У майора Рапутина никаких сомнений на счет "новой учительницы" любимой дочки не возникло. Зоя, то и дело упоминая директора школы, "бывшую классную руководительницу Милы - Ольгу Петровну" и "временные изменения в расписании занятий", о которых, конечно же знал полицейский чиновник (знала и Зоя, благодаря сети), показалась ему именно той, за кого она себя выдавала. И, к тому же, голос ее показался Григорию каким-то знакомым, что не только не насторожило его, но напротив, он тут же решил, что это - "должно быть, та самая... такая... хрупкая брюнеточка в очечках, с которой столкнулся на прошлом родительском собрании... ммм... хоть бы она!.." 

Встреча была назначена на три часа после полудня. Ровно в полтретьего она позвонила в дверь. Одиннадцатилетняя Мила не сразу открыла, но и для нее имя Ольги Петровны прозвучало словно пароль доступа. Перед Зоей стояла белокурая девочка с аккуратно уложенными волосами под перламутровым ободком. Зоя улыбнулась: 

- Здравствуй, Милочка. Папа уже дома? Мы с Григорием Владимировичем должны побеседовать... - отступив на два шага, Мила впустила Зою в квартиру. - Меня зовут Наталья Игоревна - я твоя новая классная руководительница. Ты ведь меня помнишь? 

- Д-да, здравстуйте. - Мила, конечно, не только ее не помнила, но и впервые в жизни видела, и все-таки решила немножко приврать, чтобы не показаться "бестолковой девчонкой". - Папы пока нет. Он звонил. Сказал, что уже едет. 

- Вот и прекрасно, Мила. Ну, тогда, может быть, мы с тобой пока чаю попьем? Я вот и конфет купила, ты с какой начинкой любишь? - Зоя взяла Милу за руку и повела на кухню. - Ну, хозяйка, давай-ка ставь скорее чайник. 

Мила помогала снять целлофановую пленку с коробки конфет, доставала красивые бирюзовые чашки (надо было встать на носочки и изо всх сил потянуться, чтобы открыть шкафчик), и поначалу с некоторым беспокойством поглядывала на "учительницу": вдруг она расскажет папе что-нибудь такое, за что папа рассердится? ("что я такого сделала-то?"), но приветливая "Наталья Игоревна" быстро развеяла все ее сомнения: 

- Ты, может быть, уже слышала, Мила, что на следующей неделе будет организован школьный концерт? - Зоя сняла закипевший чайник с плиты. - Я надеюсь, ты любишь танцевать? 

Мила танцевать очень любила, поэтому в глазах ее сразу появился неподдельный интерес, а все страхи мгновенно улетучились. Мила была очень рада. "Кла-а-сс!" Она давно хотела. Она давно уже мечтала хоть где-нибудь выступить. Вот и Наталья Игоревна говорит, что потом будет и городской конкурс и даже приедет телевидение. Снимать будут. "Только вот платье... надо платье же! Надо обязательно сказать папе про платье! Да что ж он так долго-то..." - Мила строила планы, завороженно глядя на Зою - добрую и такую красивую "учительницу". 

Вкусно пахнет клубничным чаем и шоколадом. "И конфетки-то какие! Только начинка какая-то странная - первый раз такие ем..." - думала Мила, отправляя в рот уже третью конфету. 

А "учительница" все рассказывала и рассказывала: что специально для девочек (но только для тех, конечно, кого выбрали, и, конечно, - Мила среди них) в школе появится профессиональный хореограф; что выступать придется часто (тут "учительница" сделала грустный вид, но Мила-то понимала (чай не маленькая), что она притворяется); что иногда придется вместо уроков ходить на репетиции и танцевать (здесь Мила уже каким-то внутренним чутьем поняла, что Наталья Игоревна - очень хорошая). 

У девочки буквально закружилась голова от стольких новостей сразу. Хотелось еще чаю, но руки почему-то не хотели слушаться, а чашка казалась настолько тяжелой, что не было никаких сил поднести ее к сухим, - как чувствовалось, - и пылающим губам. И все же Мила сделала над собой усилие. Улыбчивая и такая близкая Наталья Игоревна плыла перед глазами. Чашка наконец выскользнула из ослабевших рук Милы, а сама она вдруг поникла и без сознания повалилась со стула. 

"Учительница" подошла к лежащей навзничь девочке и, приложив пальцы к шее, проверила пульс. Суженные зрачки, хоть и еле заметно, но все же реагировали на свет. "Ну вот и прекрасно..." - констатировала Зоя и, с трудом, но все-таки подняв ребенка на руки, отнесла его в дальнюю по коридору комнату, которая и оказалась детской. Уложив Милу в кровать, Зоя вернулась на кухню и продолжила чаепитие в одиночестве. Время близилось к своему завершению. К трем часам на кухне уже было все убрано так, словно и не было никаких "посиделок". В детской глубоким, наркотическим сном спала Мила, аккуратно уложенная набок, так же как и большой плюшевый медвежонок, заботливо подсунутый под детскую руку. Квартира казалась совершенно безжизненной. 

Именно такой и застал ее следователь, когда повернул ключ в замочной скважине и открыл дверь. В квартире, как ему показалось, было пусто. Сняв легкое серое пальто, иссеченное каплями дождя, он окликнул Милу, но та, разумеется, не отозвалась. "Вот чертовка! - вслух выругался Григорий, снимая очки, чтобы протереть запотевшие тонкие стеклышки. - Говорил же дома быть!" - он прошел в детскую и, открыв дверь, выругался снова: 

- Мила! Да что же это такое... Ну-ка вставай, сейчас же! Нашла время! Я же говорил, к нам придет твоя учительница! Ты слышишь? Вставай, говорю! 

Не дожидаясь ответа, он прошел в соседнюю комнату, где располагалась спальня, решив переодеться перед визитом очень милой, насколько он помнил, гостьи. Сняв пиджак, он кинул его на кровать. Следом полетела плечевая кобура и серый атласный галстук. Развернулся к шкафу и тут же был оглушен чем-то тяжелым. 

Голова гудела, словно колокол, готовый вот-вот расколоться, тело не слушалось, перед глазами - неразборчивый темный силуэт, протягивающий длинные, цепкие руки. Его куда-то тащат. Еле слышно чье-то бормотанье и тяжелые вздохи... -усаживают непослушное тело на стул. Темный силуэт склоняется над ним: видно как шевелятся губы, красивые, алые женские губы. Ему кажется - это та самая брюнетка. Дышать стало невозможно: так, будто во рту что-то застряло. Организм сам себя привел в чувство: безумный страх задохнуться сейчас же, сию секунду - мгновенно вернул оглушенного следователя к действительности. 

А действительность была более чем мрачной: руки и ноги были крепко-накрепко перемотаны скотчем и связаны друг с другом под сиденьем таким образом, что невозможно было и шелохнуться. Чьи-то руки стянули с брюк ремень и удавкой накинули его на шею. Теперь невозможно пошевелить и головой. Кричать было бесполезно. Кляп во рту позволял только бессмысленно мычать в ожидании своей незавидной участи. 

Привязав свободный край ремня к ногам жертвы, Зоя склонилась над его налившимся кровью лицом и улыбнулась: 

- Григорий Владимирович, Гришенька... узнаете меня? - она провела рукой по его взъерошенным волосам. Следователь пытался высвободиться, но ничего не получалось. Даже просто кивнуть в ответ на вопрос своей мучительницы он не мог. - То есть, да... понимаю, вам трудно в таком положении. - Зоя посмотрела на него с деланным притворством. - Я дам вам возможность говорить, но вы ведь не станете орать во всю глотку, правда? 

Как только она вытащила кляп из его рта, до смерти перепуганный, он закричал: "Сука! Что тебе от меня надо?!", после чего кляп тут же оказался снова у него во рту. 

- Не хотим по-хорошему, да? Тогда поступим иначе. Честно признаться, я подозревала, что вы окажетесь слишком шумным и несговорчивым. Убеждать быть кротким я вас не стану. - она сделала два шага к стоящему рядом комоду, на полированной поверхности которого уже были разложены хирургические инструменты. Некоторые из них были настолько причудливой формы, что, глядя на них, Рапутин покрылся холодным потом от ужаса, должно быть, представив, их применение. - Ваши акустические способности вполне операбельны, - продолжила Зоя, надевая прозрачные медицинские перчатки, - всего делов: аккуратно рассечь гортань, найти правый черепаловидный хрящ... ммм... впрочем, вряд ли вам интересны эти анатомические подробности... достаточно и того, - замолчав, она склонилась над ним и, глядя ему прямо в глаза, продолжила, - что я вырежу тебе голосовые связки и ты больше никогда не произнесешь ни звука.