— Не пойду! — нахмурился казак. — Тут и без меня писарей хватает.

Комкор вдруг рассмеялся.

— Это хорошо, что не рвешься в тыл. Но посуди сам — война на исходе, люди по бумажкам будут учить нашу историю. Должны мы им помочь или как?

И заключил, бросив взгляд на часы:

— Садись… садись… И рассказывай о себе.

Степан прилепился к краю стула и автоматически достал из галифе кисет. Комэск чувствовал неудобство от того, что приходится говорить с начальством сидя и тоскливо поглядел на штабных.

— Кури, — кивнул Нейман. — Рассказывай. И, не обижайся, — коротко. Дел тьма… — и потер высокий крутой лоб, из-под которого на Степана смотрели большие, броской красоты глаза.

Тон был совершенно дружеский, доводы верные, и Вараксин, вздохнув, решил: придется немного сообщить о себе.

— Можно и коротко, — отозвался он, затягиваясь цигаркой. — Казак. Рожден в станице Кичигинской Троицкого уезда. На Урале. В партию записался на заводе «Столль и компания», в Челябе. Слесарил. Про есаула Титова слыхал?

Этот неожиданный вопрос не вызвал никакого удивления у Неймана. И то, что этот чубатый казак обращается к нему на «ты» — тоже не смущало комкора. «Ты» и должно было вызвать «ты» у людей одного дела и возраста.

— Слыхал.

— С тем Титовым я у Шершней дрался, в шести верстах от Челябы. Еще монархиста Рогожина ловил — был такой. В кавполку и в 109-м пехотном партийную агитацию вел, среди солдат-мусульман — тоже. Партия велела, я — делал.

Он усмехнулся.

— Ты что? — поинтересовался Нейман.

— О Кудашевой знаешь? Княгиня. Крайне коварная бабенка была. В штанах щеголяла. Кинжал, револьвер, шашка. Только что «Льюиса» не имела…

— Ну и что?

— За царя агитировала… За дамочкой этой я тоже гонялся.

Степан помолчал.

— Мало?

— Мало. Давай еще. По порядку.

Вараксин внезапно спросил:

— Златоуст твоя бригада брала?

— Верно, — подтвердил Нейман. — После Уфы.

— Я тебя знаю, — похвалился казак. — Сильно Колчаку влепил. И в Златоусте, и в Челябе.

— Опять верно, — сказал молодой человек. — Хорошо знаешь… Только не я влепил — бригада. А зачем говоришь о том?

— В Челябинске, может, помнишь — рабочие в тыл Колчаку ударили. Четыре сотни. Шахтеры, железнодорожники, и со «Столля» немало. Я привел.

Вараксин глотнул дыма, поскреб щеку ногтями, потянулся к затылку.

— Так в армии и остался. После Челябы пешей разведкой командовал — в 27-й дивизии. Потом — эскадроном, в 26-й. Кое-какие записочки о боях вел, бумажками из белых штабов не гнушался. Попадались — на память брал.

— Вот видишь! — снова засмеялся Нейман. — Не зря мы тебя на историю кидаем. Мне Гайлит говорил…

— Проболтался я, — сокрушенно сказал Степан, поднимаясь со стула, — вывернул ты меня наизнанку, Нейман… Все, значит? Могу идти?

— Пойдешь. Теперь вовсе понятно, кто такой.

Штабисты вежливо улыбались. Этот казак с русой гривой, в гимнастерке, на которой резко выделялся алый бант с орденом Красного Знамени, повидал, небось, немало и все-таки был по-детски непосредственен и даже наивен. Широкая грудь, распиравшая гимнастерку, крепкие руки, туго спеленутые рукавами и, улыбка, то и дело разжимавшая ему губы, — свидетельствовали о его физическом и душевном здоровье.

Нейман побарабанил пальцами по столу, кивнул Степану.

— Отдохни ночь — и скачи к начдиву Яну Гайлиту, проверь, где 227-й полк. Был приказ командарма — выдвинуть его в долину Эгин-Гола. Уточни.

— Я же — делопроизводитель… — усмехнулся Вараксин. Его коробило это слово.

— Ну, будет тебе, не спорь…

И утром Степан во всю мочь понесся в свою дивизию, удивляясь перемене своей жизни и тому, как он легко уступил комкору.

«Где я его видел? — думал Вараксин. — Видел же где-то… Где?».

И вдруг вспомнил лето девятнадцатого года, рев раскаленных пушек, дым и огонь над деревянными окраинами Челябы. 5-я армия красных вышла тогда на ближние подступы к городу и двадцать четвертого июля атаковала оборону Колчака.

243-й Петроградский полк прорывался в Челябинск с запада, от Шершней. Батальоны перебрались через Миасс на чем бог послал и кинулись в штыки. Но белым удалось прижать их пулеметным огнем к земле и убить многих бойцов.

Тогда Александр Васильевич Павлов, начдив-27, бросил в бой Брянский эскадрон Лагина.

Счастье, казалось, совсем перешло на сторону красных. Но с Уфимского тракта, наперерез брянцам, вылетели, мельтеша клинками, белоказаки.

Белые и красные схлестнулись конями и шашками, и вокруг стояли стон, крики, лязг, храп.

Лагин выиграл этот бой, и остатки белых бросились в бегство, но тут удача снова повернулась спиной к атакующим: с Оренбургской дороги ударили в тыл эскадрону еще две сотни конных казаков.

И была ужасная сеча, потому что на выручку Лагину тоже подоспели свои.

И все-таки белых здесь оказалось больше, и грозная тень поражения нависла над полками дивизии.

Именно в этот час со стороны Никольского поселка и переселенческого пункта — молча, штыки наперевес — вынеслись люди в темных фартуках, в железнодорожных робах, в шахтерской брезентовой одежде. Четыре сотни рабочих со «Столля», горняки, смазчики вагонов и машинисты. Потом они запели «Слушай, рабочий, война началася» и пошли врукопашную.

Рабочим отрядом командовал Степан Вараксин. Он бежал впереди цепи и вдруг увидел, что перед ним мелькают конские крупы и спины казаков в темно-зеленом английском сукне.

— Бежишь! Бе-ежишь, сволочь! — закричал он и, не целясь, выпалил в кучу верховых, хлеставших лошадей и кричавших хриплыми голосами.

Близко разорвался снаряд, Вараксин свалился в канаву, немного отдышавшись, увидел: рядом лежит невысокий остроносый парень в изодранном френче, из-под которого виднеется тельняшка. Это оказался комбат, матрос с Балтики, уроженец Челябы. В горячке боя Степан забыл спросить у него фамилию.

До самого конца сражения за город они дрались вместе, помогая друг другу.

Потом, когда Колчак тщился окружить Челябинск, Вараксин и матрос вместе ломили тыл и фланг 6-й Уральской дивизии белых, отбивали наскоки неприятеля, и наконец — прочно зацепились за окопы на северном обводе города.

Здесь их навестил командарм-5 Михаил Николаевич Тухачевский. С ним пришел начдив-27 Александр Васильевич Павлов.

Расспросив Степана о его людях и вооружении, Тухачевский велел при первой же возможности связаться с Нейманом и получить все необходимое для боя.

Степан полюбопытствовал, кто такой Нейман. Тухачевский сказал, что это командир 1-й бригады и герой Златоуста. Теперь ему поручили руководство ударной группой из восьми полков, в которую входит и рабочий отряд.

Следующей ночью, оставив своих людей на попечение комбата в тельняшке, Вараксин отправился искать Неймана.

Степан уже знал, что комбриг-1 Константин Августович Нейман и его штаб занимают дом № 26 по Екатеринбургской улице Челябинска. Слесарь весьма быстро нашел приземистое каменное строение, в котором помещался штабриг.

Несмотря на глубокую ночь, в доме было людно, по коридору то и дело сновали возбужденные командиры и вестовые.

Узнав у одного из штабистов, где помещается Нейман, Степан толкнул дверь и лицом к лицу столкнулся с молоденьким красивым парнем. Больше в комнате никого не было. Решив, что это ординарец или писарь, Вараксин обескураженно пожал плечами и, пропустив молодого человека в коридор, вышел вслед за ним.

Через несколько минут он уже сидел в небольшой тесной комнатке, заваленной картами и оружием, и требовал у интенданта винтовки, гранаты, обмундирование и провиант.

Измученный бессонницей и напряжением боев, штабист не обещал многого. Он ссылался на то, что надо вооружить несколько тысяч рабочих, но, в конце концов, выписал Вараксину все, что следовало.

Теперь, трясясь на Каине по жесткой, выбитой дороге, Степан вспомнил свою оплошку и усмехнулся: молоденький парень, встреченный им когда-то на Екатеринбургской, 26, и был Нейман.