Делать в трубе было нечего, и Федя расстался со следователем. Он направился к управлению строительством. Работа на энергоблоке начиналась в восемь, управление же приходило на службу в девять.

Однако сам начальник имел обыкновение приезжать раньше.

Проходя мимо спецкомендатуры, Внучек увидел в окно, как Нефедыч показывает дежурному на пальцах, почему оборвался лифт. Указательным пальцем правой руки, согнутым крючком, он изображал кронштейн, а указательный палец левой служил ему тросом. Дежурный смотрел на эти манипуляции раскрыв рот, и Федя подумал, что на сохранение тайны следствия у Семена нет никаких шансов.

Федя поднялся на второй этаж стройуправления и вошел в приемную, где был единственный не закрывающийся после работы телефон, которым пользовался ночью сторож и который принадлежал секретарю-машинистке Агнессе Васильевне, особе, приближенной к Шарифу Шафутдиновичу…

Сторожа не было. Федя подергал двери кабинетов и убедился, что ни начальника, ни главного инженера тоже нет. Потом он набрал номер домашнего телефона Карнаухова, сообщил ему все, что удалось узнать, а затем позвонил Хуснутдинову.

Трубку взяла жена. Она сказала, что муж уехал на работу с час назад и, значит, должен быть где-то в управлении.

«Это как раз ничего не значит», — подумал Федя, поскольку знал Хуснутдинова лучше его жены.

К крыльцу управления подъехал «уазик». Из него вышли Хуснутдинов и секретарша. Хозяин стал что-то говорить водителю, а секретарша прошла в контору. Федя, чтобы не выглядеть просителем, выскочил из приемной и прошел в конец коридора в умывальник. Умывальник представлял собой раковину, над которой был прикреплен цинковый бачок. В него уборщица наливала воду. Такой же бачок стоял под раковиной. Это было единственное «удобство» в конторе.

Федя слышал, как простучала каблуками секретарша, затем послышались тяжелые шаги Хозяина. Чтобы не стоять в умывальнике, он вымыл руки, вытер их платком и вышел в коридор. В приемной, натянув на лицо дежурную улыбку, кивнул секретарше и прошел в кабинет к начальнику, чувствуя своей спиной ее недовольный взгляд.

Хуснутдинов при виде Внучека сделал озабоченное лицо.

— Уже в курсе, — сказал он. — Как сглазили… «Сглазил, сглазил», — подумал Федя, но вслух подыграл Хуснутдинову, что-то невнятно бормотнув. Хотя видел, что все случившееся Хозяину до лампочки. «Союзжелезобетонконструкция» была его субподрядчиком, и все, что там творилось, мало трогало его. Это им, субчикам, придется отвечать за случившееся.

Хуснутдинов прошел к двери, удостоверился, что она прикрыта достаточно плотно, и вдруг спросил у Феди, как будто тот был у него начальником участка:

— Есть что-нибудь новенькое?

Надо было ставить Хозяина на место, и Федя усмехнулся так, чтобы тот понял всю фальшь вопроса.

Однако Хуснутдинов не смутился, а если и смутился, то чуть-чуть, не такой он мужик, чтобы какой-то пацан из КГБ мог его смутить. А Федя стал развивать тему:

— Случай, конечно, прескверный, но он может быть еще неприятнее, если мы не подойдем к нему по-человечески… Ребята, что разбились, до сих пор лежат в трубе, и никто, кроме вас, Шариф Шафутдинович, не может дать команду на выезд грузовика. Даже завгар. Странно все это… Машины и днем и ночью используются шоферами для своих надобностей, но стоит зайти речи о бесплатном рейсе, как все становятся принципиальными…

— Не может быть, — сказал Хуснутдинов и снял трубку телефона.

Да, его не зря зовут Хозяином. Минута ему понадобилась, чтобы дозвониться до гаража, найти завгара, отругать последними словами и решить проблему с грузовиком. После этого он положил трубку на рычаг, подмигнул Внучеку и сказал:

— Вот так собак стригут за хвост и палкой…

— Но это еще не все, Шариф Шафутдинович, я думаю, что наш с вами долг сделать все необходимое для отправки и похорон. Все они командированные. С этим и раньше-то проблема была, а уж теперь…

В Хуснутдинове проснулся дух противоречия. А мы тут при чем? Это дело субчиков. У них свое начальство в Н-ске.

— Даже если все их начальство приедет сюда, без вас им не справиться, — подбросил Хозяину очередного леща Федя. — Конечно, все это нужно сделать из человеческих соображений, но и… Вы же понимаете, полгода назад мы с вами говорили, что у нас не Швейцария, где после митинга или какой-нибудь акции протеста все идут в закусочную пить пиво и закусывать сосисками. У нас пива нет, сосисок тоже, а вот водки навалом…

— Понял, понял, — сморщился Хуснутдинов, и Федя не стал продолжать, хотя сделать это стоило бы.

В октябре прошлого года в СМУ пять дней не выдавали зарплату: в банке не было денег. Потом какую-то сумму нашли, и главбух, чтобы не очень утруждать своих работников перерасчетами, решил выдать не всем по ползарплаты, а полностью, но выборочно. И, конечно, первыми ее получили конторские и постоянный состав. Командированным и спецконтингенту денег не хватило, а им, если верить их лидерам, деньги были нужнее, чем кому-либо.

Возник конфликт, который можно было мирно разрешить, но пришедшие к главбуху представители командировочных и «условников» не были им приняты. Все это закончилось дракой, переросшей в массовые беспорядки, в ходе которых были разгромлены контора и общежитие спецкомендатуры. Стройка остановилась на три дня. Главбух срочно лег в больницу. Хуснутдинов потребовал наряд милиции для охраны собственной персоны, а с его водителя на несколько дней слетела маска обычной наглости.

Федя знал о зреющих беспорядках и просил Хуснутдинова либо вообще не выдавать зарплату, либо выдать всем по половине. Но Хозяин так не сделал и был наказан, и с той поры, как всякий неглупый человек, стал прислушиваться к намекам Внучека: какой же начальник откажется от собственной выгоды.

— Я позвоню? — спросил Федя.

Хуснутдинов с готовностью кивнул: ему не хотелось развивать тему прошлогодних беспорядков.

Федя позвонил в отделение и попросил шефа прислать за ним машину.

— Возьми мою, — сказал Хуснутдинов, одним ухом слушавший его.

— Нет, — ответил Внучек, — мне еще в одно место заехать надо…

— А-а, тогда, конечно, — произнес Хозяин и уткнулся в бумаги.

Федя, однако, хитрил, некуда ему было заезжать. И от машины Хуснутдинова он отказался вовсе не из-за неприязни к его водителю. Федя решил использовать время, пока будет ждать машину, для визуального контакта с Кондратьевым.

Почти одновременно с отделенческим «уазиком» на дороге показались трое. Шеф назвал бы их маленькими начальниками. К таковым он относил инженеров, пребывающих на рядовых должностях, не имеющих своих машин, вкалывающих день и ночь на участках и даже в конторе появляющихся только ради планерок и получения зарплаты. Одним из троих был Кондратьев. Он, конечно, заметил спичку в зубах у капитана, — визуальный контакт состоялся.

— Ну как, рука супостата не просматривается? — спросил шеф, когда Федя появился в отделении.

— Просматривается, — ответил Федя. — Один у нас супостат — мы сами.

— Да, — многозначительно подтвердил шеф, — в этой стране главный супостат — раздолбайство, а раздолбай — враг номер один.

— И долбалоб тоже, — добавил Федя, имея в виду совсем не то, что имел в виду шеф, и думая, что почти все перестали говорить «у нас», «в нашей стране», а модно стало говорить «в этой стране».

— Однако с этим супостатом мы справиться не можем: раздолбайство в этой стране вечно, — сказал шеф и, помолчав, добавил фразу Шелленберга из «Семнадцати мгновений весны», которую повторял по три раза на дню: — Оно бессмертно, как бессмертен в этом мире сыск…

Шеф еще о чем-то говорил. Он был в прекрасном настроении, видимо, успел доложить в управление о происшествии первым…

Федя слушал его вполуха, так как боялся прозевать звонок в своем кабинете. Он специально оставил там дверь открытой, а дверь кабинета шефа не закрыл. Дверь кабинета секретарши также была открыта, и оттуда доносились обрывки разговора Раисы Михайловны с одной из многочисленных подруг. Вообще-то раньше подруг было еще больше, но времена изменились, и уже не престижно дружить с сотрудниками КГБ.