Ветер превратился в мерное жужжание, колеса будто заскользили по чему-то маслянистому, вязкому, уши чуть-чуть заложило, как в самолете сразу после взлета, и чуть голубоватое свечение обозначило поворот в лес.

После железнодорожной насыпи надо было повернуть налево и проехать еще несколько километров.

Старцев заглушил мотор, загнал мотоцикл в лес, чуть в сторону от дороги — и решительно шагнул в сторону блестевшей между березами воды.

— Все равно все беседы о том, что происходит на Неве, надо начинать с него… — пробормотал он.

— А молодой человек не обидит беззащитную девушку? — раздался в темноте нежный голос.

Старцев вздрогнул всем телом и стал срывать с себя кожаную куртку.

— Любимый! — пропел голос совсем рядом — и нежные руки обняли его, — ты пришел к своей Купаве?

— Не коснись меня нечисть ни словом ни делом. Ни огнем, ни водою, ни ночью, ни днем, — скороговоркой пробормотал Старцев и вывернулся, оставив в руках у русалки свою кожаную куртку.

— Ну, вот за что ты так со мной, — печально проронила нечисть, поглаживая вещь, которая только что была на человеке и принюхиваясь к теплому, живому запаху.

— Там, в верхнем кармане для тебя подарок, — засмеялся Егор. — Не грусти!

Он быстрым шагом направился к воде. Вытащил из рюкзака руль от детского велосипеда.

— Со дна золотого, на ночь темную. Владыка речной — покажись! — проговорил он фразу вызова. — И кинул руль в воду.

Что-то плеснуло на глубине. Стало стремительно приближаться. Ближе. Ближе.

— Нет, я не понял, — ворчливо проговорил косматый старик с длинной бородой, откуда-то появившийся на коряге у берега. — Где лошадиная голова, которую надо кинуть в воду? Где рожь? Опять ты с этой железякой? Как это называется?

— Велосипед.

— А чего не от своего коня?

— Ну, знаешь ли… Мой конь кровей нездешних, цены немалой, — возмутился Старцев.

— Жадный ты и неуважительный, Егор Иванович! — печально сказал водяной.

— Слушай, — покаянно покачал головой Старцев. — Какие счеты между друзьями? Зачем тебе руль от моего мотоцикла? Отрезанной головы несчастного животного у меня нет. Есть только водка и сигареты. Еще хлеб ржаной. Будешь?

— Наливай скорей, пока хозяюшка не проснулась, — тихо и быстро проговорил старик, оглядываясь на гладь реки. — А кто это там бродит?

— Купава вышла встречать, — поморщился Старцев.

— Надо же как присохла девка… Не обижал бы ты ее. Радости у нее и так не много… Али не красавица?

— Красавица. Только боюсь я у тебя на дне оказаться.

— Если бы тебе была судьба на дне у меня оказаться, — насмешливо проговорил старик, — ты бы уже у меня в чертогах сидел, да нас с хозяюшкой разговорами развлекал…

— Купавушка, — окликнул он русалку. — Ты пойди пока, погуляй, девочка! Нам поговорить надо.

Девушка подошла. Кинула на колени Старцеву его куртку. Показала гребешок — именно его и вез Егор ей в подарок — и убежала.

— Пойдет на ветвях качаться, волосы расчесывать да песни припевать. Жалостливые.

Старцев пока постелил газетку. Разложил хлеб, разлил по стопкам водку.

— Кстати говоря, — недовольно протянул Водяной. — Что там твои людишки учудили с моими девочками? Как можно спохабничать было русалок так, что они шутки свои позабросили и на землю носа не кажут?

Старцев, стараясь быть серьезным, рассказал о происках Борьки и вдохновленных им сатанистов.

— Совсем мир с ума сошел, — как-то печально заявил водяной. Подумал — и добавил. — Надо выпить.

— За здоровье! — он чокнулся с водяным. Выпили.

— Ты опять по делу? Просто же так не приедешь старика навестить?

— По делу, — вздохнул Старцев.

И он рассказал о том безобразии, что творится в городе

— Не русалки, — покачал головой старик. — И вообще, не водные. Утопленниц несколько дней не прибывало. А в город нам соваться сейчас… Как-то охоты нет. Шумно там стало. И грязно. И дети эти ваши человеческие… Это же кто такое бесчинства выдумал, когда они школу заканчивают! Кстати, последи — у воды часто окончание школы празднуют. Так они пьяные такое говорят, такое творят… Что ладно уж меня или моих подданных — мы к людям привычные и добрые. Достаточно добрые, — поправился он, увидев насмешку в глазах Старцева. — Так они кого похуже могут вызвать. И не жителей приграничья, как мы с тобой. А кого-то посерьезней. И поголодней.

Как Егор и подозревал, водяной был не в курсе.

— И что получается? — говорил он хозяину вод, уже прощаясь — Синий сумрак над рекой прорезала ало-золотая полоска. — Никто ни при чем. Никому эти женщины не нужны. А пропадают…

— Если что узнаю — найду возможность сообщить. Ты к Неве хотя бы раз в день подходи, — кивнул он — и исчез.

Старцев покидал все в рюкзак — и отправился к своему мотоциклу.

— Не уходи, — Купава была у той же березки, — не уходи. Мне ведь ничего от тебя не надо. Только немного тепла…

Егор развернулся навстречу прекрасной девушке, посмотрел ей в глаза. Увидел то же одиночество, что заставляло его не давать себе ни секунды передышки, чтобы не задумываться над тем, что происходит с его жизнью… И неожиданно для себя — потянулся к русалке. Запутался в длинных волосах, нашел ее губы. А они оказались теплыми. И сладкими.

Противно стрекотала сорока. Упорно, тревожно. И такое впечатление, что прямо возле головы.

Старцев приподнялся на локте. Лес. Поляна. Рядом — прекрасная обнаженная девушка расчесывала подаренным им гребнем золотые волосы.

— Вот видишь, — засмеялась она. — Живой.

Ее голос колокольчиком разнесся по полянке.

— Будешь помнить водяного дочь? — она легонько поцеловала его.

— Буду, — растерянно пообещал Егор.

— Ладно, помогу я тебе. Заслужил…, - она лукаво блеснула глазами, пальчиком поманила к себе и прошептала на ухо. — Двадцать шестого лунного дня, где носы кораблей каменных — колдовство было…

— Спасибо, — погладил ее волосы Егор.

— Колдовство было не наше.

— В каком смысле?

— Чужое. Раскаленное. От него было больно. Я словно обожглась…

— А ты в городе была? — И тут он вспомнил свои ощущения во время прогулок вдоль набережных — будто кто-то следит за ним пристально.

— Придешь еще — скажу! — и звонкий смех растаял среди деревьев.

1 июля. 9:45 Психоневрологический институт им. Бехтерева. Улица Бехтерева.

— Как-то мы не догадались, что пока доктора не проведут пятиминутки и прочие необходимые процедуры, то разговаривать с нами не будут, — пробурчал Старцев.

— Пятиминутку, — усмехнулся Алексей Васильевич. — Мы уже пятьдесят одну минуту ожидаем.

— Интересно, что скажет доктор, если ты ему сообщишь, что считаешь минуты?

— Не-не-не… Со здешним добрым доктором мои состояния обсуждать не надо…

Мужчины переглянулись, пытаясь отреагировать на шутку. Получилось как-то невесело. И очень нервно.

На самом деле — коридор как коридор, больница как больница. Все чистенькое, в персиковых тонах, на стенах — веселые постеры с цветами. Преувеличенно важные медсестры, спешащие по делам, но думающие о чем-то своем.

У Старцева здесь как-то странно холодел затылок, словно что-то ужасное, то, чего он всю жизнь панически боялся, осторожно поглаживало его голову.

— Давно ждете, молодые люди? — Егору Ивановичу не показалось — на этот профессионально-мягкий голос дернулся не только он, но и следователь.

— Мы по поводу Маргариты Николаевны Ивлевой, женщины, которая к вам вчера поступила.

— Поступила, — кивнул психиатр.

— Когда мы сможем с ней побеседовать?

— Побеседовать…, - доктор грустно усмехнулся. — Пока у нее ступор. Утрата речи, обездвиженность. Мышечный тонус повышенный. Она попросту безразлична ко всему.

— Травмы? — спросил Алексей Васильевич.

— Нет. Этого нет. Ни травм головного мозга, ни еще каких-либо повреждений на теле не зафиксировано. Анализы крови — чистые. Где бы она ни была, препаратов никаких не получала.