Говорят, в жарких странах есть животные, которые носят детёнышей в сумках, растущих на животе. Лениво воображая, Хегор почесал брюхо, вонзил когти и потянул. Где там желудок у человека?.. Теперь будет здесь. Лоскут кожи отделился с противным треском, тут же стал подживать. Хегор запихнул поросёнка в получившуюся сумку, вошёл не весь.

Откусывая по кусочку от другого поросёнка, он с хмурой весёлостью подумал о том, какой ужас внушил бы случайному встречнику. По виду мальчишка, в когтистых лапищах — кровавый кус, из тела торчат копытца…

Впрочем, непорядок был недолгим. Засунутый в сумку поросёнок постепенно сходил на нет, скрылись и копыта. Мешкобрюхи, вспомнил Хегор. Эти твари Стаи похожи на чудовищных толстяков… на самом деле на пузе у них сумка, такой же "вывернутый желудок" вроде его сумки

Они и есть ходячие желудки Стаи. У прочих её тварей, кроме разве что блазней, пищеварительная система самая примитивная и предназначена для жидкой пищи, вроде крови, которую они выпивают из жертв. Мешкобрюхи же жрут всё подряд, траву, листву, дерево, падаль, убитых товарищей и людей, переваривают всё это, а потом кормят товарищей…

Хегор почувствовал, что его затошнило.

Он с трудом помнил, что с ним происходило в логовище Стаи, но с недавних пор в памяти прорезались кусочки странных знаний, вроде того, что он "вспомнил" только что.

Мотнув головой, Хегор вытряхнул из неё посторонние мысли. Надо торопиться, пока тварь сыта…

Изнутри пришёл импульс.

— Да уж знаю, что "временно", на тебя, проглота, не напасёшься, — буркнул вслух. Тварь не ответила, скрылась куда-то. В мешке бултыхался полурастворённый поросёнок.

Лес потихоньку сошёл на нет, лишь кое-где цеплялись за камни колючие кусты. Солнце палило весь день. На руках для восхождения приходилось отращивать короткие шипы, кривые когти, помогающие карабкаться, удлиннять пальцы.

Чем выше, тем путь был труднее. Хегор однажды сорвался, сломал ногу и что-то в теле и почти час валялся на камнях, пока тварь всё починила. От поросёнка в мешке и костей не осталось. Он вытащил себя на относительно ровную площадку, запихнул в мешок второго, — нёс на плече, насадив на отрощенные крючки. Забился в какую-то щель и впал в оцепенение, чтобы с первыми лучами солнца продолжить восхождение.

След Хегор засёк случайно. Запуская когти в щель, заметил вдруг царапины… точно такие же, какие остаются после него самого. Повис на руках, ошарашенно изучая.

Какое-то существо, подобное ему самому — или, по крайней мере, тоже оснащённое когтями, прошло здесь ранее. Царапины нельзя сказать чтобы свежие, но и не отшлифованные дождями и ветрами. Месяц назад, раньше? Он проследил следы взглядом. Вот царапки, словно кошка по скале лапой… кошка размером со стенолома… вот слом… вот сюда словно клин забивали. Хегор принюхался, приникнув ко скале. Ничего. То ли запах успел выветриться, то ли его и не было.

Он вдруг ощутил, как поднимаются волосы на загривке. Тварь, прошедшая здесь, могла быть опасным врагом.

Поколебавшись, Хегор полез дальше, держался тропы неведомого скалолаза. Признаться, тот выбирал наилучшую дорогу.

Когда Хегор долез до вершины, он был настороже… и потому шарахнулся, чуть не кувыркнулся в пропасть, заслышав страшный скрежещущий визг. Сдуру оглянулся через плечо…

Ужас перед высотой словно укусил за пятки, и Хегор выскочил на площадку, выскаливая зубы и выбрасывая когти, готовый бить-рвать-кусать…

Страшный враг заверещал снова. Хегор выругался коряво, по-взрослому. Чудовище было похоже на обычного цыплёнка пеструшки. Куцые крылья, тонкие лапы. Только голова большая и с кривым клювом.

Птенец смотрел на него жёлтым глазом. Повернул голову, глянул другим. Раззявил клюв и снова требовательно заорал.

Гнездо из сучковатых палок под карнизом скалы было устроено так, что Хегор его заметил, только почти наткнувшись.

— Жаль, что ты такой махонький, — сообщил единственному жителю гнезда. Едва оперившийся комочек жизни верещал. Можно одним глотком… Нет уж, это есть не буду!..

Тварь как будто смирилась с заскоками носителя, но указала, что вокруг гнезда разбросано довольно костей, и, кажется, довольно вкусных.

— Да заткнись ты… И ты тоже, — Хегор пошарил в сумке, отщипнул полупереваренный шматок мясца, бросил перед птенцом. — Не для того я сюда пришёл, чтобы кости глодать… или глотать…

Птенец удивлённо поглядел на омерзительно выглядевший и пахнущий дар. Неуверенно клюнул и заверещал ещё пуще.

— И не для того, чтобы с тобой нянькаться, — буркнул Хегор, отворачиваясь. Зарастил почти опустевший мешок, велев запомнить телу удачную находку и при необходимости восстановить. Посмеялся своей предусмотрительности — хотя кто знает, удастся ли ему задуманное.

Совсем чуть-чуть осталось… он запрокинул голову, придирчиво изучая вершину, и понял, что нарочно медлит, судорожно подыскивая предлоги остаться, отсрочить… решительно бросился на штурм.

Взбираться было легко. Набил руку… и ногу, если уж на то пошло. Тело приспособилось, приникало тесно, цеплялось крепко, пресмыкалось змеёй по камням, пружинило, оно очень легко ко всему привыкало, это тело…

А ещё оно хотело есть.

Восхождение кончилось очень быстро. Слишком быстро, по мнению Хегора. Когда он забирался по скале, не было времени вертеть головой, но сейчас бездна, лежащая под ним, обрушилась на плечи и вжала в камень. Он лежал на вершине, водя пальцем по неровностям холодного гранита.

Слишком уж прямым ровным неровностям…

Мир плясал и качался, но Хегор сделал усилие и выпрямился, цепляясь когтями за камень. Поморгал и вытаращил глаза.

— На-ре… нарекаю?.. сию скалу?.. Пик Сво-бо-ды… — растерянно прочтитал глубоко вырезанные в камне буквы. — Фи-ал-ка…

И подпись в виде цветка.

Хегор засмеялся растерянно, примеряя свои когти к буквам. Его воображение спасовало. Чудовище, лезущее на скалу, чтобы оставить на вершине несколько слов, оказалось ему не под силу. И какой монстр назовёт себя цветочным именем?..

— Фиалка. Фиалка… — он потянул ноздрями. Пахло камнем и… должно быть, показалось. Да, слабый цветочный аромат ему померещился. Хегор погладил буквы, воображая, как автор выцарапывал их. Почему-то ему представилась худощавая невысокая девушка с когтями на руке, в серебристом плаще и с разными глазами.

Сколько десятилетий или веков пройдёт, прежде чем глубокие черты сотрут солнце, дождь и ветер? Может быть, тоже что-нибудь написать?

Меня зовут Хегор. Я хочу быть человеком. Если это невозможно, я хочу хотя бы умереть им.

Исчерпав последний повод для задержки, он сделал над собой усилие и наконец встал на вершине. Всё закружилось перед взором, Хегор зажмурился, пережидая приступ страха высоты, снова открыл глаза. Мельтешение прекратилось, спазм, впервые за столько дней пресёкший дыхание, исчез. Хегор бесстрастным взглядом окинул мир под ним. Зелёные пространства лугов, леса поднимаются уступами по возвышенностям, блистающие реки. Прямо под ним — клыки камней.

Кто-то стоял так же, глядя на всю эту красоту. Должно быть, тот, другой, не боялся высоты и с радостью принимал свежесть мира, его простор…

Но красота — не для Хегора. Я мёртв, напомнил он себе.

Пик Свободы… Здесь я стану свободным.

Наверное.

Страха уже не было. Но и умирать очень не хотелось. Хегор отодвинулся от края, насколько смог, покачался с носка на пятку. Разбежался и прыгнул вниз.

— Идиоты!..

Лезвие сверкнуло и глубоко вонзилась в пол, так близко к её лицу, что она почувствовала кожей запах пепла и горячего металла, исходящие от дымного клинка.

— И ты — дура!..

Пинок. Несильный. Рычание, вскоре перешедшее во что-то похожее на всхлип. Гостья подняла голову и недоумённо уставилась на врага.

Теневая девушка… рыдала, размазывая по щекам слёзы. Как очень обиженная маленькая девочка.