— Когда ты Мертвая, — упрямится Клер, — ты не спишь всю ночь.
— Когда ты Мертвая, — объясняет няня, — тебе всегда очень холодно и сыро, и надо лежать тихо-тихо, а то придет Специалист и заберет тебя.
— Тут в доме водятся привидения, — сообщает Клер.
— Я знаю, — кивает няня, — я здесь жила.
Клер и Саманта приехали на лето к отцу, в старый дом под названием Восемь Труб. Мама у них умерла. Ровно двести восемьдесят два дня назад.
Отец пишет книгу о Восьми Трубах и о поэте Чарльзе Читхеме Рэше, который жил здесь в конце прошлого века. В тринадцать лет Рэш убежал из дома на море, а в тридцать восемь вернулся. Женился, произвел на свет ребенка, три тома слабых малопонятных стихов, роман под названием «Смотрящий на меня в окно», еще более слабый и малопонятный, и в 1907 году снова исчез из дому, теперь уже навсегда. Отец говорит, что некоторые стихи Рэша все же не лишены смысла, да и роман не такой уж длинный, в конце концов.
Как-то раз Саманта спросила, почему он решил писать книгу именно о Рэше. Потому что этого еще никто не делал, сказал отец, а вы с Самантой лучше идите играть на улицу. Это я Саманта, сказала она, но он только нахмурился и проворчал — как вас различить, если обе в синих джинсах и клетчатых рубашках? Почему одна не может одеваться в зеленое, например, а вторая — в розовое?
Двойняшкам больше нравится играть в доме. Восемь Труб — дом большой, не меньше приличного замка, только еще темнее и грязнее, чем Саманта представляла себе замок. Правда, здесь больше всяких диванов, фарфоровых пастушек с отбитыми пальцами и меньше комплектов оружия. А рва вовсе нет.
Дом открыт для экскурсий. Туристы, в основном семьи с детьми, осматривают угодья Восьми Труб и два первых этажа. Третий этаж отдан в распоряжение Саманте и Клер. Иногда они играют в исследователей, иногда ходят за служителем, который проводит экскурсии. Через неделю после приезда двойняшки выучили все его пояснения наизусть и теперь беззвучно, одними губами рассказывают вместе с ним. А иногда помогают продавать открытки и книги Рэша в маленькой сувенирной лавке.
Мамаши улыбаются им и часто говорят что-нибудь ласковое, но двойняшки лишь молча смотрят в ответ. Вечные сумерки старого дома придают полноватым женщинам бледный, усталый, какой-то расплывчатый вид. В Восьми Трубах все они, — отцы, матери, дети — кажутся уже не совсем настоящими, не такими, как в очереди у кассы. Туристы уходят и никогда не возвращаются, так что, возможно, они и не настоящие. Двойняшкам хочется предупредить их: лучше не выходить из дома, а если вам надо ехать, идите прямо к машинам, и побыстрее.
Служитель говорит, в лесу небезопасно.
По утрам отец сидит в библиотеке на втором этаже и пишет, а после обеда долго гуляет в лесу. Но берет с собой не Саманту и Клер, а карманный диктофон и флягу виски.
Служителя Восьми Труб зовут мистер Коуслек. Левая нога у него заметно короче правой, и на ботинках разные каблуки. Из ушей и ноздрей торчат жесткие черные волосы, а на макушке волос совсем нет. Зато мистер Коуслек разрешил Саманте и Клер ходить по всему дому, исследовать его. Это он рассказал им, что в лесу водятся медноголовые гадюки, а в доме привидения. Всё это довольно злобная компания — и змеи, и призраки, — говорит служитель, так что девочкам лучше ходить по протоптанным дорожкам и держаться подальше от чердака.
Мистер Коуслек различает двойняшек, хотя их не различает даже отец, — говорит, у Клер глаза се-ерые, как кошачья шерстка, а у Саманты сер-рые, как море под дождем.
В лес двойняшки пошли на второй день после приезда. И увидели что-то странное. Саманта считает, что это была женщина, а Клер — что змея. Лестница на чердак оказалась заперта. Они посмотрели в замочную скважину, но там было темно и ничего не видно.
…и у него была жена, говорят, очень красивая. Один человек хотел пойти с ней в спальню, и она сперва отказалась, боясь мужа, а потом согласилась. Муж узнал об этом — говорят, он поймал змею, добавил в виски три капли змеиной крови и дал жене. Так его научил дикарь, который плавал с ним на корабле. Примерно через полгода у нее в желудке завелись змеи, расплодились и стали ползать под кожей. Говорят, было даже видно, как они ползают на ногах, вверх и вниз. Говорят, змеи выели все нутро, и она стала совсем пустая внутри, а потом умерла. Мой папа своими глазами все это видел.
Восьми Трубам больше двухсот лет. Дом получил свое название из-за каминных труб на крыше, таких больших, что Клер и Саманта даже вдвоем могли бы запросто поместиться в любую из них. Трубы сложены из красного кирпича, и каждая идет через три камина — один над другим, по восемь на каждом этаже, всего двадцать четыре. Саманте кажется, что трубы проросли сквозь дом и шиферную крышу, как толстые красные деревья. Рядом с каждым камином стоит чугунная подставка для дров и кованые кочерги в виде змей. У себя в комнате Клер и Саманта играют ими в дуэль. По трубе гуляет ветер. Если сунуть голову в камин, чувствуешь, как сырой поток воздуха устремляется вверх, словно вода в реке. Дымоход пахнет копотью, сыростью и стариной, как камни с речного дна.
Их комната всегда была детской. Там стоит одна большая кровать с балдахином на четырех шестах, похожая на четырехмачтовый корабль. Матрас пахнет нафталином, и Клер брыкается во сне. Чарльз Читхем Рэш тоже спал здесь в детстве, а потом спала его дочь. Она исчезла одновременно с отцом. Возможно, это карточные долги, сказал мистер Коуслек. Возможно, они уехали в Новый Орлеан. Девочке было четырнадцать. Клер спросила, как ее звали, а Саманта — что стало с ее матерью. Мистер Коуслек закрыл глаза и тут же открыл, будто подмигивал. Миссис Рэш умерла от какой-то ужасной таинственной болезни, сказал он, за год до исчезновения мужа и дочери. Как звали бедную девочку, он забыл.
У Восьми Труб ровно сто окон, и в каждом до сих пор старые, волнистые, вручную изготовленные стекла. С таким множеством окон дом мог бы быть светлым и веселым, думает Саманта, но деревья так близко прижимаются к нему, что на первом, втором и даже третьем этаже стоит зеленый полумрак, как будто двойняшки живут глубоко под водой. Из-за этого зеленоватого света туристы кажутся призраками. Утром и поздним вечером вокруг Восьми Труб ложится туман. Иногда се-ерый, как глаза Клер, иногда сер-рый, как глаза Саманты.
Дня два или три назад ветер вздыхал в трубе детской особенно жалобно. Отец уже загнал двойняшек в постель и выключил свет. Клер поспорила с Самантой — слабо ли ей сунуть голову в дымоход, в темноту. Саманта пошла к камину. Лицо лизнул холодный сырой воздух, в нем слышались голоса, тихое невнятное бормотание. Слов Саманта не разобрала.
После приезда двойняшек в Восемь Труб отец почти не обращал на них внимания. О матери он никогда не говорил. Однажды вечером из библиотеки послышался его крик, Клер и Саманта прибежали и увидели на столе липкую лужу от опрокинутого стакана с виски. Оно смотрело на меня, сказал отец, смотрело сквозь окно. У него оранжевые глаза.
Клер и Саманта не стали напоминать отцу, что библиотека высоко, на втором этаже.
По вечерам от отца стало еще сильнее пахнуть виски. Теперь он все меньше и меньше времени проводит в библиотеке и больше в лесу. За ужином (обычно хот-доги с баночной фасолью) в столовой на первом этаже, под австрийской люстрой (шестьсот тридцать две каплевидных хрустальных подвески), отец декламирует стихи Чарльза Читхема Рэша, которые ни Клер, ни Саманту совершенно не интересуют.