Похоже, до него уже дошло, что спорить смысла не имело…

– Понял, – а сам глаза отводит.

Не нравится. Это хорошо. Значит, будет изо всех сил жилы рвать, чтоб только имя своё вернуть.

Строй замыкал тот самый бывший вор, на которого капрал советовал обратить особое внимание. Остановившись перед ним, я медленно, сверху вниз, осмотрел солдата и лежащие на плаще у его ног вещи. Потом перевёл взгляд на понуро стоящую лошадь. Всё это время вор стоял вольно, время от времени бросая в рот земляные орешки и сплёвывая шелуху на землю.

– Собери всё, – голос у меня задушевный, никакой грозы не предвещающий. Я уже знаю, как воздействовать на него. Я знаю, чего он боится! А это – главное.

– Что собрать? – не понял тот.

– Шелуху всю с плаца собери. Это полковой плац, а не мусорка.

– Я чё, шнырь какой‑то, штоли? Уборку тут наводить… Кому надо, пусть убирает.

– Слышь, ты, белочка с орешками… Я ведь с тобой спорить не буду. Уж кто‑кто, а ты‑то мне точно в отряде не нужен. Я сейчас, после осмотра, просто пойду в штаб, напишу рапорт о твоей полной непригодности к службе и подам его на подпись майору… И ты вылетишь из полка к чёртовой матери! Прямо в лапы к судейским. А ну, живо всё собрал!

– Ладно, чё орать‑то? Прокурором сразу грозится… Счас уберу, – сконфуженный вор присел на корточки, быстро подбирая с земли ореховую шелуху и ссыпая её в какую‑то тряпицу.

– Встать! – я уже рычу. Более того! Я – в бешенстве!

– Ты, задрыга, – я нависаю всей своей массой над суетливо подскочившим солдатом, – забудь свои воровские замашки! Не на «малине»! Я тебе здесь и мать, и отец, и прокурор. И сам Господь Бог! Только слово у меня вякни, – я внезапно меняю тон и перехожу на тихий свистящий шёпот, – и будешь первым из всей этой кучки задохликов, кто у меня сдохнет под армейской лямкой. Всё понял?

Вор судорожно сглотнул, мигнул, и дёрнул подбородком вниз, как бы говоря: «конечно‑конечно, я всё понял! Не извольте сомневаться».

– А прозвище твоё будет – Грызун. Чтоб ты всегда помнил о том, что я тебе сейчас сказал. Повтори!

– Так это… Грызун…

– Полностью!

– Воин Его королевского величества Конно‑пикинёрного полка, рядовой Грызун! – вытянулся тот, стараясь стать как можно выше.

– Вот так, – возвращаясь к нормальной манере разговора, говорю я и хлопаю его по плечу, – ну, показывай своё имущество.

А дальше пошёл полный разнос Грызуна по всем статьям осмотра. Вещи не стираны, оружие не вычищено и не наточено, в арбалетном колчане мало болтов, конь не вычищен, и т. д. и т. п. На одного Грызуна я потратил больше времени, чем на всех остальных, вместе взятых.

– М‑да, – совсем выдохнувшись под конец, произнёс я, – это никуда не годится… Может, и вправду проще уволить тебя из полка?

– Не надо, господин сержант, – заканючил Грызун, – я всё сделаю! К завтрему всё будет готово. Только не увольняйте меня! Мне никак нельзя из армии… Ну, никак!

– Хм… Да? – я скептически качаю головой, – к завтрему, говоришь? Ну, ладно, завтра и поглядим, – потом повернулся лицом ко всему отряду.

– Завтра утром, по окончании завтрака, повторный смотр. Все недостатки должны быть устранены! Сразу после смотра – выступаем. Вопросы есть?.. Вопросов нет… Разойдись!

Если выйти из расположения полка через массивные двустворчатые ворота, сбитые из толстых дубовых досок, повернуть направо и пройти с полсотни шагов, то окажешься прямо у входа в харчевню «Под пиками». Хозяин её, вышедший пять лет назад в отставку капрал, название выбрал немудрящее и очень точно характеризующее основной состав своих посетителей. Потому, как ходили к нему пропустить стаканчик, а то и плотно покутить, в основном солдаты стоящего по соседству конного полка. Нередко сюда заглядывали и девицы свободного поведения, и различные мелкие торговцы, надеющиеся поживиться со скудного солдатского жалованья. Здесь же порой солдаты, вернувшись из какого‑нибудь похода, сбывали всякую мелочь, доставшуюся им в качестве добычи. В общем, харчевня была довольно популярна у служивого люда и вполне пользовалась его благосклонным расположением.

Вставать на довольствие на сутки в полку смысла не имело. И потому основательно пропотевший и упарившийся за время проведения смотра на плацу, я решил заглянуть «Под пики» пропустить стаканчик‑другой, а заодно и перекусить чего‑нибудь. Тем более, что денежки имелись. Я вообще люблю покушать после трудного и жаркого дня. Как говорил один мой знакомый лавочник: «Себя надо любить. И потому кушать надо регулярно!» Вот только при нашей беспокойной солдатской службе не всегда такое удаётся. А значит – не будем упускать подвернувшуюся возможность!

Заказав себе большой кус холодной отварной телятины, жареные овощи, хлеб и кувшинчик доброго пива, я пристроился за столик у дальнего окна и принялся неторопливо поглощать всё, что молоденькая прислужница выставила на моём столе. А заодно приглядываясь и к ней самой, соображал, как так половчее подкатиться, чтоб ночку не одному коротать? За этим занятием меня и застал рядовой Локхан, до сих пор так и не получивший своего персонального прозвища.

Зайдя в харчевню, он остановился на пороге и внимательно огляделся по сторонам, явно кого‑то выискивая. Увидев вкушающего с задумчиво‑мечтательной мордой меня, он одёрнул форму, пригладил волосы под форменным беретом и решительным шагом направился к столу командира. Подойдя, вскинул руку в уставном приветствии и, опуская её, спросил:

– Разрешите обратиться, господин сержант?

«Господин я», жевавший в этот момент приличный кусок варёного мяса, на мгновение замер, потом что‑то невнятно промычал сквозь набитый рот и кивнул. (Ещё бы! А что я мог сказать с полным ртом?) Локхан, расценив действия командира, как разрешение, продолжил:

– Тут такое дело, господин сержант… К нам на службу один человек просится…

Наконец справившись с мясом, я запил проглоченный кусок добрым глотком пива из стоящей рядом кружки и взглянул на солдата.

– Ну, а мне‑то что? Пускай в полк идёт…

– Ну, это конечно, господин сержант, – замялся Локхан, – только он, видите ли, с нами ехать хочет…

– Так он именно ко мне просится?

Это становилось интересным. Не успев появиться в полку, я уже обрёл некоторую популярность! Причём такую, что люди ко мне в десяток сами набиваются. С чего бы это?..

– Так точно, господин сержант! Именно к вам!

– Вот как… И откуда же он меня знает? И почему ты за него тут хлопочешь? Ты что, его родственник? И, кстати, где он сам?

– Он тут, за дверью стоит. А я… ну, просто я его знаю…

– Откуда знаешь? Давно?

– Нет… Недавно. Пару месяцев!

– Так откуда ты его знаешь?

– Ну… Он – это…

– Чего «это»? – я уже начал потихоньку закипать. Мало того, что поесть спокойно не даёт, так ещё и мнётся, как девица на выданье, – не слышу чёткого ответа, солдат! Докладывай коротко, ясно, конкретно! Ну?

– В общем, он – слуга графа… в смысле – Дворянчика, – тут же поправился Локхан, и уточнил, – в смысле – бывший слуга.

Ах вот оно что. Дворянчик решил всё же оставить слугу при себе. Но только под видом солдата… Ну, я ему устрою!

– Я, кажется, сказал гнать этого слугу в три шеи! Вы что, решили из меня дурачка сделать? «Заезжего столичного» развести? – голос мой, как это обычно бывает перед бурей, сделался крайне спокойным и задушевным.

Локхан, похоже, почуявший надвижение этой самой грозы, заговорил торопливо, чуть заикаясь и резко, прерывисто вдыхая воздух:

– Господин сержант, никак нет! Просто… Парню идти некуда… Один он совсем, всю семью потерял! Его граф, Дворянчик то есть, больше из жалости взял. Ещё когда только в полк поступать ехал. Вот с тех пор он при полку и живёт. Он и в услужении‑то только за еду да кров у Дворянчика был. Возьмите его, господин сержант! Вы не пожалеете. Мы вчетвером в одном эскадроне были. Я, Дворянчик, Грызун, Цыган. Мы его знаем…