товарищ Цолов, — сказал Максим. — Мы вам верим и просим вас верить нам.

— Мы понимаем, насколько серьезно и сложно то, что нам предстоит, но мы постараемся выполнить нашу задачу, — сказал Бармин.

Взволнованный Цолов обнял их обоих.

— Прощайте, друзья, — сказал он, — будем надеяться, что когда-нибудь судьба сведет нас всех в Москве.

После таинственного отъезда Романа и отъезда Андрея на Дон был призван в армию самый младший из братьев Ставровых — Федор. Его отправили служить на Украину, в кавалерийскую дивизию, которая стояла вблизи польской границы. Муж Кали, Гоша Махонин, успел к этому времени заочно окончить ветеринарный институт. Поскольку стипендии Гоша не получал, он был вправе сам выбрать место будущей работы.

Как-то вечером Дмитрий Данилович, сидя за ужином, сказал:

— Видно, пора нам всем распрощаться с тайгой. Парни наши разлетелись кто куда, не сегодня завтра и Калерия с Гошей покинут нас, в Кедрове им нечего делать.

— Что ж ты хочешь? — спросила Настасья Мартыновна.

Дмитрий Данилович привычным движением разгладил седые усы.

— Если уж уезжать отсюда, так лучше всего вернуться в знакомые, обжитые места. Напишу-ка я письмо в Огнищанку, Илье Длугачу. Может, после шестилетней почти разлуки огнищане примут нас, блудных детей. — Он моргнул Гоше: — Ну а как ты, новоиспеченный коровий лекарь? Не испугал бы тебя огнищанский колхоз? Или вы с Калей думаете в город подаваться и городских кошечек да собачек лечить?

— Почему, Дмитрий Данилович, вы о нас так думаете? — обиделся Гоша. — В городе я никогда не жил и жить не собираюсь. А уж если вы думаете покинуть Дальний Восток, то нам лучше всего устроиться поближе к вам. Вы же знаете, что вырос я в детском доме, никого тут у меня нет и мне все равно, где работать, а Каля без вас будет скучать и лить слезы в три ручья. Да и привычнее для нас всех жить в деревне.

— Что же, тогда так и решим, — сказал Дмитрий Данилович.

Не откладывая дела в долгий ящик, он написал письмо председателю Огнищанского сельсовета Илье Длугачу с просьбой, если это окажется возможным, вернуть его, «известного огнищанам фельдшера Ставрова, на прежнее место» и устроить где-нибудь неподалеку «зятя-ветеринара Георгия Махонина, молодого человека, получившего высшее образование». Письмо получилось большое, обстоятельное, со многими обращенными к Длугачу вопросами.

В конце письма Дмитрий Данилович написал:

«Очень прошу вас, уважаемый Илья Михайлович, сообщите мне, кто из наших огнищан жив, кто помер, как идут дела, а самое главное, как работает колхоз, кто им руководит. Мы скучаем по Огнищанке и хотим вернуться в деревню, которая давно уже стала для нас всех родной. Жду вашего ответа. С уважением. Д. Ставров».

Проходили дни, недели, но Длугач почему-то не отвечал. Настасья Мартыновна была рада этому, потому что судьба Романа не давала ей покоя.

У него, Дмитрия Даниловича, тоже кошки на сердце скребли, когда он думал о Романе, но он старался не подавать виду, чтобы еще больше не расстроить Настасью Мартыновну, горевал молча, часами отсиживался в амбулатории, не показываясь на глаза жене. А та, побаиваясь хмурого, острого на язык Дмитрия Даниловича, отводила душу с дочерью. После окончания рабфака Каля побывала в Хабаровске на краткосрочных педагогических курсах и теперь работала воспитательницей в детском саду. Ее тоже волновало внезапное исчезновение брата, а еще долгое молчание двоюродной сестры Таи, которая, как было известно Ставровым, успела окончить медицинский институт, но куда ее назначили, не написала.

Успокоило всех письмо Александра Даниловича из Парижа. Он писал, чтобы о Романе не беспокоились, что он виделся с ним, что у Романа все в порядке и что поступил он правильно, как должен был поступить честный человек. И больше того, Александр Данилович настойчиво советовал старшему своему брату поменьше говорить о Романе, особенно с незнакомыми людьми, и уверял, что Роман сам вскоре сможет сообщить о себе. Ставровы долго гадали о том, что могло случиться с Романом. Настасья Мартыновна, зная горячий нрав сына, предположила даже, что он за какие-нибудь выходки угодил в тюрьму.

— Рома такой бешеный, такой сумасброд, от него можно всего ожидать, — слезливо говорила она, — вы же знаете, что он не терпит неправды и, чуть что, сразу с кулаками лезет.

— Перестань молоть чепуху, — злился Дмитрий Данилович. — Для того чтобы набить морду какому-нибудь ослу, не обязательно ехать в Париж.

Все недоумения рассеял Гоша. После работы он каждый вечер заходил в районную библиотеку, читал газеты, вечерами любил поговорить о политике, знал, что делается в мире, и однажды твердо сказал Ставровым:

— Вы напрасно спорите. Давайте будем рассуждать логично. Сейчас весь мир глядит на Испанию. Туда потянулись тысячи добровольцев, чтобы помочь республиканской армии. От нас тоже уехало немало людей, особенно военных. Вы знаете, что Ромке взбрело в голову поступить в военное училище. Александр Данилович уже больше года живет в Париже, он мог видеть Ромку только там. Почему? Очень просто: потому что Ромка пробирался в Испанию.

Подумав, Дмитрий Данилович согласился с Гошей, и они вместе убедили Настасью Мартыновну и Калю, что только так и могло быть.

— А что Роман не пишет, это тоже понятно, — сказал Гоша. — Наши стараются не очень афишировать количество советских добровольцев, которые отправились в Испанию, только поэтому Роман молчит…

В середине сентября пришел наконец ответ от Ильи Длугача. В пространном своем письме, написанном на листах, вырванных из школьной тетради, огнищанский председатель сельсовета писал:

«Письмо пущено 29 августа 1936 года. Здравствуйте, товарищ Ставров Дмитрий Данилович! С приветом к вам Длугач Илья Михайлович. А еще передают поклон Комлев Николай с женою, и Демид Плахотин с женою Ганей, и дядя Лубяной Кондратий, и Евтихий Шабров с сынами Петром и Антоном и с дочками Лизаветой и Василисой, и Петро Кущин с женою Мотей, и его братовья Игнат и Демид, и Тютин Капитон с женою Антониной, и вдова Лукерья, и дед Лука с сыном Ларионом, и Турчак Аким с сынами, и дед Исай Сусаков с бабкой Олькой, и Фотий Букреев, а также и все другие наши огнищане. В настоящее время мы все трудимся в колхозе, но колхоз работает ни шатко ни валко. Мало у нас еще машин. Организовался колхоз в тысяча девятьсот тридцатом году, название ему дали „Заря коммунизма“, а вошли в него не только Огнищанка, но и Костин Кут, и Калинкино, и еще три хутора. Председателем колхозники пожелали выбрать известного вам бывшего красноармейца Демида Ивановича Плахотина, который в том же году вступил в славную нашу партию. Пахотной земли у нас без малого шесть тысяч гектаров да неудобной гектаров четыреста.

Насчет вашей работы могу сообщить, что место у нас есть и фершал нам куда как требуется, потому что молодая фершалка, которая после вас работала, недавно вышла замуж за инженера и уехала с ним на Тамбовщину. Так что приезжайте и живите в той же хате, где жили. Насчет зятя вашего, товарища Махонина, также могу сообщить, что я совсем недавно ездил в Пустополье и председатель райисполкома пообещал предоставить ему место районного ветеринара, им такой человек требуется.

Конечно, дело было бы лучше, чтобы вы прибыли в Огнищанку до зимних холодов, надо ведь дров заготовить и угля и корма для скотины, ежели пожелаете корову купить или же телочку. Огнищане будут все рады. А Терпужный Антон и Шелюгин Тимофей до сего времени в дальней ссылке находятся как бывшие кулаки. Антон писал своим родичам, что их всех расконвоировали и они живут на воле, только уезжать им из тех краев никому не позволяют, а трудиться на земле и хозяйством заниматься позволяют, так что они сыты и одеты. Из огнищан за эти годы умерли дед Колосков Силыч, две старые старухи от старости, а одно дите от воспаления легких по причине дурости матери. Такие наши новости, про которые вы сами узнаете в подробности, когда приедете. К сему: с комприветом Длугач Илья Михайлович».