И вот тебе еще один совет. Не пытайся применять нашу отечественную мораль к этому случаю. Я имею в виду, что, мол, нельзя пользоваться чьим-то затруднительным положением и всё такое прочее. В первую очередь тебя не поймет сама Зубейда. Она совершенно сознательно пошла на это на всю жизнь, и попытку не принять ее обязательства, включая физические, сексуальные, она не поймет и сочтет за оскорбление. Таковы здесь законы, традиции и воспитание. А поскольку она и писать умеет, то похоже, что хорошо воспитана. Ведь пошла же на такую жертву. По договору родственники могут ее выкупить обратно за двойную цену, но мне о таком событии где-нибудь слышать не приходилось.

  - Хорошо, учту твои советы, Ахмед.

  - А вот и улица Ткачей. А вот и мой дом.

  Мы останавливаемся у довольно большого для этого места и времени каменного дома. Именно каменного, а не глинобитного, каких в Багдаде большинство. Два этажа, фасад длиной локтей пятьдесят, высокая и тоже каменная глухая ограда внутреннего двора, рельефный, украшенный изразцовым орнаментом фасад. Всё говорит о богатстве хозяина. Не так уж и далеко, казалось бы, локтях в двухстах-трехстах за домом высятся ажурные формы дворца халифа.

  На стук в дверь нам навстречу как пуля вылетает девчушка лет семи-восьми и с визгом виснет на шее у Ахмеда.

  - Бабушка, бабушка, мама, папа, дедушка приехал!

  - Ты что, ты что, Джамиля, меня, старого, чуть с ног не сбила!

  - Не ври, дед. Ты не старый, а старший, и я не слезу с тебя. Поехали в дом. Кто это с тобой?

  - Наш гость.

  - Ничего, дед, не расстраивайся. Гостей мы тоже любим.

  Между тем, видимо, вся или почти вся наличная семья Ахмеда столпилась внизу. С десяток взрослых обоего пола и дюжины две детей от мала до велика. Я ткнул Ахмеда в спину пальцем и на ухо шепнул:

  - Ну, Ахмед, ну, Ахмед, слов моих нет. Бес тебя в ребро! Надо же наплодил сколько и главное где!

  Со всей галдящей компанией Ахмед справился в два счета.

  - Подайте нам обедать в угловой комнате для гостей. Наш гость там остановится. Приготовьте рядом комнату для прислуги. Она скоро придет. Не мешать нам, - и уже обращаясь ко мне: - Пойдем.

  Большая комната со всем набором необходимой мебели на втором этаже. Окна на дворец халифа, терраса, с которой можно войти в почти привычный и довольно большой, совмещенный санузел с каким-то подобием унитаза, раковиной, но почему-то без умывальника, и емким, выложенным изразцами углублением в полу. В углублении дырка с затычкой. Прототип ванной? Чувствуется влияние более поздней цивилизации. Рядом с санузлом, на террасе - дверь в комнату прислуги. Дальше еще двери куда-то.

  Садимся за стол и вкушаем, что Аллах послал. А послал он, разумеется, бесподобный плов, пару жареных куриц и густую, наваристую и остренькую похлебку. Это не считая еще всякой другой съестной мелочи. Вино мне не нравится, но молчу. Люблю сладкие, а не сухие вина. Ахмед просто наслаждается пловом, да и я тоже. Интересно, а Зубейда сможет такой плов приготовить?

  - Сможет, - произносит Ахмед.

  - Ты что, умеешь мысли читать?

  - Нет, читать не умею, но твои мысли в данный момент вычислить несложно.

  - Брось, как это?

  - Зубейда хорошая девушка. Не зря же ты ее выбрал. Учитывая же твою молодость и недавность покупки Зубейды, ты не можешь не думать о ней. Плюс видно, что плов тебе очень понравился. В сумме, так или иначе, склеится применение Зубейды к приготовлению плова. Так что всё очень просто. Если у нее сразу не получится, то мои жёны ее научат.

  - И сколько у тебя их?

  - Четыре. Причем две куплены, как и Зубейда.

  - А детей?

  - Одиннадцать. Здесь живут две дочери и три сына со своими семьями. Остальные уже давно отделились.

  - Уживаются те, что здесь?

  - Я их не распускаю. Если что, то любой получит на всю катушку за действительную вину. Но и балую я всех очень и очень. Только Джамиле спускается буквально всё. Уж такая бесовка, что сердиться на нее невозможно. Но поразительная умница в свои почти восемь лет. На Востоке терпимо, но всё равно с предубеждением относятся к грамотным женщинам, и будет трудно дать Джамиле хорошее образование. А она к знанию стремится. Родилась на тысячу лет раньше времени.

  - Скорее родилась-то вовремя, но не там, где нужно. Твоя ведь внучка, а не торговца Ибрагима, с которым ты здоровался на базаре. Так что, сам понимаешь, ей бы еще года три назад оказаться в Питере, а теперь уже поздновато. На дошкольницу не очень сложно сделать фальшивые документы, а на школьницу уже почти невозможно. Хотя с другой стороны, восьмидесятые годы кончаются. Видишь, что вокруг происходит? Дальше, наверное, беспорядка будет еще больше. А в беспорядке многое можно провернуть. Только вот как родители Джамили отнесутся к ее исчезновению отсюда?

  - Да, ты, пожалуй, прав. Путного с документами сейчас ничего не выйдет. Пока нужный беспорядок в Питере назревает, Джамиля, находясь здесь, станет по современным меркам неграмотным переростком.

  - Ты попробуй посоветоваться с Анной Петровной. Вроде бы у нее есть какие-то связи относительно документов. Если Джамиле почти восемь и есть талант, то за год-два начальных классов она легко наверстает пропущенное.

  - Точно! Анну Петровну можно спросить. Как я сам об этом не подумал раньше! Дочь с мужем я как-нибудь уломаю. Они сами видят, какой чертенок растет. Ладно, это всё потом. А нам с тобой нужно отдохнуть. Вечером встреча с друзьями. Надеюсь, что они и тебе станут друзьями.

  - А кто это - "они"?

  - Увидишь.

  Осторожный стук в дверь. Заглядывает, видимо, старшая из жен Ахмеда.

  - Что тебе, Гюльнара?

  - Зубейда пришла.

  - Покажи ей наше хозяйство, ее комнату, объясни обязанности. Нас не беспокойте. Мы с Сержем отдохнуть приляжем, - и Ахмед ушел.

  Я не стал сопротивляться послеобеденной истоме и утруждаться раздеванием. Всё равно переодеться пока не во что. Как есть, скинув куртку, в брюках, завалился на оттоманку, подтащил пару подушек, укрылся зачем-то в такой жаре какой-то мохнатой шкуркой, попавшейся под руку, и мгновенно отключился.

  Я еду, лежа на сидении в трясучей карете. То ли сплю, то ли не совсем. Черт, неужели нельзя ехать ровнее? Вот-вот, так-то получше будет!

  - Хозяин, хозяин, вас зовут, - и тряска возобновляется.

  Вот я сейчас задам этому кучеру! Только почему у кучера женский голос?

  Ну, что там за беда с дорогой? - спрашиваю я, раскрывая глаза.

  Надо мной стоит Зубейда и трясет за плечо.

  - Чего тебе, кучер?

  - Я не кучер. Я Зубейда. Вас старый хозяин зовет.

  Принимаю сидячее положение, еще слегка обалделый от сна.

  - А-а, ну да, Зубейда. Воды и полотенце.

  - Всё есть в умывальне.

  - Умывальня, умывальня... Что ж, пойду в умывальню. И не зови меня хозяином. Лучше как-нибудь по-другому.

  - А как по-другому? У нас иностранцев называют "сахеб".

  - Не знаю. Я ведь не здешний. Мое имя - Серж. Вот и обращайся ко мне, скажем, Сержи-сахеб, что ли. Так у вас можно?

  - Можно.

  - Зачем ты меня разбудила?

  - Старый хозяин вас зовет.

  - Ладно, подожди. Я сейчас ополоснусь, - и направился в умывальню. Зубейда за мной, - а ты куда?

  - Я вам воду полью.

  Ясно. Водопровод остался в Питере. Досюда так и не дотянули.

  - Подожди здесь. Я позову, - захожу в умывальню, совмещенную с писальной, и освобождаюсь от лишней влаги в организме. - Заходи!

  Зубейда поливает из кувшина, а я споласкиваю физиономию. Вода прохладная и хорошо освежает. Просыпаюсь окончательно. Да, вот теперь замечаю, что девушка переоделась, заменив бесформенную, базарную хламиду на что-то легкое, веселое, обливающее фигуру. Платье? Не знаю, как это здесь называется. Может, и платье. А мне почему-то казалось, что девушки Востока дома ходят в шальварах. Или это только одалиски? Или шальвары у нее под платьем? Ладно, потом выясню.