Наконец, резиноподобная воронка прекратила свое действие и Повелитель Лучей взял её в свою руку и вынул из пупа Эш Шамаша - она снова превратилась в серебристый кинжал, который он спрятал в ножнах на своем поясе.

  - Встань, Эш Шамаш. Ты очищен. Теперь ты достоин стать жрецом Ночной Королевы, достоин сочетаться с ней таинственным браком.

  Пение опять из мажорного стало минорным, спокойным, свет постепенно угасал. Ганин встал с жертвенника, точнее, слетел с него. Не успел он послать мысленный импульс мышцам ног и рук, как тут же взлетел в воздух как бабочка и плавно опустился на пол.

  - Одень новые брачные одежды, Эш Шамаш. Ты не должен ходить обнаженным.

  В голове Ганина тут же возник образ его новой одежды - свободной, серебристой, воздушной. Он знал, что стоит ему захотеть - и его мысль тут же станет реальностью. Ганин захотел и... вот он уже одет! Его новое облачение было копией одежд таинственных фигур - длинная до пят с серебристым плащом и капюшоном, закрывавшим почти все лицо.

  - А теперь иди, Эш Шамаш! Иди к своей госпоже, к своей богине. Она уже ждет тебя! Ганин посмотрел вверх и понял, что ему нужно подниматься прямо к улыбающейся луне. Но это задание ничуть не удивило его. В его сознании тут же вспыхнул образ многоступенчатой пирамиды - зиккурата - только не с восемью, а с тысячами тысяч ступеней - движущихся ступеней, так что стоило ему вступить на одну из них, как та понесла его наверх, на самый верх, как лента бесконечного призрачного эскалатора, а на самом верху исполинского зиккурата он встретил Её... Улыбающийся диск луны был всего в нескольких шагах от его лица, но яркий свет, исходящий от него, не слепил его глаза - свет был призрачным.

  - Добро пожаловать, Эш Шамаш! Теперь мы, наконец-то, можем быть вместе - и мы будем вместе! - донесся мелодичный голосок. - Но с меня ещё причитается! Ты отдал мне свое сердце и свою кровь, а, значит, свою душу, обитающую там. Это - самая высшая жертва, на которую способен человек. И я приняла эту жертву, отданную на алтаре моего сердца... Что я могу дать тебе взамен, мой возлюбленный Эш Шамаш? Я дам тебе вечность - ты будешь также вечен, как пламя, которое ты будешь всегда возгревать и которое ты всегда будешь поддерживать. Это пламя вечно будет возжигать в моих рабах пламень вожделения, а залогом этой вечности пусть будет этот маленький подарочек... Взор Ганина упал на его собственную правую руку. В ярком лунном свете на его безымянном пальце отчетливо проявилось призрачное бледно-золотистое кольцо с двумя маленькими, чистыми как слеза, бриллиантами.

  - Кольцо - символ вечности, а бриллианты на нем - слезы моего вечного одиночества, хранителем которых стал теперь ты, мой возлюбленный Эш Шамаш. И пока ты со мной, слез этих не будет больше на моих глазах! Ну а теперь тебе пора. Твое тело не может долго находиться без души, ты можешь умереть, а я пока этого не хочу. Тебе ещё предстоит написать такой портрет... такой портрет..., которого не писал ни один из смертных, но не сейчас... не сейчас...

  Луна замолкла, а призрачный зиккурат вдруг на глазах стал таять, как утренний туман под лучами теплого солнца, и Ганин почувствовал, что он проваливается куда-то вниз, внутрь этого тумана, увязает в нем, как в болоте, и тонет, тонет, тонет... Последнее, что он увидел, это было ПЯТЬ пальцев правой руки, на одном из которых, безымянном, было надето бледно-золотое кольцо с двумя бриллиантами, которое, как и сам зиккурат, стало все больше и больше бледнеть и развоплощаться.

  - Помни, мой возлюбленный Эш Шамаш, - донесся до него откуда-то издалека мелодичный голос. - Сохрани мне верность, верность моим слезам... Впрочем, Я сама помогу тебе это сделать - мое кольцо станет для тебя крепче самых тяжелых кандалов и даже всесильный Геркулес не смог бы снять с тебя мой свадебный подарочек! - и уши резануло нестерпимой болью от громкого металлического звука холодного, неприятного смеха, а потом голос пропал, и Ганин окончательно провалился в серебристый туман, в который превратился зиккурат, и стремительно полетел вниз, вниз и вниз, в кромешную черноту...

  ШЕСТЬ...

  Снежана проснулась рано утром от резко бьющей по ушам мелодии мобильного телефона. Однако она, мысленно послав все к черту, спряталась с головой под подушку, а сверху ещё накинула толстое одеяло, как когда-то давно, в детстве, и решила ни за что на свете не вставать - 'ничего, отзвонятся да отстанут!'. Но звонок и не думал прекращаться, как будто телефон решил сыграть ей всю 45-ю симфонию Моцарта за один раз.

  А потом так некстати раздался голос мамочки:

  - Да... да... Константин Михайлович... да... да, она здесь... приболела немножечко... что-нибудь передать?.. Ах, лично... Это так срочно? Да? Ну хорошо, она перезвонит вам... Я передам... Да-да, обязательно...

  - Ну что там, мам, опять? Я ж отгул на два дня взяла! - недовольно скривила губы Снежана, выбираясь из-под одеяла - заснуть снова уже не представлялось никакой возможности -, и сладко потянулась. - Мне такой сон снился - супер просто! Надо ж было мне позвонить!

  - Снежа, доченька, зайчик мой! - залепетала мама, виновато глядя на дочь. - Да я уж и хотела его отправить-то, Константина Михайловича, да он прям вцепился как клещ в меня. Говорит, срочнее некуда, кровь из носу, ну и все такое прочее...

  - У него всю жизнь 'срочнее некуда', 'кровь из носу' и 'все такое прочее' в придачу! - с досадой махнув рукой, ответила Снежана. - А в результате я ни отпуска нормального уже лет пять не видела, ни выходных!

  Снежана встала с постели и отправилась в ванную. 'Пусть хоть весь мир разорвется на куски, а ванную я приму спокойно, как полагается!' - упрямо подумала она и вывернула краны на полную катушку.

  Снежана приняла 'как полагается' не только ванную, но и съела вкусный мамин завтрак и выпила большую кружку черного ароматного натурального кофе. Все это время мама просто дырки сверлила в её голове своим взглядом, видимо, ожидая подробностей о её вчерашних приключениях, но Снежана упорно и с некоторым тайным наслаждением продолжала завтракать молча. И лишь когда последний кусочек был съеден и последний глоток кофе выпит, Снежана вдруг посмотрела в глаза матери и сказала:

  - Все было хорошо, мама. Просто замечательно! - и почему-то, не удержавшись, прыснула от смеха. На душе у неё было легко, хорошо и светло. И даже этот дурацкий звонок Константина Михайловича, её шефа, не мог ей испортить до конца настроения от чудесного вечера.

  А мама - кругленькая румяная женщина с веселыми морщинками у глаз и полных губ - рассмеялась в ответ и, присев рядом с дочерью, обняла её и погладила своими большими ласковыми руками по золотистым волосам:

  - Я рада за тебя доченька... Какой он?

  - Мам! Обещаю тебе, как только будет у меня свободная минутка, обо всем тебе расскажу, честно-пречестно! - и чмокнула маму в румяную полную щеку. - А где Светик?

  - В школе уже, отвела давно, ещё утром...

  - Ой, а сколько время-то?.. Ах! Почти двенадцать! Боже мой! Ну и спать я... За весь год наверное выспалась!

  Снежана вскочила с табурета и бросилась в зал, открыла ноутбук и позвонила по скайпу шефу.

  Шеф ответил сразу же, будто нарочно её ждал. На экране показалось осунувшееся беспокойное круглое 'лягушачье' лицо с маленькими глазками с красными опухшими веками и мешками под ними, толстыми висячими щеками, двойным подбородком, оттопыренными ушами. Глазки его суетливо бегали и выглядел он явно встревоженно.

  - Ну что, проснулась, спящая красавица? - натянуто улыбнулся толстыми губами Константин Михайлович, которые в сочетании со слишком большим ртом, делали его улыбку похожей на улыбку болотной жабы. - Я знаю, знаю, знаю - тут же замахал он рукой на экране. - Виталий мне уже все рассказал. Ты, безусловно, давно заслужила отгул. Но обстоятельства - ты же знаешь, для нас, журналистов, это небесные боги! - требуют от нас зачастую невозможного...

  - И что на этот раз? - сложив руки на груди, спокойно сказала Снежана, приготовившись к самому худшему - к командировке в какую-нибудь деревню, где вчера какой-нибудь пьяный тракторист увидел НЛО или черта с рогами...