Выстрелил туда, где шея в затылок переходит… Беззвучно, как и в первый раз, – но не так удачно, не наповал: всхрапнул бандюга громко, словно конь норовистый, дернулся… да тут уж Матвей сзади напрыгнул, навалился, лицом в мох втиснул, – «алтайцем» тык, этому петельки с пряжечками не помеха.

Долго отдышаться не мог – сидел рядом с трупом, сердце колотится, по лицу пот градом… С малых лет в тайге, всякие случаи бывали, и по живым людям стрелять доводилось – однако так вот, ножом, впервые пришлось.

Но медлить нельзя… Там уж, небось, могилу наполовину раскопали. А самое трудное впереди, с четырьмя-то разом управиться… Зато теперь оружие подходящее появилось. Подергал помповушку за цевье, – разрядил. Осмотрел патроны вылетевшие. Разноцветные, не наши, маркировка незнакомая… Хорошо хоть на тех, что зеленого цвета, – пыж-заглушка из пластмассы прозрачной: видно, что мелкая картечь внутри. А красные и желтые «звездочкой» закатаны, чем снаряжены, – не понять.

Зарядил зеленые обратно, еще несколько таких же в кармане мертвеца нашел, тоже зарядил. Остальные, непонятные, в свой карман ссы́пал, хотя едва ли кто ему на перезарядку время даст… Но запас карман не протрет. Чуть подумал – и тозовку тоже через плечо перекинул. Рубашку со ствола снял, ни к чему теперь…

Не ошибся Матвей, всё как есть угадал: ту самую яму варнаки и раскапывали. Таилась она поодаль, в глухом распадке, куда ни по каким надобностям обитатели зимовья обычно не заглядывали.

«А главный-то у них жизнью не бит как следует, – понял Матвей, присмотревшись. – Расслабился, ни с какой стороны уже подвоха не ждет… Что нам, дескать, старый пень с мелкашкой сделает? Ну теперь на себя пеняйте…»

И в самом деле, толстяк в пятнисто-сером комбинезоне поступил не так, как должен был поступить, по разумению Матвея, человек опытный и предусмотрительный, – не заставил заниматься земляными работами одного лишь Федора, приказав всем подчиненным рассредоточиться за укрытиями и держать под прицелом опасные направления.

Похоже, посчитали варнаки Федю слишком старым и немощным для таких трудов, – и в растущей яме бодро махали лопатами двое из них.

Федор сидел на земле чуть поодаль, голову свесил между колен, закрыл руками. Досталось ему, похоже, и немало… Ничего, братка, сейчас всё закончится.

Бандитский начальник, так и не достав оружие, попыхивал сигареткой. Лишь четвертый уркан, вооруженный карабином «Вепрь», представлял из себя опасность, – зато уж и немалую… Этого, похоже, жизнь приучила не расслабляться ни в какой ситуации. Сидит настороже, ствол «Вепря» направлен на Федора. Причем позицию, гад, выбрал удобнейшую – с одной стороны прикрыт земляным откосом, с другой – толстым еловым стволом. Можно бы спереди в него пальнуть – но заряд на таком расстоянии разлетится конусом метрового диаметра, две-три картечины всенепременно Федю зацепят… Недаром Матвей и мелкашку с собой прихватил, как сердцем чуял, что пригодится.

Несколько секунд он прорабатывал, шлифовал пришедший в голову план действий. Первым валить того, с карабином, как самого опасного. Причем из мелкашки, ювелирно, чтобы не зацепить Федю. Это понятно, тут двух вариантов быть не может. А вот дальше… Отбросить тозовку, и картечью… по кому? По толстяку? По двоим в яме?

Проблема…

С одной стороны, у толстяка пистолет рядышком, под рукой. «Калаши» же землекопов гораздо дальше от своих владельцев – отложены несколько в стороне, так, чтобы яма осталась между автоматами и Федором.

Но с другой стороны, с пистолетом никак не натворить таких дел, что с АКС. Если хоть один копатель до своей грохоталки дотянется, то из готового окопчика его поди, выковыряй… Но сам вполне сможет первой же очередью зацепить Матвея. А второй наверняка положит Федора, тот вообще как на ладони…

Матвей пригляделся и понял вдруг, что проблема выеденного яйца не стоит. Потому что автоматы – вовсе даже и не автоматы! Ну точно, очень похожи, но у стволов и рожков чуть другие пропорции, то-то глаз чем-то неправильным зацепили… Видал такие Матвей в магазинах охотничьих – «Сайга-410к» в так называемом «казачьем» варианте, почти полностью копирующая «калаш», дабы вызывать внешним видом больше почтения. Но очередью из этой гладкоствольной десятизарядной хлопушки не полоснешь, не умеет, болезлая, стрелять очередями…

Тогда всё ясно: сначала «вепреносец», затем толстяк, на закуску – казаки-землекопы.

Сказано – сделано. Матвей положил помповушку, взял ТОЗ, поймал мушкой и це́ликом лицо владельца карабина, и…

И не выстрелил. Даже прицелиться толком не смог. Руки дрожали…

Вот так… Возомнил себя суперменом, старый пердун… Тут-то песочек из тебя и посыпался…

Чтобы угодить в глаз варнаку, пуля пройти должна за ладонь от лица Федора. Но мушка отплясывала такой танец вокруг цели, что с равным успехом Матвей мог и прострелить голову брату, и вообще никуда не попасть.

Он положил винтовку на мох. Сердце, так и не успокоившись после схватки и удара «алтайцем», продолжало колотиться. Достал нож, ткнул кончиком в мякоть ладони, поморщился от боли. Кровь зазмеилась алой струйкой.

«Сумеешь… Сумеешь, сука! Сколько зверья за жизнь длинную свою уложил, – ничем, кроме шкурки красивой, не повинного? А тут родного брата спасти надо – и задрожали ручонки?! Стреляй, развалина старая!!»

Мушка уверенно скользнула по белому пятну лица, замерла неподвижно. Матвей плавно-плавно, на выдохе, потянул спуск.

Мелкашка выстрелила резко, сухо, но негромко.

На результат выстрела Матвей не смотрел – уже, откинув винтовочку, хватался за помповый дробовик. Потому что по невидимой глазу линии, соединяющей стрелка и цель, всегда передается при удачном выстреле некий импульс – есть! попал!!! – но много, очень много лет надо стрелять по живым мишеням, чтобы научиться тот импульс чувствовать….

Главарю картечь хлобыстнула в грудь и в живот, – отлетел, опрокинулся. Из землекопов только один потянулся за «Сайгой», второй выдернул пистолет (про который Матвей позабыл как-то), – но не стрелял пока, не успел разглядеть, откуда смерть прилетает…

Матвей торопливо передернул цевье – и, еще гильза стреляная до земли не долетела, – шарахнул картечью по яме. Зацепил обоих, похоже… Поспешил туда, клацнув на ходу помповушкой – на ТАКОЙ охоте подранков не оставляют.

Ба-бах! – свистнуло у самой щеки горячим. Матвей повернулся, ничего не понимая: кто? В чем оплошка?

Увидел главаря – тот стоял на коленях, на груди и животе ни кровинки, в руке пистолет вскинутый…

Выстрелить Матвей не успел. И чужого выстрела не услышал. В грудь ударила как бы страшная невидимая кувалда – отшвырнула назад, опрокинула на землю… Боли не было. В ушах звенело тонким хрустальном звоном – и казалось: смолкнет этот звон, и всё закончится… Вообще всё. Ничего не будет…

Матвею чудилось, что падает он медленно-медленно, словно воздух стал жидким и густым, как сироп. Пока падал, успел подумать очень многое… Например, понял, что чувствовали бесчисленные звери и птицы, подвернувшиеся за долгие годы под его меткий свинец… И то понял, что он, Матвей Полосухин, полным дураком на старости лет заделался – мог бы и призадуматься: отчего это у толстячка лицо такое худощавое? – бронежилет под комбез натянул, ясней ясного, а он, старый пень, и не расчухал… И еще Матвей подумал…

Тут он мягко рухнул на землю, и все мысли закончились. Но Матвей не умер, и даже попытался продолжить схватку – бессильно скользил пальцами по цевью помповушки: перезарядить, выстрелить… Про то, что дробовик уже перезаряжен, Матвей позабыл.

Потом увидел главаря – тот приближался медленно, пошатываясь. Хоть и не пробило броник, но кучно летящим свинцом приложило не слабо, понял Матвей. Главарь что-то крикнул, отчего-то не шевеля губами, – Матвей не разобрал слов, да и донеслись они откуда-то издалека…

Рука. Пистолет. Тянется к голове Матвея. Хрустальный звон в ушах все тоньше, все тише… Сейчас смолкнет совсем, и всё, конец. Прости, Федя, не помог тебе, не выручил…