— Потом книги. Нашего Магаданского издательства. Альманах «На Севере дальнем»... Воспоминания Цареградского. Как он с Билибиным Колыму открывал. «По экрану памяти» называется...

— Ну а дальше, гражданин Ванилкин? — В вопросе моего друга многозначительность, и «баскетболисту» становится ясно, что все пропало. Он бледнеет.

— Что — дальше?

— Вот и я спрашиваю, что дальше?

— Еще... золото там у меня. Пять килограммов. Запишите у себя, что я это добровольно. До обыска сказал. Откровенное сознание — так это у вас называется?

— Признание.

— Разницы нет, гражданин лейтенант. Пишите — пять килограммов золота. — Ванилкин, оказывается, может говорить быстро. — Чего же вы не пишете про откровенное сознание?

— Успокойтесь. Все запишем. Времени у вас, Ванилкин, много...

Дежурный распахивает дверь и вводит понятых — буфетчицу и девушку из аптечного киоска.

От напряжения у буфетчицы даже кончик носа заострился, в глазах любопытство, и, когда Вовка открывает саквояж, она вытягивает шею, точь-в-точь дятел.

Мне поручается формальная сторона дела, причем выходит это как-то само собой.

И в это время происходит прямо-таки немая сцена из «Ревизора»: Владимир Киселев извлекает из саквояжа целлофановый пакет...

Тут я случайно бросаю взгляд на Ванилкина. Он побледнел, от ушей к подбородку обозначилась цепочка бисеринок пота, глаза совсем округлились.

— Обворовали... Сволочи! — Я только по движению губ догадываюсь, что шепчет Ванилкин.

Видно, Вовка тоже изумлен — в целлофановом пакете и близко нет пяти килограммов, каким бы тяжелым не было это самое золото.

Почти неделю по очереди с Вовкой мы вызывали Ванилкина на «свидания».

За эти шесть дней сделано немало. Сотрудники нашего отдела допросили родственников Ванилкина, навестили сберкассу, в которой он хранил деньги, произвели обыск в квартире матери, где он останавливался во время отпуска, и в квартире братьев.

Что же мы имеем? В сберкассу Ванилкин делал несколько вкладов, всего на сумму две тысячи рублей. Такие деньги он вполне мог отложить за время работы на Севере.

Все сбережения он снял с книжки в прошлом году и отдал на сохранение матери. Мне он объяснил этот поступок так: «Предполагал, что могут поймать (еще бы!), и поэтому попросил мать спрятать деньги».

Мать Ванилкина, пожилая женщина, немного расплывшаяся, но с легкими и быстрыми движениями человека, заботящегося много лет о большой рабочей семье (у Ванилкина два брата и три сестры), подтвердила показания сына.

Обыск в ее квартире ничего не дал. У самой Прасковьи Николаевны Ванилкиной на книжке оказалось семнадцать рублей. Дети не очень баловали ее вниманием, и после смерти мужа жила она на свою скромную пенсию. Правда, пару раз сын присылал с далекой Чукотки по двадцать рублей — вот и вся помощь.

Безуспешными были обыски и на квартире братьев. Да и сомнительно, чтобы Ванилкин поддерживал с ними связь. Заезжал во время предыдущего отпуска на две недели и прямо из родного Подольска махнул в Гагры на отдых. За время пребывания в Подольске ничем предосудительным, по показаниям родственников, не занимался: валялся целыми днями на кровати, читал, пару раз выезжал в Москву, как и многие отпускники, приехавшие с Севера, шатался по магазинам в поисках дефицитных вещей. Купил плащ, новый костюм и проигрыватель «Вега». Приобретенные вещи обсуждались всей родней, о них могли они и сейчас говорить подробно и сколько угодно времени. Помнили и материал костюма, и даже фабричную марку плаща, и все неполадки, которые обнаружили в «Веге». Обещал Ванилкин свозить мать в Москву на такси, но так и не собрался.

Одним словом, оказались мы в тупике и, сколько ни старались, не могли из него выбраться. Выходило, что действовал Ванилкин в одиночку, раньше кражей золота не занимался, ни в чем предосудительном замечен не был. «Механизм хищения» — все-таки Владимир Киселев большой мастер на такие красивые словечки — был ясен. Ванилкин на первом же допросе рассказал о своей «добыче золота». В гидроэлеваторах за время работы и после ремонтно-сварочных работ образуются в различных узлах мелкие пустоты, где и застревает металл. Попадает туда и золотой песок и мелкие самородки. Их можно обнаружить лишь во время полного демонтажа гидроэлеватора по окончании промывочного сезона. Вот Ванилкин — слесарь-монтажник по профессии — и «обнаруживал» понемногу.

Преступник пойман с поличным, как говорится, полностью изобличен, сознался в своем преступлении, есть достаточное количество фактов для любого суда...

— Примитивный вор-кустарь, — с некоторой грустью резюмировал лейтенант Владимир Киселев. — Ниро Вульф или Пуаро скончались бы от тоски, расследуя такие дела.

— И отказались бы от своей профессии великих разгадывателей тайн, — посыпал солью Вовкины раны полковник Петров. В его кабинете и происходил наш разговор. — А не интересует ли вас, лейтенант, неизвестный «доброжелатель», известивший о золоте в саквояже Ванилкина? Кстати, недостающие четыре с половиной килограмма золота вами уже обнаружены?

— Николай Васильевич, все, что мы могли сделать, — это расспросить людей, работающих поблизости от телефонного автомата в аэропорту. В то утро продавщица цветочного киоска обратила внимание на пожилого человека со странной внешностью: он выглядел как персонаж из старых немых фильмов.

Странный незнакомец подошел к автомату и куда-то позвонил. Продавщице показалось, что он был чем-то обеспокоен, поскольку часто и тревожно оглядывался. Не исключено, что это и был интересующий нас «доброжелатель». На всякий случай я записал все, что смогла вспомнить цветочница. Рост средний, мешковат, здорово сутулится, возраст — за пятьдесят, но бороду теперь носят и молодые, поэтому насчет возраста она сомневается. Из-за соломенной старомодной шляпы цвет полос не смогла разглядеть, зато хорошо запомнила, что глаза голубые. Такие редко встретишь.

Вот и все...

— Что ж, словесный портрет составить можно, только нынче бородатых мужчин — миллионы, голубоглазых тоже наберется прилично. Так что без особых примет вряд ли что получится. И все же, хлопцы, надо выйти на этого благотворителя. Во что бы то ни стало!

...В тот день Вовка так смешно злился, что немного размягчил мое сердце, полное жажды мести. Кстати, мое семейное расследование проходило более успешно. Мне удалось обнаружить местопребывание супруги. Сначала ее подруга с бесстрастностью робота сообщала мне: «Гражданин, вы ошиблись номером». Но через неделю телефонной осады и нескольких вечерних бдений у подъезда до разговора со мной снизошла сама Надя: «Конечно, вам (каково — это мне-то) в своей милиции ничего не стоит узнать адрес любого жителя Москвы, но вряд ли ваше начальство поощряет, когда это делается в личных интересах».

И повесила трубку. На следующий день в строй вступила подруга и не без злорадства поставила меня в известность: «Для вас Нади никогда нет дома. Так что не тратьте двухкопеечные монеты». Заняв у сослуживцев четвертной, я отправил Наде через цветочный магазин букет роз — на корзину пришлось бы разорить весь отдел.

Поздно ночью неожиданно позвонила сама Надя.

— Добрый вечер! — должно быть она только что возвратилась домой. Часы показывали три часа ночи. Интересно, кто ее провожал и откуда? — Я понимаю, что средневековые правила хорошего тона требуют снабжать дам сердца цветами. Но позвольте осведомиться, как товарищ офицер надеется протянуть до зарплаты, которая будет только через неделю?