Кстати, слова шаха взяты мной из его книги «Белая революция». Представьте себе, ее отправляли и даже тайком забрасывали в разные страны. Издана она и на русском языке анонимной типографией во Франции (цитирую именно это издание. — А. К.), а перевод с персидского сделан, как гласит сообщение на обороте первого листа, «под руководством генерала Джаханбани». Вот так!
«Белой революцией» шах назвал свои реформы — они позволяли богатым богатеть еще больше, а бедным беднеть еще непереносимее. Иранский народ потребовал выдачи у США автора этой надменной книги, желая
Образчик авантюризма:
Советский читатель хорошо знает историю подготовки и провала операции «Блю лайт». Бжезинского считают вдохновителем и координатором этой операции. Телетайпы отстучали подробности ее подготовки и ее провала. Международные обозреватели высказали свои мнения. Союзники США вздрогнули, словно на мгновение заглянули в непредсказуемое будущее. Время идет, но история этого налета еще не стала прошлым. Хочу добавить несколько соображений.
С военной точки зрения эта операция была бессмысленной, с политической — тем более. Соединенные Штаты — богатая, сильная страна. Она может устроить не один такой рейд с помощью вертолетов, транспортных самолетов, авиации прикрытия и поддержки.
И, в конце концов, вовсе необязательно столкновение своих летательных аппаратов на чужой земле, пожар и такая паническая «ретирада», когда бросают трупы товарищей. Допустим, пробился бы спецотряд, переодетый по нацистской манере в форму противника, к зданию посольства США, наложил бы он гору трупов и погиб бы сам.
А что стало бы с заложниками?
Ведь в сфере огня никто не может рассчитывать на экстерриториальность! Значит, дело не в заложниках. И это ясно всему миру, кроме американского обывателя, сбитого с толку, наэлектризованного искусственно взвинченным шовинизмом. Смысл налета, как давно ясно, был в другом. В попытке вызвать переворот в стране, инсценировать восстание силами «пятой колонны», залить улицы Тегерана и других городов кровью, добраться до Кумы…
А что стало бы с заложниками?
Да полноте, кто о них думал в Белом доме! Уж во всяком случае, не Бжезинский. И при первом и при втором варианте заложники были заранее приговорены к смерти. И кем же? Тем же Белым домом. Его Тартюфы действуют в масштабах, и не снившихся мольеровскому герою.
2
Каждый ощущает движение времени по своим приметам. Но есть и общие признаки. Возникают новые события, рушатся старые идолы, меняются люди. Былое горе переходит в новую надежду, старая обида уступает место новой радости. Вчерашние враги становятся добрыми соседями. Мир меняется. Человечество ищет пути социального обновления и прогресса. Мир меняется, но есть в нем застойные явления, похожие на заболоченную землю, источающую ядовитые испарения.
В 1969 году «Литературная газета» опубликовала мой памфлет «Плоды просвещения господина Бжезинского». В ту пору он возглавлял «Институт исследований проблем коммунизма» при Колумбийском университете. Его высказывания были пересыпаны антисоветизмом и антикоммунизмом, как лежалые вещи нафталином.
Меня удивила тогда прямо-таки маниакальная ненависть этого профессора к нашей стране, какое-то гипнотическое, непреодолимое желание оболгать ее, отравить почву советско-американских отношений, вырастить на ней цветы зла… Он далеко не один такой в Штатах, но некоторые социальные и человеческие особенности его натуры побудили меня выделить его в качестве главного персонажа памфлета.
В период, когда СССР и США заключили между собой первые важные соглашения во имя разрядки международной напряженности, Бжезинский яростно отстаивал догматы «холодной войны». Я прошу читателя вникнуть в суть цитаты из его статьи того времени в журнале «Энкаунтер». Вот она:
«По мере того, как старшее поколение увядает, а молодое становится зрелым, мы будем все чаще и чаще возвращаться мыслями к «холодной войне» — периоду, отмеченному относительной стабильностью и большой степенью ясности. «Холодная война» была определенной формой мышления, которой нам будет все больше и больше недоставать сейчас и в предстоящие годы».
Бжезинский оплакивал «холодную войну», как родную мать. Спустя срок я увидел его в Нью-Йорке, в Интернациональном клубе печати при ООН. Нас познакомили в кулуарах. Сухощавый, с мелкими птичьими чертами лица, с прической «бобриком», он ровным голосом прочел собравшимся журналистам-международникам нечто вроде лекции о «советской угрозе», аккуратно сложил какие-то листки в папку и смахнул какую-то пылинку с пиджака.
Хотелось думать, что, привлеченный на пост помощника президента по национальной безопасности, Бжезинский проникнется чувством государственной ответственности и, как один из тех, кто стоит у руля внешней политики, внесет свой вклад в разрядку международной напряженности.
Но произошло другое.
Дипломатия — искусство возможного. Эта старая формула точна и ясна. Она предполагает трезвый и взаимный учет интересов, а также доброй или злой воли международных партнеров. Дипломатия, желающая невозможного, не достигает ничего или приводит к войне. Признание принципа мирного сосуществования придает этой формуле новую ценность, ибо что же можно предложить взамен в нашу эпоху? Существует понятие «дипломатия канонерок», но всего лишь как иронический псевдоним демонстрации военной силы. Внешняя политика Гитлера, деятельность Риббентропа получили, как известно, насмешливое и вместе с тем зловещее название «ультрадипломатия». Она и была не строительством мира, но подготовкой к войне.
Советология — желание невозможного. Ее программа сокрушения Нового мира — ирреальна. Советологи обманывают себя и своих патронов. Но именно их злокозненные идеи Белый дом вводит сейчас в международный обиход. Советология также и совокупность приемов психологической войны с антисоветскими целями, и ныне особенно ясно обозначился процесс перемещения ее принципов из круга реакционной и буржуазной пропаганды в сферу внешней политики.
Один из главных инициаторов этой политики — Збигнев Бжезинский. Да, впервые в Белом доме такой видный пост занимал советолог-профессионал. Тот, кто на протяжении последнего десятилетия знакомился с политическими статьями, лекциями и книгами Бжезинского, без труда различал его почерк во множестве акций американской внешней политики.
Заглянем в американские источники, поскольку деятельность Бжезинского озадачивала и пугала всех здравомыслящих людей в США.
Журнал «Нью-Йоркер»: Бжезинский «использует свой доступ к формированию внешней политики Соединенных Штатов для таких решений, которые согласуются с его антисоветскими убеждениями». И далее: «Его первая реакция, как правило, обладает антисоветским звучанием».
«Нью-Йорк таймс»: «Он, как никто другой из официальных американских лиц, заинтересован в том, чтобы столкнуть Китай с Советским Союзом».
Сенатор Дж. Макговерн: «Бжезинский преисполнен решимости проводить внешнеполитический курс на кризисы и противоборство».
Сенатор Ч. Дигс: «Бжезинский превращает Африку в поле битвы для американо-советской конфронтации».
Помощник президента начал так судорожно вертеть руль внешней политики, такие закладывать виражи на ровном месте, что чиновники Госдепартамента стали на полном ходу сигать из машины в разные стороны: не случилось бы непоправимой беды.
Не будем обольщаться. Сайрус Вэнс и его коллеги — вовсе не друзья Советского Союза или нового, в муках рождающегося Ирана. Но они знают, что дипломатия, как уже сказано, искусство возможного. Поэтому лучше спрыгнуть на ходу, прежде чем лопнет тяга рулевого управления. Водители знают, что это такое в автомобилизме. Ну, а чем оно, это самое, грозит в политике — нетрудно себе представить.