Бжезинский был Гришкой Распутиным Белого дома. Конечно, разница бросается в глаза, что и говорить. Один — полуграмотный мужик со смоляной бородой, в суконной поддевке и лаковых сапогах. Другой — профессор, гладко выбритый, в строгом костюме из серой шерстяной фланели.

Но несомненно и сходство. Влияние профессора на президента можно сравнить лишь с гипнотическим воздействием Распутина на слабодушного и неумного царя. Одного нашли в чаще сибирской тайги, другого отыскали в дебрях советологии. Впрочем, в заокеанском случае произошло обратное. Помощник нашел среди зарослей арахиса будущего президента, так что это обстоятельство определим не к сходству, а к разнице.

Эти бесчисленные интервью в газетном каскаде, это прихорашиванье у международного зеркала, это желание подбочениться и произнести нечто сногсшибательное, такое, чтобы поразить воображение невежественного конгрессмена или пощекотать провинциального журналиста. Так возникают терминологические загадки, вроде «дуги кризисов», изобретенной Бжезинским, или ассоциативные аналогии, наподобие упоминания об «инциденте в Фашоде».

О «дуге кризисов» много говорить не будем. Европейская пресса не без иронии подхватила это определение, но тем не менее пользуется им. Карту мира можно испещрить окружностями, треугольниками, квадратами. Но геометрические фигуры не способны объяснить положение в меняющемся мире. «Дугу кризисов» можно использовать разве что для метафорической упряжки и вообразить себе автора в виде надтреснутого колокольчика, дребезжащего над этой самой дугой.

Но прочь риторику!

А вот возле упоминания об инциденте в Фашоде есть смысл задержаться. Впервые о Фашоде Бжезинский упомянул в статье, опубликованной журналом «Энкаунтер». Весьма злорадно предрекал он ситуацию, при которой «две, перекрывающие друг друга, глобальные военные силы, конфликтующие между собой, а также глобальные интересы в динамической нестабильности третьего мира» (уф! — А. К.) неизбежно приведут к вооруженному столкновению где-нибудь.

Далее Бжезинский набрасывал сценарий такого вожделенного конфликта:

«У каждой из крупных держав может возникнуть желание вторгнуться куда-то первой, в надежде, что, застолбив какие-то притязания, она отобьет у другой державы охоту соваться туда же».

Вот тут Бжезинский и сослался на инцидент в Фашоде, сослался коротко, без долгих пояснений, просто как на бесспорную иллюстрацию к сказанному. Тогда на эту «Фашоду», кажется, мало кто обратил внимание. Ну, бросил автор словцо, просто так, небрежно, через плечо, эрудицию показал. А от статьи в целом у меня тогда осталось странное ощущение, будто ее автор потирает руки. Да, вот так, поставил последнюю точку в рукописи, поднялся из-за стола и этак легонько потирает руки, прохаживаясь по кабинету. Потирает руки и приговаривает, мол, «будет столкновение, будет, стоит только захотеть».

Что же это такое — Фашода? Небольшое селение. В 1898 году капитан Маршан во главе боевого отряда, пройдя сквозь болота и джунгли Центральной Африки, достиг желтых вод Нила, занял эту самую прибрежную Фашоду и поднял на башне старой египетской крепости трехцветный флаг Франции.

Тем временем вверх по реке навстречу французскому отряду форсированными переходами шел английский экспедиционный корпус под командованием генерала Китченера. Огнем и мечом покоряли бритты суданские земли. Они стремились к безраздельному господству над всем бассейном Нила.

Тем временем отряд Маршана разрезал коммуникационные линии между Северной и Южной Африкой. Желая поскорее выбить французов из Фашоды, Китченер отправил туда по реке пять канонерок. Они высадили десант и на окраине того же селения, на вышке крепостной его стены подняли флаг Великобритании.

Генерал действовал решительно. Еще один десант на берег, к югу от Фашоды — и отряд французов был заблокирован, перевозка по реке каких-либо грузов, военнослужащих или курьеров для связи с метрополией — воспрещена. На протест Маршана Китченер только фыркнул в рыжие усы.

Между тем в европейских столицах началась сложная игра колониальной дипломатии. Обстановка накалялась. В «Тетрадях по империализму» Ленин охарактеризовал ее так: «Англия на волосок от войны с Францией».

Три фактора повлияли на решение Франции отступить: сдержанная позиция ее союзника — царской России, страх перед нападением Германии в дополнение к вооруженному столкновению с Англией и острый внутриполитический разброд в стране, вызванный делом Дрейфуса.

Итак, Франция отступила, но спустя год, в канун нового, XX века, ради общих интересов колонизаторов, пошел на уступки Лондон. Африканские владения обеих держав были разграничены. Франция окончательно удалилась из бассейна Нила, но взамен получила большой кусок Судана. В тех же «Тетрадях по империализму» Ленин записал по этому поводу: «Англия и Франция делят Африку». Так оно и было. Соглашение 1899 года завершало раздел центральной части этого континента.

Вот что такое Фашода.

Теперь нам с читателем легко оценить степень эрудиции Бжезинского, путающего век минувший и век нынешний, времена безнаказанного колониального разбоя с эпохой победоносной борьбы народов за независимость и суверенитет.

Но на этом тема Фашоды, как исторической аналогии, еще не кончена.

В той давней статье Бжезинский писал:

«Как минимум одной такой новой Фашоды следует ожидать… Вопрос в том, конечно, можно ли будет американо-советскую Фашоду, при нынешнем ядерном паритете этих держав, урегулировать таким же мирным путем, что и англо-французскую в конце XIX века».

Что означает эта в высшей степени странная фраза? Давно известно: исторические параллели рискованны. А эта еще и бессмысленна. По точному смыслу цитаты из «Энкаунтера» получается, что именно ядерный паритет отменяет возможность или затрудняет мирные урегулирования, — я не ошибаюсь? Да, именно так. Значит, при военном превосходстве одной из сторон дело пойдет глаже? Да, именно такой вариант предпочтителен Бжезинскому. И я вспоминаю, что ведь у генерала Китченера уже в самом начале фашодского кризиса был целый корпус — двадцать тысяч солдат, пять канонерок, — а за ними весь большой флот Британии. Отряд Маршана насчитывал всего лишь 150 человек.

Бжезинский писал свою статью вскоре после разгрома полумиллионной американской армии во Вьетнаме. За тридевять земель от своих пределов она использовала в той войне весь спектр современного оружия и не смогла принудить Вьетнам к отступлению. В резерве у США оставалось ядерное оружие. Оно не было пущено в ход, но ведь не по причине гуманности. Весь мир знал: Советский Союз не даст растерзать Вьетнам.

Вот почему Бжезинский жаловался на ядерный паритет.

«Превосходства!» — слышим мы рев из политических джунглей США. Превосходства во всем — в средствах доставки и качестве боезаряда, в войсках, ракетных и обычных, на суше, на море и в воздухе. Превосходства в пять, десять раз, с запасом прочности, навсегда, до скончания веков. Только оно даст возможность Соединенным Штатам достичь мирового господства.

Вот, в таком случае, по Бжезинскому, и по Хейгу и по Рейгану сподручнее говорить о мирных урегулированиях, на условиях, продиктованных теми, кто достиг военного превосходства.

Таков смысл фашодского кризиса, как его понимал помощник президента. Но и на этом история «аналогии» еще не исчерпана. Она только начинается.

Ровно через десять лет после опубликования статьи Бжезинского ее автор вернулся к полюбившемуся примеру. На этот раз он сам все объяснил. В мае 1978 года журнал «Нью-Йоркер» напечатал статью Элизабет Дрю. Известная журналистка взяла у Бжезинского обширное интервью. И то, как он, наконец, объяснил исторический урок Фашоды, четко и открыто охарактеризовало запланированную Белым домом стратегию и тактику действий Соединенных Штатов в Афганистане.