– Вот вы где, голубчики, – проговорил русский главнокомандующий, не отрываясь от подзорной трубы, – а мы вас уже заждались…

А пруссаки, словно наверстывая потерянное время, пошли в атаку – без промедления. Они шли, презирая сильный огонь войск князя Голицына, шли уступами, неправдоподобно четкими и правильными: военная машина прусского короля демонстрировала свою мощь. Гренадеры Фридриха – высокие, плотные, как на подбор, – шли стеной. Если ктонибудь из них падал, выбитый пулей, ряд тут же смыкался, затягивая брешь, и мерное наступление продолжалось. Время от времени прусские шеренги вспыхивали огнем – гренадеры стреляли залпами, по команде.

Пруссаки вошли в мертвую зону у подножья горы, и огонь оборонявшихся разом стих. А стройные прямоугольники прусских батальонов надвигались на Мюльберг не только с фронта, но и с флангов, со стороны Третина и Малого Шпица – генерал Финк тоже пошел в атаку.

– Как они стоят? – заволновались в свите командующего, имея в виду солдат князя Голицына. – Их же сейчас зажмут в клещи!

На Мельничной горе заметили опасность, угрожавшую Обсервационному корпусу, – видно было, как там засуетились, перестраивая ряды. Но в русской армии и в мирное время перестроение проходило не слишком гладко, а тут, перед лицом надвигавшегося с трех сторон врага, мушкатеры не столько перестроились поперек горы, сколько сбились в кучу. А тем временем на артиллеристовшуваловцев обрушился тяжкий удар наступавших прусских батальонов, и пушкари не выдержали – побежали. Четыре пехотных полка Обсервационного корпуса, наполовину укомплектованные наспех обученными и необстрелянными рекрутами, положения не спасли. Они продержались недолго и вскоре побежали вслед за шуваловцами по склонам Мюльберга вниз, к болоту и к берегам Одера.

Король Фридрих имел все основания быть довольным. Миттельшпиль разыгран успешно – все левое крыло русских войск разгромлено. Оставалось только закрепить успех и довершить дело.

И вскоре вновь загрохотали барабаны: прусские батальоны снова пошли в атаку.

* * *

Прусские каре атаковали Большой Шпиц – центр армии Салтыкова. Граф послал туда подкрепления – Азовский и Низовский полки, стоявшие на склоне Юденберга, побежали к Большому Шпицу, тарахтя на бегу амуницией.

Пруссаки шли все так же – безукоризненно ровно, быстро и неумолимо: военная машина короля Фридриха работа без сбоев – пока.

«Машина, тупая, бездушная машина, помилуй бог! – думал сухощавый подполковник, состоявший при штабе Салтыкова, наблюдая за механической поступью прусских шеренг. – Солдат идет, как заведенный, не ведая, куда и зачем он идет. В голове у него одна забота – как бы линию соблюсти. А как только этот строй рассыплется на кочках да в кустиках, тутто им и конец. Эх, дали бы мне хотя бы полк, я бы всю эту прусскую позитуру – в кашу! Нет, нужно всю нашу армию переделать, и тогда…».

Пруссаки шли вперед, привыкшие к тому, что неприятель не выдерживал одного вида их слитного строя, не обращавшего внимания на выпадавших из него убитых и раненых и надвигавшегося с неудержимостью морской волны, и бежал при звуках их воинственного гимна: «Ich bin ja, Herr, in deiner Macht!» ^[8]Но этот противник – русские – оказался иным.

Сломав строй, гренадеры Фридриха начали карабкаться вверх по крутым склонам Большого Шпица. И тут среди визга ядер и треска ружейной пальбы прокатилось русское «ура!» – азовцы и низовцы бросились в штыки. И хваленая прусская пехота дрогнула и побежала, забыв и про строй, и про жалованье.

Атака в центре была отбита, но на правом крыле исход боя был еще далеко не ясен – кирасиры прусского короля охватывали фланг Новгородского полка. Новгородцы били по ним из ружей; несколько всадников, сверкая на солнце медью кирас, грузно рухнули наземь вместе со своими лошадьми, однако конная лавина домчалась. Вороные кони встали на дыбы на гребне Большого Шпица, и засверкали палаши – кирасиры рубили русских пехотинцев. Новгородцы попятились, и воспрянувшая духом прусская пехота, не сумевшая забраться на гору в лоб, тут же кинулась из Кунгрунда в брешь, образовавшуюся в русских рядах.

«Что это? – подумал сухощавый подполковник. – Неужели поражение?».

Но тут снова разнеслось дружное «ура» – по неширокой площадке Большого Шпица во весь опор мчалась союзная конница, и яркие ментики австрийских гусар перемешались с васильковыми кафтанами русских драгун.

– Свершилось невозможное, – генерал Фермор весело улыбнулся, – граф Румянцов и генерал Лаудон всего с тремя слабыми полками опрокинули кирасир короля!

– Истинно так, – подтвердил генералпоручик Вильбуа, – смотрите, пруссаки бегут!

Граф Салтыков молча перекрестился.

Ни пехоты, ни конницы неприятельской на Большом Шпице уже не было. По всему склону горы рассыпались вороные кони кирасир и гренадеры, отступавшие к болотистой лощине Кунгрунда.

И тогда король Фридрих выложил свою последнюю, козырную карту – он бросил на Большой Шпиц конницу Зейдлица, лучшую конницу мира.

* * *

День клонился к вечеру, а Василий Воднев так и не побывал еще в бою: апшеронцы, прикрывавшие большую батарею Румянцова, не сходили с места. Когда на гору заскочили прусские кирасиры, апшеронцы и псковичи подались было вперед, но неприятеля погнали и без их помощи.

Водневу было страшно. Он тискал в руках фузею, и исподтишка посматривал на своих товарищей – а ну как кто заметит его робость и поднимет на смех молодого рекрута?

После того, как атака пруссаков на Большой Шпиц была отбита с большим уроном для неприятеля, на горе появился со свитой главнокомандующий граф Салтыков.

– Победа за нами, ребятушки! – прокричал он, размахивая шляпой. – Бежит пруссак!

Апшеронцы оживились и повеселели – отбитая яростная атака противника подняла настроение, упавшее после разгрома пруссаками левого крыла русской армии и занятия ими Мюльберга. Но до победы было еще далеко, и Водневу вскоре пришлось в этом убедиться.

Изза кунерсдофских огородов, где еще совсем недавно молодые мушкатеры копали диковинный овощ картофель и варили его в котелках, показалась конница – в глазах у Васи зарябило от разноцветия мундиров и пестроты лошадиных мастей. По ней ударила русская артиллерия, и тут же нарядные кавалеристы на рысях ринулась вперед, в узкие проходы между кунерсдорфскими прудами.

Русские ядра нещадно косили великолепную конницу Зейдлица. Проходы между прудами заваливались трупами людей и лошадей, но сотни и сотни гусар и драгун миновали их благополучно и уже выстраивались, готовясь к атаке. И понеслись на Большой Шпиц три линии прусской кавалерии.

– Оправляй замки, кремни! – услышал Воднев. – К стрельбе готовсь! Пали!

Василий стрелял, как учили – целясь в грудь коня, – быстро, в семнадцать приемов, заряжал. Конница приближалась, блестели на солнце клинки сабель и палашей. «Доскачут или нет? – стучало сердце в груди молодого солдата. – Доскачут или нет?».

Еще залп. Еще раз большая батарея метнула навстречу пруссакам картечь из всех своих единорогов. А затем над кунерсдорфскими полями в третий раз за этот день раздалось громкое «ура». Воднев поспешно зарядил фузею, но стрелять уже не было нужды: конница Зейдлица в беспорядке мчалась обратно, преследуемая по пятам кавалерией союзников.

«Ну, таперича нарубят капусты» – подумал Василий.

* * *

Сражение переломилось. Потрепанная конница Зейдлица откатилась, а гренадеры Фридриха, занявшие Мюльберг, стояли там, не имея ни сил, ни желания снова идти вперед. Салтыков перебрасывал в центр полки правого крыла – Большой Шпиц кишел войсками. Снизу, изза кустов Кунгрунда, вяло постреливали пруссаки, крепко получившие по носу и усвоившие этот урок. Король проигрывал свою партию – ход был за русскими.

Солнце потихоньку сползало к западу, и надо было чтото решать – не стоять же всю ночь в сотне шагов друг от друга. Но Салтыков медлил, твердо помня одну из основных догм линейной тактики: заняв удобную позицию, не сходи с нее. Лаудон и Румянцов советовали наступать, Вильбуа отмалчивался. Князь Голицын своего слова сказать уже не мог – он был тяжко ранен в бою за Мюльберг.