Митрополиту Алексию помогал святой Сергий Радонежский, основатель Троицкого монастыря. Сергий в молодости ушел в дремучий лес и сначала жил здесь один, не видя лица человеческого; слух пронесся о святом пустыннике, и начали собираться к нему монахи, несмотря на то что Сергий встречал их словами: «Знайте прежде всего, что место это трудно, голодно и бедно; готовьтесь не к пище сытной, не к питью, не к покою и веселью, но к трудам, печалям, напастям». Построили несколько бедных келий, огородили их тыном; Сергий своими руками построил три или четыре кельи, сам носил дрова из лесу и колол их, носил воду из колодезя и ставил ведра у каждой кельи, сам готовил кушанье на братию, шил платье и сапоги, одним словом, служил всем, как раб, и прославился по всем областям русским.

Кроме митрополита важную услугу Москве, в малолетство Димитрия, оказали бояре, которые не испугались, умели воспользоваться силою Москвы и удержать за своим князем великое княжество Владимирское. Два раза сажали они своего маленького князя на коня и водили во Владимир выгонять оттуда князя Суздальского. Димитрий вырос и стал по примеру предков собирать Русскую землю, приводя всех других князей в свою волю, изгоняя некоторых и присоединяя их княжества к Москве. Москву свою он укрепил, в 1367 году построил каменный Кремль, а до тех пор у города были только деревянные стены. Скоро оказалось, как необходимо было укреплять эту Москву, около которой собиралась Русская земля, потому что Москве приходилось теперь защищать собранную Русскую землю от сильных врагов; эти враги будут нападать с разных сторон, и Москве придется много терпеть от них. Мы видели, что Литва забрала западные русские княжества вместе с Киевом, которым овладел литовский князь Гедимин. Таким образом, Русь разделилась на две части: северо-восточную, которая собиралась около Москвы под властью своих старинных князей, потомков святого Владимира, и юго-западную, которая подчинилась чужим, литовским князьям. Но литовские князья не хотели довольствоваться одною Юго-Западною Русью, хотели точно так же завоевать и Северо-Восточную. Еще при Симеоне Гордом сын Гедимина Ольгерд начал нападать на Московское княжество и уговаривал татарского хана, чтоб тот помог ему покорить Москву; но Симеон, по примеру отца, постоянно задабривал хана, часто ездил в Орду с подарками, и потому хан не послушался Ольгерда, но послушался Симеона, а Симеон представил ему, что если Литва овладеет всею Россиею, то будет опасно и татарам. Теперь, при великом князе Димитрии, Ольгерд опять начинает воевать с Москвою по поводу Твери. В Твери княжил в это время Михаил Александрович, князь умный, деятельный, смелый; ему было очень тяжело, что Москва усилилась, что Московский князь всех князей приводит в свою волю; Твери одной бороться против Москвы было нельзя, а потому Михаил обратился с просьбою о помощи к Ольгерду, тем более что между ними было свойство: Ольгерд был женат на его сестре. Ольгерд был неприятель опасный; он брал не столько силою, сколько хитростью; у него был такой обычай, что никто не знал, ни свои, ни чужие, куда он замышляет поход; два раза он нападал врасплох на Московское княжество, два раза осаждал Москву, но не мог взять новопостроенного Кремля; в третий раз Ольгерду не удалось напасть нечаянно: Димитрий встретил его с войском и заставил бежать.

Михаилу Тверскому не помог союз с Литвою, он должен был отказаться от него и подчиниться Московскому князю: на кого тот пойдет в поход, на того же должен был идти и Тверской князь. Особенно важно было в мирном договоре между Москвою и Тверью условие относительно татар. «Будем ли мы в мире с татарами, — говорит Димитрий Михаилу Тверскому, — дадим ли выход (т. е. дань) или не дадим — это зависит от нас; если татары пойдут на нас или на тебя, то нам биться вместе; если мы пойдем на них, то и тебе идти с нами вместе».

Из этих слов договора ясно видно, что Димитрий считал возможным делом борьбу с татарами. В то самое время, когда Россия начала усиливаться оттого, что соединялась в одно государство благодаря собирателям земли, московским князьям, Орда татарская начала ослабевать оттого, что стала распадаться; в ней стали появляться разные ханы, которые свергали друг друга. Таким образом, пришла пора России освобождаться от татарского ига, пришла пора русским князьям переставать ездить в Орду, возить дань и покупать ярлыки. После долгих смут в Орде овладел наконец ханскою властью вельможа Мамай. Этот Мамай очень сердился на великого князя Димитрия за то, что тот в своих войнах с другими князьями не обращал никакого внимания на его ярлыки. В 1378 году Мамай послал против Москвы войско под начальством князя Бегича; но Димитрий вышел навстречу татарам за Оку и разбил их на берегу реки Вожи.

Мамай, разумеется, еще больше рассердился за это и в 1380 году, собравши большое войско, сам пошел на Димитрия. Ольгерда Литовского в это время уже не было на свете; ему наследовал сын его, Ягайло, который обещал Мамаю помощь на Москву; из русских князей Олег Рязанский не посмел или не захотел объявить себя против татар и вступил в сношения с Мамаем и Ягайлом. Но другие князья явились на зов Димитрия или прислали ему войско. Перед выступлением в поход великий князь поехал в Троице-Сергиев монастырь; святой игумен благословил Димитрия на войну, обещал победу, хотя нелегкую, и отпустил с ним в поход двоих монахов, Пересвета и Ослябя, из которых первый был прежде боярином, и оба отличались в миру своим мужеством. Димитрий выступил в поход и 6 сентября достиг реки Дона. Здесь начали думать, переходить Дон или нет. Одни говорили:

«Ступай, князь, за Дон», а другие: «Не ходи, потому что врагов много, не одни татары, но и литва, и рязанцы». Димитрий послушался первых; послушался и грамоты святого Сергия, который писал ему: «Непременно, господин, ступай, поможет тебе Бог и святая Богородица». 8 сентября, утром, русские переправились за Дон и построились при устье реки Непрядвы. Скоро показались татары; русские двинулись к ним навстречу и сошлись с ними на широком поле Куликовом. Началась битва, какой никогда еще не бывало прежде: говорят, что кровь лилась как вода, лошади не могли ступать по трупам, ратники задыхались от тесноты. Пешая русская рать уже лежала, как скошенное сено, и татары начали одолевать. Но в засаде в лесу стояли еще свежие русские полки под начальством двоюродного брата великого князя Владимира Андреевича и московского воеводы Волынского. Владимир, видя, что победа клонится на сторону татар, начал говорить Волынскому: «Долго ль нам здесь стоять? Какая от нас польза? Смотри, уже все христианские полки лежат мертвы!» Но Волынский отвечал, что еще нельзя выходить из засады, потому что ветер дует прямо в лицо русским. Но скоро ветер переменился. «Теперь пора!» — сказал Волынский, и засадное ополчение бросилось на татар, которые не выдержали и побежали. Русские гнали их до реки Мечи и овладели всем их станом.

Возвратившись с погони, князь Владимир Андреевич велел трубить в трубы, чтобы собрать всех оставшихся в живых ратников. Все собрались, не было только одного великого князя Димитрия. Владимир стал спрашивать, не видал ли кто его? Одни говорили, что видели его жестоко израненного, и потому надобно искать его между трупами; другие говорили, что видели, как он отбивался от четверых татар и ушел, но не знают, что после с ним случилось; один объявил, что видел, как великий князь, раненый, пешком возвратился из боя. Князь Владимир Андреевич стал со слезами упрашивать, чтобы все искали великого князя, обещал богатые награды тому, кто найдет. Ратники рассеялись по полю, и двое из них, уклонившись в сторону, нашли Димитрия, едва дышащего, под ветвями недавно срубленного дерева. Получивши весть, что Димитрий найден, Владимир Андреевич поскакал к нему и объявил о победе; Димитрий с трудом пришел в себя, с трудом распознал, кто с ним говорит и о чем; панцирь его был весь избит, но на теле не было ни одной опасной раны. Была на Руси радость великая, говорит летописец, но была и печаль большая по убитым на Дону, которых было множество: считали, что возвратилась из похода только десятая доля; оскудела совершенно вся земля Русская воеводами и воинами, и от этого был страх большой повсюду: вдруг придут опять татары или литва — кем борониться? Страх не был напрасен.