Внучек не мог объяснить, как могли парни, ехавшие с ним в одном автобусе, вдруг оказаться здесь, на арматурных прутьях. Он незаметно ущипнул себя за бедро и почувствовал боль. Значит, это не сон. Это успокоило, и, чтобы как-то объяснить случившееся, он мысленно принял единственную правдоподобную версию: сном была его поездка в автобусе.

Убедив себя в том, что он не шизик, Федя спросил парня, который продолжал качать головой из стороны в сторону:

— Кто их так оставил?

— «Скорая», — ответил парень, не переставая качаться. — Вытащили из лифта и сказали: грузовик надо…

— А вы, — спросил Внечек, — тоже из бригады?

Обращение на «вы» заставило парня прекратить качания. Он вдруг разглядел во Внучке не случайно забредшего в трубу зеваку со станции, а человека, который имеет право задавать вопросы и, может быть, каким-то образом объяснит все, что здесь произошло. Всхлипывая, он заговорил:

— Колька мне сказал, чтобы я рабочее место убрал… Мы поругались… Вообще-то, мы еще вчера поругались, а сегодня он начал до меня докапываться, пытался меня прижать… Я сказал ему, что он жлоб и я с ним в одном лифте не поеду. А он мне: я, мол, лифт внизу оставлю, и ты будешь спускаться по лестнице… Я остался… Но я ничего не делал, я только ждал, пока они спустятся, а потом услышал, как трос оборвался. — И парень кивнул головой в сторону кабины лифта, которая на первый взгляд нисколько не пострадала от падения с двухсотметровой высоты, если не считать того, что кронштейн, на котором она держалась, был вырван с мясом… Вырвать его специально, конечно, ни этот парень, ни кто-нибудь другой не могли, поскольку для такого рывка был необходим целый паровоз или на худой конец трактор.

К шуму калорифера неожиданно добавилось легкое поскрипывание. Оно становилось все явственнее, и через минуту на лестнице, что была сбоку шахты, стал виден спускающийся эксперт горотдела Нефедов — тучный мужик предпенсионного, по милицейским нормам, возраста. Он держался рукой за сердце.

— Кто там? — спросил Федя.

Но Нефедов не ответил. Он тяжело дышал, и прошло несколько минут, прежде чем выдавил:

— Толстых, он дальше полез, а я уже не мог. Чуть не умер… еще бы один труп был… Я Сене отдал аппарат и вспышку… Сеня сам все сделает, а меня увольте… Сколько раз за двадцать лет на происшествия выезжал, а такое впервые…

Из сказанного Нефедовым Федя понял, что на происшествие прибыл Семен Толстых — самый молодой следователь городской прокуратуры, парень, еще не вкусивший в достаточной степени романтики следствия и не шарахавшийся от происшествий, как это делали его более опытные коллеги. Разумеется, только он мог полезть по лестнице на двухсотметровую трубу. Толстых, скорее всего, и достанется уголовное дело по факту гибели трубокладов. Что ж, прекрасно, с Семеном у него хорошие отношения. Как все фанатики работы, они давно заметили друг друга в соответствии с поговоркой: рыбак рыбака…

А дело будет не простое… гнилое дело… Сейчас большие и маленькие начальники начнут валить все друг на друга. А как же иначе? Четыре человека погибли. Это не взрыв угольной пыли на станции, после которого кочегары ходят с опаленными ресницами. Может быть, поэтому они и придумали таким взрывам нейтральное название «хлопок», далекое от шума, огня, разрушений, жертв и близкое к безобидным бенгальским огням и новогодним хлопушкам.

Роль Феди в этом расследовании будет зависеть от того, обнаружатся ли в первичных материалах признаки, по которым он и его начальство смогут судить о необходимости непосредственной работы по делу или вообще передачи дела по подследственным в КГБ. Впрочем, Федя за всю свою пятилетнюю практику не помнил, чтобы такое случилось. Чаще всего бывает так: определившись, что в происшествии нет руки «супостата», опер тихо отходит в сторону. Правда, иной раз и в случае отсутствия означенной руки он продолжает параллельное расследование, но это бывает, когда дело уж очень громкое и надо показать общественности, что на его раскрытие брошены все силы, в том числе и КГБ.

Тем временем Нефедов окончательно отдышался и рассказал, что произошло. Оказывается, «бригада поднялась наверх и работала до четырех часов утра… Перед самым концом смены у бугра, — кивок в сторону лежащего на прутьях крепыша, — с одним из строителей, — такой же бесцеремонный кивок в сторону парня, сидящего на ящике, — произошла ссора…»

— Да не было никакой ссоры, — включился в рассказ парень.

— Помолчи, — сказал ему Нефедов и продолжал: — Он не поехал с ними на лифте, а те четверо сели в лифт и стали спускаться… Потом этот якобы услышал удар… Но я не верю: невозможно оттуда что-либо услышать… Он попытался вызвать лифт, но ничего не получилось. Тогда он спустился по лестнице, увидел, что кабина оборвалась, и пошел звонить в «скорую»… А те приехали на своем «уазике» и даже брать их не стали…

— Ага, — подтвердил парень, — не стали, грузовик нужен… Это все специально кто-то подстроил: лифт не может оборваться, если он начинает падать — ловилки срабатывают. Сколько раз уж так было…

— Идите домой, — сказал ему Федя.

— Не-е, — ответил парень, — меня следователь допросить должен, я ему все скажу… Я не виноват, я сам не знаю, как все получилось, но лифт не должен был оборваться…

— Э-эх, — сказал Нефедов, за свои двадцать лет работы экспертом перевидавший всякого, — у нас всего не должно быть, а куда ни сунься — есть.

— Ну не виноват я, не виноват, — сказал парень и снова обхватил голову руками.

— Следствие разберется, — сухо ответил эксперт.

— Ага, разберется, — всхлипнул парень, — разберется…

— Разберется, — строго повторил эксперт и пригласил Внучека отойти в сторону. — Врет, — зашептал он Феде, — я по глазам вижу… Сколько людей угробил, сопляк…

Федя пожал плечами и ничего не ответил, понимал, что эксперт втягивает его в разговор, желая узнать оценку случившемуся и причину, по которой тут вдруг появился кагебешный опер. Не получив ответа, Нефедов попросил у Внучека закурить, а не получив сигареты, ушел на улицу стрельнуть таковую у кого-нибудь из идущих на смену строителей.

Прошло еще четверть часа, прежде чем Федя услышал тот же скрип и перед ним предстал Толстых. Он был в куртке нараспашку, на груди болтался фотоаппарат Нефедова.

— Майку, наверное, отжимать можно, — сказал Семен вместо приветствия, не удивившись тому, что его встречает Внучек, и стал искать по карманам платок. Платок нашелся не сразу. Семен вытер им лицо и поморщился: — Знаешь, под конец ноги сводить стало…

— Что случилось? — перебил его Федя.

— Пока непонятно… На отметке сорок метров болтается конец троса с кронштейном. Я его сфотографировал… А где Нефедыч?

— Пошел стрельнуть закурить.

— Случай, ты понимаешь, казусный, — шепотом сказал Семен. — Место происшествия надо с понятыми осматривать, а кто полезет на трубу?.. Как выкрутиться — не знаю. Придется монтажников просить из первой смены и снова осматривать…

Семен достал из кармана куртки бумагу и принялся набрасывать схему.

Федя не стал давать ему советы, как выкрутиться из «казусной» ситуации. Будь на месте Семена кто-либо из его старших товарищей, такого вопроса не возникло бы. Просто в протоколе осмотра мгновенно появились бы фамилии знакомых следователя, которые потом могли подтвердить, что присутствовали во время осмотра, были и в трубе, и за трубой, и даже на самой трубе. Но Семен до таких тонкостей еще не дошел и дай Бог, чтобы не дошел никогда.

— Отпусти парня, — сказал Семену Внучек тоном старшего товарища, — он сейчас не способен ничего сказать, кроме того, что сказал.

— И то верно, — согласился Семен, — идите домой, Атоманский…

— А подписку о невыезде? — спросил парень.

— Какую подписку? — не понял Семен.

— Это, наверное, Нефедыча проделки, — догадался Внучек.

— А-а, — протянул Семен и сказал парню: — Придешь завтра в десять в прокуратуру. Знаешь, куда?

— Ага, — сказал парень и пошел к выходу.