– А надо было подумать! – оборвал его Костомаров. – Я допускаю, что медицина, – он бросил яростный взгляд на притихшую Терешеву, – могла не заметить изменений. Их, в конце концов, могло и не быть – механизм воздействия «КК» загадочен, – но выто, вы! Всё происходило прямо на ваших глазах! Какого чёрта, я вас спрашиваю? Вы догадываетесь, чем это пахнет?

Доржиев мелко закивал, выражая всем своим видом крайнюю степень раскаяния.

– Значит, так, – подытожил Костомаров, немного успокоившись. – В дальнейшем – никаких обменов чайной посудой. Строжайший учёт распределения препарата. Если снова лопухнётесь – пеняйте на себя. Под суд вы не пойдёте – я вас просто закопаю. Всё. Идите.

Адепт восточных духовных практик исчез из кабинета мгновенно. Вадиму Петровичу показалось даже, что Доржиев не открывал дверь, а прошёл прямо сквозь неё.

«Эксцесс исполнителя, мать твою так, – думал разъярённый Повелитель Муз. – И что теперь? Мы же у всех на виду, охрана замучилась вылавливать папарацци с их дальнобойной аппаратурой! Один прокол – и всё! А если вскрытие покажет чтонибудь подозрительное? Что тогда? Идиот косоглазый, не знает простой истины: влюблённая женщина способна на что угодно ради возлюбленного! Да эта Кавецкая Андрюхе кровь бы свою отдавала, а не то что какойто там чай! Тоже мне, маг хренов…»

– Вадим Петрович, – услышал он тихий голос Лидии. – Дать вам успокаивающего?

– Дать, – хрипло произнёс Костомаров. – Спирт у тебя есть?

Никак не отреагировав на эту неожиданную фамильярность, Терешева подошла к застеклённому шкафу в углу кабинета, щёлкнула замком, извлекла объёмистую бутыль и наполнила прозрачной жидкостью маленький стеклянный стаканчик.

– Воды? – спросила она, подходя к вставшему с кресла Вадиму.

– Не надо.

Спирт обжёг горло. Возвращая пустой стаканчик, Костомаров встретился глазами с Лидией. Женщина смотрела на него вопросительно и чуть тревожно, и Вадим вдруг обратил внимание на золотистый пушок на её шее, в котором путался падавший из окна солнечный луч. И тогда он обнял её и жадно впился губами в этот заблудившийся свет.

Стаканчик звякнул об пол. Руки Терешевой упёрлись Вадиму в грудь, но уже через секунду они обмякли, и губы её были мягкими и податливыми. Костомаров молча повалил Лидию на широкий кожаный диван и грубо овладел ею, подчиняясь тёмному и горячему зову, хлынувшему наружу из глубин его естества. Она не сопротивлялась.

Уходя, Вадим обернулся. Лидия стояла возле дивана, опустив глаза и придерживая руками полы незастёгнутого халата. И Костомарову показалось, что она уступила ему не как директору и владельцу фирмы, осуществлявшему своё феодальное право по отношению к своим сотрудницам, а совсем по другой причине.

Он не стал дожидаться вестей из Приозерска. Терешева позвонила ему на сотовый, когда «мерседес» Вадима уже подъезжал к Петербургу. Ровным тоном она сообщила, что причиной смерти Северцева стал инфаркт – заключение уже прислано факсом. Костомаров так же сухо ответил, чтобы она позаботилась об организации похорон – разумеется, за счёт фирмы, – и переслала в офис отчёт о расходах.

И всётаки какойто тягостный осадок остался, и Вадим никак не мог понять, связано ли это только со смертью Андрея Северцева или ещё и с тем, что случилось в кабинете врача Творческого Центра.

* * *

Шли дни, и сыпался ворох событий, больших и маленьких, погребая под собой всё то, что уже становилось достоянием безвозвратно минувшего.

Фирма «Грёзы Музы» процветала на радость её учредителям. Офис занимал теперь роскошное помещение в центре города, и Диана, чутко ощущавшая перемены, превратилась из куколкисекретарши занюханной конторы в знающую себе цену бизнеследи с манерами матёрой светской львицы. Она попрежнему оставалась тенью Вадима Петровича, но тенью самодостаточной, и все без исключения сотрудники «Грёз» прекрасно знали, что от этой тени очень многое зависит. Девушка могла собой гордиться – ведь именно в результате её усилий и хитроумной интриги фирма (и сама Диана) поднялись так высоко.

Сергей чувствовал себя как рыба в воде, с присущей ему энергией занимаясь делами и в равной степени предаваясь наслаждениям. Что же касается Вадима, то он почемуто всё чаще испытывал чувство какойто раздвоенности и даже неудовлетворённости. Чтото было не так, чтото его не устраивало, но вот что – этого Костомаров никак не мог понять.

В Творческом Центре он теперь бывал гораздо реже. Сделав правильные выводы из случившегося, и Терешева, и Доржиев не спускали глаз со своих подопечных, фиксируя малейшие изменения в их поведении. Контракт с «творческим работником» завершался по истечении года, и решение о его продлении принималось лично Костомаровым с учётом эффективности труда «кролика» и состояния его здоровья, причём второй критерий был приоритетным. Вадим не хотел рисковать и без сожаления расставался с перспективными авторами, если Терешева считала, что дальнейший контакт с энергоинформационным слоем при помощи «КК» для них небезопасен.

С Вадимом Лидия держалась подчёркнуто официально – даже её улыбка при встречах с генеральным директором «Грёз» приобрела оттенок деловой стандартности. Это неприятно задевало Костомарова и даже злило. «Тоже мне, соблазнённая и покинутая, – раздражённо думал он. – Перепихнулись на скоротушечку, деловто! Корчит из себя целкуневидимку… Радоваться надо одинокой бабе, коли перепал кусок халявного секса, а она…». Вадим ждал от Терешевой какогото шага ему навстречу, малейшего намёка на возможное продолжение отношений, более того, он был бы рад такому развитию событий, но та вела себя сдержанно, как будто между ними ровным счётом ничего не было.

К середине лета Вадим почувствовал, что устал. Недолго думая, он передал бразды правления Алексееву и закатился в круиз по Карибам и Атлантике на роскошном лайнере «Куин Элизабет2». Сначала он хотел по привычке взять с собой Диану, но потом передумал и с некоторым удивлением понял, что его не слишком волнует, с кем она будет спать во время его отсутствия.

На лайнере он по большей части пребывал в гордом одиночестве (пара коротких романов не в счёт). Сидя с бокалом на палубе возле бассейна, Вадим наблюдал вальяжную «золотую» публику, и ему иногда казалось, что его окружают не люди, а ожившие манекены – очень дорогие манекены с неестественными движениями и приклеенными улыбками. И тогда он вставал, шёл к себе в каюту, запускал на воспроизведение одну из взятых с собой видеопесен, созданных в его Творческом Центре, и оказывался в другом мире, не похожем на мир живых манекенов.

В этом мире всё было настоящим – и люди, и чувства. Там добро называлось добром, а зло – злом, и вечные истины там были в цене. Если мужчина этого мира говорил «Я люблю эту женщину», никто не задавал ему вопрос «А как часто и в каких позах ты её имеешь?», и если один мужчина говорил о другом мужчине: «Он мой друг», никому и в голову не приходило спросить: «А кто из вас активный?». И когда Вадим возвращался из своего мира в мир повседневный, ему было жаль людейманекенов, забывших, что настоящееесть. И он чувствовал, как мир Повелителя Муз меняет удачливого бизнесмена Вадима Петровича Костомарова, вымывая из самых потайных закоулков его души грязь, накопившуюся там за десятилетия, прожитые в погоне за призрачным.

Он вернулся в Питер в начале сентября посвежевшим, отдохнувшим и полным сил.

– Всё, шеф, – сказал ему радостно встретивший его Алексеев, – теперь моя очередь отдыхать. Вон ты как выглядишь – завидую чёрной завистью. Я тоже так хочу!

– Да за ради Бога! – добродушно ответил Костомаров. – Мы славно поработали и славно отдохнём – катись куда угодно, на все четыре стороны света хоть до ноября. Один поедешь или как?

Он хотел было добавить: «Может, тебе Дианку напрокат дать? Или ты её уже вдоволь потоптал, пока я по морямокеанам странствовал?», но почемуто это привычное им обоим – и ему, и Алексееву, – ёрничество показалось Вадиму какимто фальшивым.

– Куда и с кем – это я ещё подумаю. А пока, – продолжал между тем Сергей, – бери взад дела.