Стоя на коленях, Иенсен разглядывал пса.

— Vand!

— Что?

— Воды!

Ингхэм направился за ней к раковине Иенсена.

— У меня есть сардины. И сосиски.

— Посмотри на него! Он будет жить. Все кости целы. — Это было последнее, что в течение нескольких последующих минут смог разобрать Ингхэм. Остальное шло по-датски.

Пес напился воды и жадно проглотил несколько сардин, затем неожиданно оставил миску с едой. Он слишком изголодался, чтобы съесть много за один раз. Старый коричневый ошейник с обрывком цепи болтался на его шее. Ингхэм подивился, как пес смог оборвать или перегрызть цепь, однако крайние звенья выглядели такими тонкими и истертыми, что догадаться не представлялось возможным. Должно быть, пес добирался сюда многие мили.

— На нем нет ран, — удивился Ингхэм, — разве это не чудо?

— Да. Кроме этого шрама.

У самого уха Хассо виднелась тонкая залысина. Наверное, его ударили по голове, когда ловили или пытались надеть ошейник. Иенсен осмотрел зубы Хассо и его израненные кровоточащие лапы. Несколько пятен на шкуре оказались не лишаями, а просто засохшими ошметками жира и грязи.

Ингхэм спустился к себе за скотчем, прихватив заодно и остатки концентрированного молока. Иенсен подогрел воды и вымыл собаке лапы.

Потом они уселись и долго разговаривали.

Наступил рассвет. Пес спал на одеяле, постеленном для него Иенсеном.

— Ты заметил, он так измучен, что даже не в силах вильнуть хвостом.

Время тянулось, наполненное бессвязными замечаниями, однако оба, и Иенсен и Ингхэм, чувствовали себя совершенно счастливыми. Иенсен строил догадки, как все могло случиться. Видимо, кто-то увез Хассо далеко отсюда и пытался держать его на цепи. Должно быть, им пришлось бросать ему еду, потому что Хассо никого не подпустил бы к себе. Но каким образом им удалось поймать его? Оглушили палкой? Воспользовались хлороформом? Не похоже. Однако Ингхэм считал, что все это совершенно не важно, кроме самого возвращения Хассо, казавшегося ему настоящим чудом. Теперь он точно знал, что должен поговорить с Иной завтра, точнее, уже сегодня. И он скажет Ине, что не может жениться на ней. Так будет правильнее всего. А дня через три он закончит свою книгу, это уж точно. Ингхэм сообщил об этом Иенсену, но тот вряд ли его услышал.

К семи утра виски привело их обоих в расслабленное, блаженное состояние. Иенсен был явно пьян. И они оба отправились спать по своим постелям.

В одиннадцать тридцать Ингхэм шагал вдоль берега по направлению к «Ла Рен», держа в руках свои кроссовки. Солнце припекало, отчего песок казался совершенно белым. Горячий песок, если идти быстро, еще можно было терпеть босыми подошвами. Совершенно безоблачное небо было ярко-голубым, как ставни и двери тунисских домов. Он купил цыпленка и говяжью кость для Хассо. Тревога Иенсена о здоровье Хассо передалась и ему. Сегодня утром пес почувствовал себя настолько хорошо, что дружелюбно вильнул хвостом, радуясь также и Ингхэму.

Ингхэм безуспешно ломал голову, пытаясь обдумать заранее, что он скажет Ине. Время теперь не имело значения. С таким же успехом могло быть и четыре часа. Чему быть, того не миновать! Он был убежден, что его решение порвать с Иной имело важное значение в первую очередь для него, а не для нее. Он представлял себе, как уже в ближайшее время она встретит другого Джона Кастлвуда или кого-то еще. Он был уверен, что ей куда легче будет найти себе мужчину, который мог бы ей понравиться, чем ему женщину. По этой причине он пытался убедить себя, что не причинит ей глубоких страданий.

Однако он мог не застать ее на месте. Ингхэм уже приготовился услышать, что мисс Паллант уехала на какую-нибудь автобусную экскурсию на целый день.

Мисс Паллант не оказалось в номере, но она находилась на пляже. Ингхэм вернулся обратно к морю и двинулся в обратном направлении от Хаммамета, уверенный, что не пройдет мимо нее.

Он узнал ее шезлонг по пляжному халату и книжке, обернутой в ярко-голубую обложку. Прищурившись от яркого солнца, он внимательно всматривался в блестящую поверхность воды.

Он не поверил своим глазам: острога НОЖа сверкнула над водой всего в сотне ярдов от него. Голова Ины в белой купальной шапочке мелькала рядом, она хватала воздух ртом и смеялась. Наконец, вслед за копьем, появилась краснощекая физиономия НОЖа. Естественно, он снова ничего не поймал. Интересно, попал ли этот чудак хоть раз в какую-нибудь рыбешку?

Они заметили его и принялись махать руками. Утомленный солнцем и вспотевший, Ингхэм стоял и ждал, пока они выходили из воды.

НОЖ обрушился на него с потоком приветствий. Почему же он не захватил с собой купальные шорты?

— А ты разве не работаешь? — удивилась Ина, вытирая лицо полотенцем.

— Вчера вечером вернулся Хассо. Пес Андерса, — сообщил Ингхэм.

— Мой бог! Тот, который пропал? — НОЖ разразился удивленными восклицаниями. — О, Ина! Я говорил вам? Пес Андерса пропал… когда он пропал?

— Шесть недель тому назад, — сказал Ингхэм.

Ина тоже подивилась и порадовалась возвращению собаки.

Адамс пригласил их обоих к себе в бунгало выпить пива или кока-колы, но Ингхэм отказался:

— Спасибо, Фрэнсис, может, как-нибудь в другой раз.

Адамс все понял. По крайней мере, он догадался, что Ингхэм хочет поговорить с Иной наедине.

Ингхэм и Ина зашагали по направлению к отелю. Ина задержалась, чтобы принять открытый уличный душ у входа, где Ингхэм как-то видел американскую пару, которую он принял за немцев. Молча они прошли к ней в номер. Ина снова сняла свой купальник в ванной и вышла к нему в махровом халате, таком же, как у него, только белом.

— Я знаю, что ты собираешься сказать мне, милый. Поэтому ты можешь этого не делать, — произнесла Ина.

Ингхэм опустился в кресло. Наклонившись к нему, Ина оперлась одной рукой о подлокотник и поцеловала его в щеку, потом осторожно в губы.

«Я не могу на ней жениться, — подумал Ингхэм. — Что же мне сказать? Спасибо?»

— Не хочешь ли выпить скотча, милый?

— Нет, спасибо. Вчера у меня выдалась необычная ночь, — начал он, слегка заикаясь. — Я проснулся и услышал, как пес Андерса скребется в двери. Только я тогда не понял, что это пес. Когда я вышел, то не поверил своим глазам, увидев собаку после такого длительного отсутствия. Кожа да кости, разумеется. Выглядел он просто ужасно, но жить будет. Разве это не чудо, а?

— Да. Шесть недель, ты сказал? — Теперь она сидела на кровати, прямо перед ним, и слушала с вежливым вниманием.

— Наверно, недель шесть, точно я не считал.

На мгновение их глаза встретились.

У Ингхэма мелькнуло сумасшедшее желание опрокинуть ее на спину и заняться с нею любовью. Но способен ли он сделать это сейчас?

— Мне очень жаль, что втянул тебя во все это.

— О, ты ни в чем не виноват!

Он мог предугадать следующее возражение. Это было ужасно. Наконец они пришли к необходимости расставить все точки над «и».

— Зачем я заманил тебя в эту ловушку? Я думаю, что никого не люблю. Наверное, просто не умею любить.

Она поспешно возразила:

— О, у тебя есть твоя работа. Писатели всегда склонны все усложнять, их не устраивают простые решения. Я тебя ни в чем не виню. Я понимаю.

Сколько раз Ингхэм слышал подобное еще до Лотты? Трудно понять девушек. Но одно было правдой. Они все ревновали его к работе.

— Это не так, — возразил Ингхэм, чувствуя себя полным идиотом.

— Что ты имеешь в виду — не так?

«Она собиралась покончить со всем этим не теряя головы и не выходя из себя», — подумал Ингхэм. Он не нашелся что сказать. Разумеется, она считала его виноватым, и было бы куда лучше, если бы она разразилась упреками и закатила ему скандал.

— Недостаточно просто заключить брак, — произнес он.

— О, это очевидно. — Она слабо махнула рукой.

Ингхэм отвернулся от нее.

— Думаю, ты скоро встретишь другого. Может, еще до того, как уедешь из Туниса.