Блондин потащил яростно упиравшегося Максима с дороги в лес Следом пошел Ласковый, играя ножом и то и дело оглядываясь на Юрьева.

"Сейчас же бежать отсюда, позвать кого-нибудь... Но ведь они убьют, зарежут парня. О, Боже, и никого нет поблизости",-лихорадочно думал Юрьев, метаясь из стороны в сторону на обочине дороги. "Милиция! Помогите!"-хотелось кричать ему...

- Что, доходяга, бежать вздумал? Товарища, значит, бросаешь? - навстречу Юрьеву с другой стороны леса вышел ухмыляющийся Чика.- Удивляешься, дядя, откуда я? Оттуда, откуда и ты. Что ж ты сбег, а должок мне не отдал? Я же тебе говорил, что не могу без калориев, чахну. Ну, скажи, козел, тебе ведь меня жалко? Ты ведь расстроишься, если я заболею или похудею? - И он тоненько, со свистом засмеялся, идя на Юрьева с ножом в опущеной руке.-Ну, ты меня удивил, фраер! Это ж надо, менту чуть голову не оторвал и - в окно! Молодец!

И вдруг Юрьев перестал бояться. В лесу убивали Максима, здесь, через мгновение, должны были убить его... но страх куда-то исчез, улетучился вместе с привязанностью к жизни и животным инстинктом самосохранения.

Неужели именно этот гадкий, извивающийся, как дурак на нитке, упырь, запросто сосущий человеческую кровь, должен это сделать? Неужели он. Юрьев, только и достоин такой постыдной и унизительной смерти от руки недочеловека?

Но почему, собственно говоря, смерть?! Разве он не доказал себе, что может постоять за себя, разве его руки забыли ту работу, которой его учили в спортивном зале когда-то, двадцать лет назад?

Юрьев вытащил из-за пояса пистолет. - Брось, фраер, он же у тебя не заряжен! - сказал, хохотнув, Чика, но все же остановился в двух шагах от Юрьева.

- А почему ты, недоделанный человечек, думаешь, что я хочу стрелять? очень спокойно сказал Юрьев и тут же изо всех сил швырнул "Макарова" в голову Чике, только открывшему рот от изумления, вложив при этом в бросок все свое отчаяние и ненависть.

Металл, угодивший Чике в лицо, бросил урку навзничь - затылком в песок и прошлогоднюю хвою.

Подняв "Макарова" и с омерзением вырвав из руки бездыханного Чики нож, Юрьев, полный решимости и даже радости сейчас же умереть, с хрустом ломая ветки и сучья, побежал в лес - туда, куда увели подростка.

- Это ты, Чика? - крикнул невидимый за деревьями Ласковый,- А того что ж оставил? Мы и без тебя справимся...

- Без меня не справитесь! - крикнул Юрьев, выскочив на поляну, посреди которой на коленях стоял Максим. Здоровяк держал его за волосы и горло. Максим, закрыв глаза, плакал.

Что-то горячее и терпкое подкатило к горлу Юрьева. Он вдруг увидел в этом совсем по-детски плачущем юноше, униженном и раздавленном, своего сына, и в глазах у него потемнело.

Юрьев не увидел ножа в поднятой руке Ласкового, когда бросился на него со звериным криком. Шага за три до бандита он споткнулся о корень и, потеряв равновесие, полетел вперед головою - прямо в живот Ласковому, сгибая его пополам и сбивая с ног.

Корень спас Юрьева: нож бандита прошел чуть выше - над головой, лишь скользнув лезвием по бритому черепу. Вскочив на ноги, Юрьев всего один раз ногой под ребра - ударИЛ Ласкового, который пытался подняться с земли. Но ударил так, что Ласковый, охнув, выронил нож и перевернулся на спину.

А дальше Юрьев уже не чувствовал ни ударов оправившегося от удивления Блондина, ни боли в собственных руках, когда, выбивая себе пальцы, он бил, бил, бил в ненавистное лицо насильника, колол его мечущуюся тень и, не переставая, кричал, словно пытаясь навсегда выкричать из себя разрушительную ненависть и боль...

Первым дрогнул Блондин. Припадая на правую ногу и прижимая руку к бедру, окрашенному кровью, он, не оглядываясь, напролом помчался сквозь молодой лес, на всю округу треща сучьями, как испуганный сохатый.

Понимая, что силы теперь не равны и что ждать помощи от Чики больше не имеет смысла, Ласковый, не проявлявший до этого активности по причине своего горизонтального положения, поднялся и попробовал юркнуть в кустарник, но Юрьев настиг его и сбил с ног ударом кулака в затылок. Ласковый затих среди прошлогодних сосновых шишек, сухих веток и деловитых муравьев...

Максим оттащил Юрьева, все еще кричащего что-то невнятное, от уже не сопротивлявшегося бандюги.

- Вы могли его сейчас разорвать... Извините, но мне даже показалось, что вы свихнулись,- сказал Максим Юрьеву, когда тот перестал кричать и сел,- ноги уже не держали.- У вас все лицо в крови, страшнее, чем у вампира в фильмах ужаса...

- Это я, наверное, от Чики заразился. Он там, на дороге. Кажется, я его убил,- наконец сказал Юрьев.

- А откуда он взялся? Сбежал?

- Не знаю. Не понимаю... Максим и Юрьев вышли из леса на дорогу. Но Чика куда-то исчез.

- Так где же Чика? - спросил подросток.

- Сам видишь, нету... Ну и живуч, кровосос!-почти с радостью сказал Юрьев. Чика был ему ненавистен, но Юрьев не хотел никого убивать.- Пошли, здесь уже близко.

Они направились к дому Николая Алексеевича, на всякий случай смотря по сторонам: в любую секунду готовые отразить повторное нападение.

- Я - Юрьев, Анатолий Юрьев, товарищ Николая Алексеевича. Мне очень надо поговорить с ним,- пытался объяснить он упорно не признававшему его охраннику, который загородил своей широкой задрапированной турецкой лайкой грудью узенькую калиточку к долгожданному отдыху и покою.

Юрьев улыбался охраннику, то и дело поглаживая бритую голову и как-то стыдливо прикрывая ладонью свой разбитый рот.

Перед тем как заявиться к студенческому товарищу, он попытался навести порядок на голове: умылся в какой-то канаве, стер и содрал с макушки запекшуюся кровь. Получилось совсем недурно, если, конечно, не слишком печалиться по поводу напрочь утраченного сходства с фотографией в паспорте.

Наконец охранник, зевнув, грубо толкнул его в грудь и закрыл калитку.

Юрьев кричал охраннику, что его преследует милиция, что это они его так отделали и что, если его сейчас же не впустят, он пожалуется своему близкому другу Коле (не какому-то недосягаемому Николаю Алексеевичу, а именно Коле), который, конечно же, не допустит, чтобы его друзей обижали.

Последние слова все же подействовали на охранника, и после некоторого раздумия он потащился в дом за инструкциями.

Юрьева и Максима впустили. Николая Алексеевича дома не было, и никто не мог сказать Юрьеву, где он. Все ждали Марселя, который кого-то искал в городе. Юрьев подумал, что Марсель, возможно, ищет его или продолжает поиски Игоря.

Поесть им не предложили, но зато отвели Два кресла в овальной гостиной на нижнем этаже. На стенах висели фотографии и охотничьи трофеи: шкуры горных козлов и медведей, искусно выделанные головы лосей, кабанов; один был особенно хорош - гневный, обугленный лесными баталиями, пятак и желтые клыки не утратили своей природной свирепости даже после того, как огромная голова его, прибитая к дубовой доске, стала вместилищем всякой трухи в доме врага.

- Как в кино! Да, живут люди,- восхищенно сказал Максим и стал разглядывать фотографии, на которых были изображены охотники с добычей.

- Вот это я,-сказал Юрьев, указывая на одну из фотографий,- а это хозяин дома, Николай Алексеевич.

С фото на Максима, смешно округлив глаза, смотрел Коля; красивые усы его и выбивающиеся из-под бобровой шапки курчавые волосы были в инее. Глаза блестели радостью и здоровьем.

- Веселый, наверное, человек,- сказал Максим.

- И отличный охотник,- добавил Юрьев.- У него на втором этаже - вон за той дверью - кабинет, в котором тридцать шесть стволов разного калибра по стенкам развешено. Когда он придет, попрошу его показать тебе арсенал. Мы ведь с ним большие друзья: и на рыбалку, и на охоту вместе с ним и Игорем ездили. Он мне как-то даже на выбор винтовки давал: бери, говорит, ключ от кабинета, вон там, за шкафом на гвоздике, только чтоб никто не видел, мол, это моя тайна, и давай любую пушку на выбор, а я твой вкус оценю.