— Ну, вы о себе очень много воображаете! — Ширли повернулась и побежала, оставив стоять Марио. Но он услышал, как она засмеялась.

— Итак, в восемь часов в «Монте ди Оро» на Сорок пятой улице. Это на западе, — крикнул он ей вслед и был доволен, когда Ширли подняла правую руку и помахала ему, не поворачиваясь. Для Марио было достаточно простого согласия. От радости он высоко подпрыгнул.

Пара прохожих засмеялись ему вслед. Марио не обратил на них никакого внимания.

— Я рад, — заорал он изо всех сил вслед Ширли, хотя она уже удалилась от него на приличное расстояние. Но, очевидно, она его услышала, поскольку еще раз подняла руку.

Ширли добежала до своего бюро на Фултон-маркет быстрее, чем обычно. Она была довольна, даже счастлива, и ей потребовалось сделать над собой физическое усилие, чтобы снова начать контролировать свои чувства.

— Привет, — сказала ей Берта в своей секретарской комнате. — Ты выглядишь великолепно. Как после уик-энда, проведенного где-нибудь на ферме. Наверное, мне тоже нужно наконец заняться бегом.

— Сам по себе бег еще ничего не значит. — Ширли засмеялась и быстро скрылась в своем бюро, до того как Берта смогла задать вопрос.

Берта Рурке была правой рукой Ширли и ее доверенным лицом. Она вместе с Ширли создавала школу и тоже была ирландского происхождения, хотя и с иссиня-черными волосами. Берта была не красавица, но в свои сорок пять лет все еще хорошо выглядела. На ее широком, немного крестьянском лице так ясно отражались все мысли и чувства, что она была для Ширли как открытая книга. Часто ей совсем не требовалось выслушивать мнение по какой-нибудь проблеме; она знала ответ, стоило только взглянуть Берте в лицо.

Ширли разделась, приняла душ и через четверть часа снова стала элегантной преуспевающей деловой женщиной. Однако в этот день она так и не могла сконцентрироваться на своей работе и была совсем не такой, какой привыкли ее видеть сотрудники и клиенты.

Иногда она мечтательно улыбалась, отмахивалась от неприятностей, небрежно и легко решала важные вопросы и только смеялась, когда кто-нибудь удивлялся ее непривычному поведению.

— У меня хорошее настроение, вот и все! — утверждала она.

Марио тоже пребывал в хорошем настроении. Его другу и сотруднику Риччи даже показалось, что Марио рехнулся. Он пел на кухне арии Верди, месил тесто для пиццы с таким усердием, что это заняло гораздо меньше времени, чем обычно, а позже даже пригласил Маршу выпить граппы, хотя каждый в пиццерии «Данте» знал, что Марша не переносила никакой выпивки.

Марша являлась такой же неотъемлемой частью Миртл-авеню, как и пиццерия. Это была «женщина-мешок», то есть у нее не было постоянного места жительства, она спала везде, где только находила теплое местечко, а все ее имущество хранилось в бесчисленных пластиковых мешках в тележке для покупок.

Но Марша была милой личностью. Она излучала понимание и добросердечие. Постоянные гости Марио давно знали старую женщину, и ее присутствие не мешало им. Естественно, что ее одежда при постоянном бродяжничестве не всегда была в безукоризненном состоянии, а неимоверно старая шляпа с ярко-красными вишнями над левым ухом придавала ей лихой вид. Но у Марши было чувство собственного достоинства. Во всяком случае, до тех пор, пока она не выпьет две-три рюмки чего-нибудь крепкого.

Тогда она выходила из себя, громко отпускала не всегда безукоризненные шутки, хихикая при этом, и отвлекала Марио от работы. Марша любила всех людей, даже бруклинских полицейских, которые иногда ее арестовывали за то, что она постоянно шаталась и не имела определенного места жительства. И Марио любил ее.

— За твое здоровье, Марио! — прокряхтела она, принимая от него после обеда вторую порцию граппы.

Риччи закатил глаза.

— Прекрати давать ей выпивку, — сердито прошипел он Марио. — У нее же ничего нет в желудке.

— Тогда приготовь ей тарелку каннелони, — засмеялся Марио и продолжал напевать свои арии, укладывая на пиццы устрицы и оливки, поскольку именно такие блюда заказывали его клиенты утром, в обед и вечером.

— Ты не должен раздавать бесплатно нашу еду, Марио, — вмешалась его мать, которая как раз спускалась из своей квартиры в пиццерию.

Марио вытер руки о мокрое полотенце, которое засунул за пояс своего ослепительно белого фартука, обнял мать за талию, поднял ее и закружил.

— Я влюблен, мама! Я действительно влюбился, — ликовал он при этом.

— Отпусти меня. Отпусти меня сейчас же, — потребовала миссис Альбертини и, сверкнув черными блестящими глазами, посмотрела на своего сына наполовину сердито, наполовину восхищенно.

Миссис Альбертини было около шестидесяти, а на ее лице появилось только несколько морщинок около рта. Она обладала такой же смуглой кожей, что и ее сын, но это была единственная их схожая черта. Трудно было поверить, что крошечная миссис Альбертини — мать такого высокого статного парня, каким был Марио.

— Она итальянка? — спросила миссис Альбертини, как только снова оказалась на ногах.

— Американка, — ответил Марио с нажимом. — Мы здесь, в Америке. Людей, живущих здесь, называют американцами.

— Да, да, ты, умник, — проворчала миссис Альбертини и поправила свой белый фартук, надетый поверх черного платья. — Я имею в виду, итальянка ли она по происхождению.

— Нет, ирландка, — сказал Марио.

— Ах ты, Боже мой, — запричитала миссис Альбертини.

— Ирландка, — фыркнул Риччи с полным пренебрежением. — Лучше бы тебе не влюбляться сломя голову. Ирландцы — крепкие орешки.

Марио засмеялся.

— Вы оба — глупы и относитесь к этому предвзято. Она самая прекрасная девушка, которую я когда-нибудь видел, и я влюблен, влюблен, влюблен…

— Молодой человек, я рад за вас, — услышали они низкий голос из глубины ресторана. — Но если бы вы забыли ненадолго свою любовную историю и позаботились о своих гостях, то я был бы вам очень признателен. Я хочу есть.

— Марио, клиенты, — прокряхтела и Марша, которая тоже сидела в глубине ресторана, тут же стояла тележка для покупок со всеми ее вещами, а рядом — два пустых стакана из-под граппы.

— Я уже иду к вам, мистер, — закричала миссис Альбертини и сверкнула глазами на сына, прошипев ему: — И выгони эту женщину. Марша нам здесь совершенно не нужна.

— Хорошо, мама! — прошептал в ответ Марио, но ее слова не произвели на него большого впечатления. — Но только после того, как она получит свое каннелони.

— Как дела, Марша? — спросил он приветливо, ставя перед старой женщиной дымящуюся тарелку с макаронами.

Риччи сделал ей эту порцию против своей воли. Он, как и миссис Альбертини, считал, что Марио поднимает слишком много шума вокруг Марши.

— Хорошо, очень даже хорошо, — засмеялась Марша обнажая свою плохо сидящую вставную челюсть. Но две милые морщинки, которые появились на ее щеках, сейчас же заставили забыть об этом.

«Она, наверное, когда-то была очень хорошенькой», — пронеслось у Марио в голове. О том, что Марша тоже была молода, он до сих пор не думал.

— Ну, как идут дела? — поддержал разговор Марио, хотя Риччи бурно жестикулировал за прилавком, призывая его вернуться к своим обязанностям. Ресторан постепенно наполнялся, и Риччи нужна была помощь Марио. Но тот делал вид, будто ничего этого не замечает. Он хотел немного поболтать с Маршей.

— Двенадцать долларов семьдесят пять центов, — гордо объявила Марша. Она собирала пустые банки и бутылки. Банки стоили семь центов в пунктах приема посуды, а бутылки — по пятнадцать. Марша знала места и парки, в которых могла собрать в час больше ста банок.

— Ты еще будешь миллионершей, — сказал Марио, прежде чем направиться к Риччи.

— Во всяком случае, этого уже достаточно для приличного свадебного подарка, — серьезно объявила Марша.

— Кто же женится?

— Ты, друг мой сердечный. — Старая женщина хихикнула и хитро посмотрела на него снизу вверх. Кокетливым движением руки она поправила свою немыслимую шляпу. — Ведь ты сказал, что влюблен.