Батюшка говорил что-то ещё, но Ганин уже его не слушал, хотя и чувствовал, что очень важное что-то он говорил, да вдобавок и не видел ничего - слезы напрочь застилали глаза. Он только ощутил, как его головы коснулась какая-то ткань, чьи-то руки придавили её, а потом ткань была снята и - больше ничего... Лишь чувство колоссального облегчения на душе, да потом какой-то прохладный металлический предмет скользнул змейкой по его шее и груди. А потом, когда Ганин встал, никого рядом уже не было, а дверь была закрыта. Он тихо и облегченно рассмеялся, ничуть не расстроившись, что совершенно забыл, на каком числе 'только не умирай...' он остановился. Вместо этого в памяти всплыло давно забытое 'Отче наш...', которое он заучивал наизусть ещё с баб Машей в детстве, и Ганин с наслаждением три раза громко прочитал молитву, перекрестился и, почувствовав огромную физическую усталость от бессонной ночи, лег на раскладушку и тут же заснул как младенец...

  Проснулся Ганин от тонкого детского голоска, резко ударившего в уши:

  - Мама, мамочка, мамуля! Проснись, мамуленька! Мама-а-а-а-а-а-а!..

  - Тише, тише, Светик, а то дядю разбудишь, он, наверное, и не спал всю ночь, караулил, спаси его Господи! Тише, зая, тише...

  - Баб, а когда мамочка проснется? Когда?

  - Светик ты мой, Светик-семицветик! - ответил ей мягкий старческий голос. - Помнишь, сказку мы с тобой читали, про спящую красавицу, а?

  - Ой, баб, помню-помню... Там ещё богатыри и царевич Елисей! Ой, баб, а мамочка что - в сказку попала?

  - В сказку... в сказку, зайчик...

  - Ой, баб, здорово, я всё поняла! Надо, чтобы маму поцеловал прекрасный принц, Елисей, и тогда она проснется, правда?!

  - Правда, правда, Светик! Ты у меня умница, все-все понимаешь... - раздался чмокающий звук.

  Ганин медленно поднялся с раскладушки и, с трудом раскрывая опухшие глаза, увидел сидящую возле кровати Снежаны пожилую женщину, её маму, и чудесную золотоволосую круглолицую девочку с фиалковыми глазами на молочно-белой коже в легком платьице с юбкой-куполом. Она сидела у бабушки на коленях и держала мамину ручку в своих руках.

  Ганин кашлянул и две пары глаз тут же уставились прямо на него, а потом девочка быстро спрыгнула с колен бабушки и побежала к Ганину, запрыгнула ему на колени и заверещала:

  - Дядя, дядя, дядечка, побудьте на минуточку прекрасным принцем! Поцелуйте мою мамочку! Я так хочу, чтобы она проснулась поскорее! Ну, поцелуйте же-е-е-е-е-е! - девочка отчаянно теребила Ганина за обе щеки и уши.

  - Света! Света! Да как ты можешь такое говорить! А ну отстань от дяди! А ну отстань! - испуганно залепетала бабушка и, взяв девочку на руки - впрочем, упорно сопротивляющуюся - отошла в сторону. - Вы уж простите, Алексей Юрьевич...

  - Да нет, что вы... - смущенно покраснел Ганин, быстро вставая с раскладушки. - Все хорошо. Это я во всем виноват, не уследил... Я... Возникла неловкая пауза.

  - Ну, все, Светик, дядя проснулся и нам пора. Иди, погуляй пока в коридорчике, иди пока, я сейчас выйду!

  - Не хочу, не хочу, не хочу, я с мамой хочу! - захныкала девочка, но тут в палату зашла медсестра и, по просьбе старой женщины, взяла Светика за руку и увела в игровую комнату.

  Когда дверь закрылась, мама Снежаны опять села у кровати дочери и глубоко и грустно вздохнула.

  - Врачи не могут ей поставить диагноз, даже в Москву звонили... - голос её оборвался и плечи затряслись в беззвучном рыдании. - Она у меня единственная, кровиночка моя, заинька! Без мужа растила, одна... Каждый вечер затемно молилась перед иконами за неё, все боялась, что рано или поздно случится... То туда ездила, то сюда... Боялась и боялась... И вот, чего боялась, то и случилось... Ганин подавленно молчал, а потом поставил второй стул рядом с женщиной, сел и тяжело вздохнул.

  - Теперь я понимаю, кто священника вызвал. Спасибо вам, Анна Николаевна, Снежечке лучше стало, да и мне тоже. Он сказал, что с ней будет все хорошо...

  Плечи Анны Николаевны вдруг перестали трястись. Она удивленно подняла взгляд на Ганина и не могла вымолвить ни слова.

  - Ка... кого священника? Я ник... кого не вызывала...

  - Как не вызывали? - удивился в свою очередь Ганин, даже сняв очки. - Беленький такой, с седой бородой, а глаза - добрые такие, умные, как насквозь видят. Он Снежу причастил, помазал маслом и водой все покропил, сказал молиться, сказал, что есть надежда...

  - А... откуда он? - шепотом спросила Анна Николаевна.

  - Из Глубокого, недалеко отсюда, там у него церковь...

  Анна Николаевна подскочила, как ужаленная.

  - Глубокое? Глубокое! Да, там есть храм святителя Николая, я там свечки ставила за здравие Снежи, записку подавала, когда отсюда вчера домой шла, - проговорила женщина, комкая в руках носовой платочек, весь мокрый от слез. И вдруг засуетилась и стала рыться в своей сумочке.

  - Вот, там икону купила, здесь, у Снежи, поставить, чтоб защищал её, исцелил...

  Ганин взглянул на икону и волосы на затылке у него зашевелились - на ней он увидел точное изображение своего утреннего гостя...

  С Анной Николаевной Ганин договорился быстро. Было решено, что круглосуточное дежурство за Снежей примет теперь она, спать будет на его раскладушке - нельзя Снежу увозить из этой палаты ни под каким предлогом. Светик будет тут же - в больнице есть игровая, есть услуги воспитателя, который занимается здесь с маленькими пациентами, чтобы они не отставали от школы. Только если Снежа будет в руках Анны Николаевны Ганину будет спокойно.

  - И помните, Анна Николаевна, ни под каким предлогом не позволяйте вывезти отсюда Снежу, ни под каким!

  - Конечно, конечно, Алексей Юрьевич, конечно, конечно... Но что вы-то будете делать?

  - Пока не знаю. Я знаю одно - Снеже я умереть не дам и идти на поводу у нечисти я больше не буду. Это - самое главное! А что делать - придет ещё, придет... Это как с картиной - сначала вроде и не знаешь ничего, так, в сердце одна решимость написать и общий план, а потом сам не понимаешь - откуда что берется? Пишешь и пишешь, а потом - хоп! - и все готово! Главное, Анна Николаевна, решимость иметь, решимость бросить судьбе вызов... Знаю одно, что сидя здесь, в палате, я ни Снежу не спасу, ни себя, надо действовать. Так вы за ней последите?

  - Шагу не ступлю, Алексей Юрьевич, шагу не ступлю, - твердо сказала мама Снежаны. - Можете быть спокойны!

  Затем Ганин отправился к главному врачу и строго-настрого наказал не перевозить пациентку из палаты, оставил солидную сумму денег на непредвиденные расходы, а потом быстро вышел из больницы. У ворот его уже ждала машина.

  - Куда едем?

  - Сначала - в Глубокое, потом - в Марьино...

  Только поздним вечером Ганин оказался, наконец, в комнате для гостей в усадьбе Никитского. Сначала он долго ждал единственного батюшку-настоятеля храма, пока тот приедет с требы. За это время большой подсвечник под иконой святителя Николая Ганиным был утыкан свечами прямо как подушечка для иголок - иголками. Потом долго беседовал со священником, обо всем ему рассказал, кроме как об утреннем чуде. Тот отпустил ему грехи и проинструктировал, что нужно сделать, чтобы подготовится к причастию, а на счет портрета решили, что священник приедет в усадьбу и освятит всю комнату, в том числе и зловещий портрет. На сомнения Ганина по поводу опасности, исходящей от него, священник только рассмеялся. 'Благодать Божия даже от радиации защищает, не то, что от всяких там портретов!' - со снисходительной улыбкой махнул он рукой. Ганин, успокоенный и обнадеженный, дал солидное пожертвование на храм, а потом поехал в поместье, хотя, если честно, предпочел бы провести ночь где-нибудь в другом месте, хоть бы и в храме.

  В поместье Ганин поужинал довольно скромно - съел один салат со стаканом гранатового сока -, принял душ и отправился в комнату для гостей. Комнату с портретом, которую он ЛИЧНО запер на все четыре оборота ключа, а сам ключ спрятал у себя в бумажнике, он решил больше никогда не посещать.