— Так, — проговорила Гвинед. Голова у неё шла кругом. — Так. Значит, переворот и открытая оккупация. Вы понимаете, что это вызовет войну?

— Нет. Это реакция на уже идущую войну.

— На какую ещё войну?

— Да будет вам известно, что вооружённые до зубов циклеры с Земли идут к Венере. Циклер с Марса идёт сюда. Война не объявлена, но Дуэт фактически её начал. Но это всё не должно вас беспокоить. Военные дела мы берём на себя.

— Но наша оппозиция… Нет, нет. Нельзя же так грубо. Оставьте эту идею, док Янг. Они вас просто убьют.

— Ладно, ладно, — отмахнулась Зара, — это мои проблемы. Кстати, можете звать меня по имени. Поговорим о вас. — Она наклонилась к Гвинед и доверительно понизила голос. — Когда я сказала, что как нейроник вы нужнее, я не пыталась подсластить вам пилюлю. Это то самое, зачем вы действительно нам нужны. Скажу больше. Это то, зачем я вообще сюда прилетела.

— Что, правда?

— Да. Неужели вы думаете, отец послал бы меня только из-за какого-то марсианского циклера? Чушь. Рианнон не настолько для нас важна. Важны вы.

— Лестно, — произнесла Гвинед настолько безразлично, насколько могла. — Вы хотите заказать какое-то исследование «Нейролабу»?

— Не только. Мы хотим получить ваш «Нейролаб» в полное распоряжение. Цена результата слишком высока. Мы не можем позволить ни малейшей утечки информации. Полный контроль над «Нейролабом», иначе о проекте и думать нечего.

— О каком проекте?

— Сейчас узнаете.

С хитрой улыбкой — которая показалась Гвинед совершенно детской — Зара поставила на обтянутые платьем колени свой кейс. Увесистый, угловатый, с предупреждающим значком «криогенные компоненты» и логотипом в виде змеи, кусающей свой хвост, с какими-то разъёмами по бокам, он выглядел по-военному — грубо, надёжно, низкотехнологично.

— Вот, — просто сказала она.

— Что это?

— «Уроборос». Компьютер, — Зара подняла крышку, и Гвинед увидела нечто в самом деле похожее на старинный ноутбук, с экраном и клавиатурой. — Уникальный компьютер совершенно нестандартной архитектуры. Единственный ключ к архиву данных гигантского объёма и величайшей ценности. Сам архив — не здесь. Здесь только программа-транслятор и маленький образец из архива. Для вашей работы должно хватить.

— Для какой работы?

— Для взлома. Ваша задача — расшифровать архив без запуска транслятора.

Гвинед помолчала, пытаясь справиться с бурей охвативших её мыслей, идей, вопросов. Она чувствовала, что всё становится для неё неважным — Совет, прайм-админские дела, даже война.

— Он сделан… чужими? — спросили она, чувствуя себя глупее некуда.

— Для чужих. — Золотисто-карие глаза Зары Янг не выражали ни малейшего намёка на улыбку. — Вам, конечно, известна история «большого тайного контакта»? Да-да, та самая теория заговора.

— В общих чертах. Стандартный бредовый мотив у параноиков. И сейчас вы мне скажете, что всё это правда?

— Процентов на десять, — Зара была до того серьёзна, что Гвинед почувствовала холодок ужаса. — В конце XXII века Космофлот действительно вступил в контакт. Да.

— Прекрасно, — Гвинед всё ещё пыталась закрыться щитом иронии. — Просто прекрасно. А то, что миром тайно правит искусственный суперинтеллект, тоже правда? Или по старинке — масонский заговор?

— У нас нет времени на шуточки. Контакт был. Через их ретранслятор на Седне. И мы получили гигантский архив сырых данных в инопланетной кодировке. Совершенно нечитаемых, конечно. Седна предложила нам программу-переводчик. Но с условием, что мы сдадим ему устройство наших компьютеров, все коды и протоколы. И наши решили, что это слишком рискованно. Что если в программе есть вирусы, и они заразят все земные сети? Вот наши и сделали это. — Зара хлопнула по крышке «Уробороса». — Песочницу для вируса. Обратимый компьютер. Тотально обратимый, глобально и локально. Поэтому, кстати, и «Уроборос». Червь, пожирающий себя с хвоста.

— Разве не змея?

— Змея не будет себя есть, — рассудительно сказала Зара, — ей ведь сразу станет больно. А вот червь… Короче, уробороса взяли как символ обратимости. Сколько вошло, столько и вышло. Вы, конечно, знакомы с этой концепцией?

— Как с чистой теорией. Никогда не думала, что кто-то реально сделает такое в железе.

— В его логических элементах информация не стирается — сколько бит на входе, столько и на выходе, — не слушая, продолжала Зара. — Значит, энтропия не возрастает. Тепло не рассеивается. И энергия не потребляется. Ну, не совсем, конечно. Энергию потребляет система охлаждения — у процессора рабочая температура три кельвина. Но сам процессор — практически ничего.

— Что ж, экономно.

— Дело не в экономии. Вся эта красота возможна только в изоляции от внешней среды. Любой ввод и вывод — только под контролем пользователя, через специальный фильтр, и с сохранением количества бит. А иначе возникнет необратимость, выделится тепло, сверхпроводимость нарушится и процессор полетит. Короче, если бы «Уроборос» попытался связаться с сетью, он бы себя уничтожил.

— Попытки были?

— Насколько я знаю, нет. Но это не значит, что вирусов нет. Это значит лишь, что программа умна. И никакие меры безопасности не будут лишними.

— Я всё ещё не понимаю, зачем вам мои услуги.

— Сейчас поймёте. Мы сдали Седне устройство «Уробороса», она прислала программу-транслятор, как и обещала. Мы запустили её и смогли расшифровать часть файлов. Только часть. Картинки, кое-какие числовые данные и короткие текстовые комментарии. По которым всё равно было невозможно понять главное — кто такие аквилиане, почему на нас напали, и как их остановить. Седна уверяла, что всё это невозможно передать ни словами, ни картинками. Только целостными мыслеобразами. Гештальтами. Не через глаза и уши, а только непосредственно в мозг. Понимаете?

Зара перевела дыхание. Её загорелое лицо блестело от пота, в комнате было невыносимо душно, но сейчас никому не хотелось отвлекаться на перенастройку климат-контроля.

— Кажется, да, — заговорила Гвинед не столько с Зарой, сколько сама с собой. — Человек видит фрагмент картинки и бессознательно достраивает остальное… Инстинктивные программы мозга создают шаблоны и выявляют закономерности там, где пасует математика. Потому что сложность нейронной сети мозга выше предела сложности для массива, обсчитываемого системами уравнений… Мозг перебирает все слои целиком, а не разбивает их на уравнения. И видит смысл… Да. Смешно, — криво улыбнулась она. — Сколько раз в жизни я перешивала мозги больным, которые верили, что они — контактёры с Аквилой. Некоторые были даже убедительнее вас… М-да. Но я всё равно не понимаю. Как они могли создать такие файлы? Они ведь не знают, как устроен наш мозг. Или знают?

— О! Вот это и есть главное. Нет, не знают. Передать им сведения о нашем мозге, вообще о нашей биологии, мы побоялись. И поэтому главная часть архива — те самые гештальт-файлы — до сих пор не расшифрована. Транслятор их не берёт — именно потому, что не знает устройство нашего мозга. И мы не собираемся его раскрывать. Мы хотим, чтобы вы взломали эти файлы.

Гвинед помолчала.

— Я могу их посмотреть?

— Только после того, как согласитесь взяться за работу.

— Но ведь отказать я всё равно не могу?

— Вы правильно понимаете ситуацию.

— Ваши условия?

— Абсолютная секретность. Работа с «Уроборосом» только в тихой комнате. Ни одного байта наружу. Да, будет технически непросто, зато в расходах можете не стесняться. Не сомневайтесь, Космофлот оплатит любые счета не глядя. И награда лично вам будет предельно щедра.

— А именно?

— Любое ваше желание, — просто сказала Зара. И уточнила: — Если оно не во вред Космофлоту и Плероме, конечно.

— Звучит несерьёзно.

— Семейство Янг — серьёзные люди. У нас даже шутки серьёзно звучат, а я не шучу.

— А если… — Гвинед поколебалась и всё-таки рискнула спросить: — Если моё желание — остаться в живых после выполнения работы?