Семьдесят пять кубических метров воздуха поглощают в час они втроем, а сколько еще потребителей только в центральном командорском отсеке! Никаких сбоев в подаче, следить не нужно — автоматы. Загадочная деятельность машин, добывающих кислород из неистощимого источника сырья, другие машины, безукоризненно выметающие все вредные примеси, грязные отработки легких, приспособленных к невероятно дерзостной миссии незримо предохранять и спасать человека, казалось бы, легкомысленно передавшего всего себя в завинченный сосуд субмарины.

Боцман Четвертаков… Попади такой в шумный город, смешается с толпой, не узнать, не отличить. Здесь он кормчий, отнюдь не в символическом смысле. Пусть его поддерживают некие автоматические руки и вместе с ним так же бережно и весь корабль. Нет сомнения, у него преданные помощники вроде электронно-лучевых трубок, снабжающих его информацией по курсу и глубине. Экран перед ним — словно волшебный глаз, помогающий рулевому зорко и безошибочно видеть. Однако без человека все сразу взбунтуется, натворит много бед и бесславно погибнет. Что бы ни изобретал человек, ему никогда не удастся превзойти мощь серых извилин. Подмога будет, замены — никогда!

Возле Ушакова появился Куприянов, растормошил его, подхватил под мышки и поставил перед собой. Его глаза сияли. Он не скрывал прямо-таки выпирающей из него радости.

— Что с вами, Куприянов? Что случилось?

— Прошли, прошли! — воскликнул он. — Узкость позади! По курсу бухта Провидения и Святой Лаврентий!

Стучко-Стучковский тоже широко улыбался.

— А вы, милейший, всхрапнули… Надо же иметь такие канатные нервы!

— Что вы, оставьте, — отнекивался Ушаков, — ну, если и вздремнул, то всего одну минутку…

— Прекрасно, Дмитрий Ильич! У нас к вам ни малейших претензий, — с весельем озорством продолжал Куприянов, — одолели перевал. Гора с плеч, Дмитрий Ильич. Вот потому и ворвался, перебил сладкий сон… Вполне понятно, ночка-то была серьезная, все койки холодные… Здорово мы обратали Беринга!..

Исмаилов неодобрительно покачал головой.

— Чем вы недовольны, Исмаилов?

— К сожалению, имеются два Беринга, пролив и море, товарищ капитан третьего ранга. — Исмаилов приподнял свои черные выразительные брови, обнаружив на лбу множество обычно незаметных морщин. — Беринг — море тоже не рахат-лукум. Воробью по колено… А крыша все еще ледяная. Надо не царапнуть ни килем, ни рубкой, товарищ капитан третьего ранга. И если…

— Довольно, Исмаилов! — Куприянов перебил его. — Отпразднуем радость, а потом примемся снова разматывать путь. — И замполит радушно полуобнял штурмана, осветил его милой улыбкой.

Упали книзу насупленные брови, разбежались морщинки. У Исмаилова блеснули под усиками зубы — подобрел человек.

Волошин подвинул Ушакову чашечку кофе, глазами указал на сахар и поданные вестовым сухари.

— Морошку я отнес вам в каюту, товарищ командир, — доложил Анциферов, — сахарный песок отдельно. Вы не уважаете, чтобы туда…

— Не уважаю, Анциферов. — Волошин отпустил его, принялся за кофе. — Рекомендую. Верная ягода. Морошка — это тундра, иней, голубые зори… — Волошин отдыхал по-своему: внешне собранный, ни одного вялого жеста, ни приспущенных плеч, никакой расслабленности. Хотя цвет лица его изменился, припухли веки, рельефней обозначились мешки под глазами. Яркий свет открывал седые нити в густой чуприне.

Он старался выслушать журналиста, начиненного сведениями из иностранных источников, более доступных ему, чем свои, советские. Набившие оскомину американские полярники сумели наводнить книжные рынки своими мемуарами. Получалось довольно убедительно, они везде первые, они запевалы. Волошин поморщился, когда журналист попытался в угоду ему поиздеваться над его американскими коллегами, независимо ни от чего он ценил их работу, дисциплинированность, способность твердо достигать своей цели. Как бы то ни было, они — его товарищи по совместно разделяемым опасностям, товарищи по дьявольски трудной профессии. Он изучал их опыт, знал их сильные и слабые стороны. Когда Ушаков принялся отыскивать аналогии с походом атомной лодки «Наутилус» под командованием капитана первого ранга Андерсена, Волошин сказал:

— Андерсен боялся наших, сибирских, льдов, как неразведанного противника. Встреча со льдиной толщиной в двенадцать метров казалась ему турнирным поединком. Он говорил — лед враг, его надо уважать. По-моему, прежде всего, чтобы врага победить, его нужно знать.

— Вы его знаете?

— В своей области — да. Или вы шире ставите вопрос?

— Нисколько. Только в узком смысле. — Ушаков выдержал испытующий взгляд, добавил: — Андерсен испугался западного прохода.

— Андерсен не испугался, а проявил благоразумие, — поправил его Волошин, — это не одно и то же в нашем деле. Если я пойму, что проход закрыт, я также проявлю благоразумие.

— Я думаю, никто не назовет это трусостью, — сказал Ушаков.

Волошин многозначительно покряхтел, побарабанил пальцами по столу и, вскинув построжевшие глаза, уточнил:

— Разумные люди — да. Те, кто жаждет провала, назовут.

— И такие есть? В вашем ведомстве?

— Ого! Это особая тема. Вернемся к нашим ребятам. Как вы нашли команду?

— Я не хочу льстить, Владимир Владимирович, но народ у вас отличнейший. Удивительно получается — призываются из общего контингента, разные люди, а у вас все на подбор…

— Одинаковые? — Волошин хитровато поглядел на Ушакова и тут же ответил: — Все разные, только сообща решают задачу. Их объединяет ясная и точная цель. Они видят не только мушку, но и яблочко.

Заговорила трансляция. Куприянов давал справку об Аляске, о ее территории, климате, государственном подчинении, коммуникациях через Канаду, портах и базах.

Волошин чуточку послушал. Сообщались общеизвестные факты, и он продолжил:

— Я далеко не сентиментален, но как я чувствую своих ребят! Они-то думают — бродит окаянной тенью, тянет из нас жилы…

— Никто так не думает. Уверяю вас!

— Они вам не расскажут, считают — вы сразу на карандаш. — Волошин потянулся, достал сухарик. — Не хотите? А я погрызу. Если вы возьмете списочный состав — попросите у Гневушева, — конгломерат наций. Кого у нас только нет! Будто нарочно подбирали — чуваши и мордвины, лезгины и азербайджанцы, армяне и грузины, ну, и конечно русские, украинцы, белорусы. Как спаяны все!

— Советская национальная политика…

— Оставьте, — Волошин досадливо отмахнулся, — мы не в кружке политграмоты. Одно — говорить, абстрактно утверждать, другое — чувствовать, убеждаться. Наше сплочение на принципиальной классовой основе. Сплотились трудящиеся сначала в борьбе против царизма, потом в борьбе за построение нового общества. Всех объединил совместный труд. Вот как должно формироваться сознание необходимости сплочения. Не знаю, как еще нагляднее представить патриотизм… Я помню ваши робкие соображения об  о с т р о в е  н а д е ж д ы…

— Ну, и как вы? — Ушаков невольно покраснел. Если за этим последует насмешка, придется дать отпор.

Волошин прикоснулся к нервически дрогнувшей руке своего собеседника:

— Я понял вас сразу, Дмитрий Ильич. Где-то вас  з а к о л о д и л о, и возникла мечта…

— Мечта?

— Мечтать тоже надо уметь… — Волошин усилил звук в динамике. — Давайте просвещаться. Магеллан и Васко да Гама открывали новые земли в погоне за перцем.

«…Шелехов и Прибылов открыли лежбища котиков на островах и первыми из русских поселились в Америке. Всего полтора века назад никто иной, а русские построили укрепленные пункты на Аляске. Новоархангельск и Росс (на побережье Северной Калифорнии) были обнесены палисадами, имели причалы. Русские мореходы, предприимчивые казаки, смело продвигались на американский континент, осваивая его раньше мормонов, создавая русскую Америку. Они открыли земли, где золотые самородки цеплялись за голенища, где нефть вытекала из скал, где медь добывали кайлом и костром, где рыба уносила самые крепкие сети, где бухты могли принять корабли без единой вбитой сваи…»