— Где он живет? — спросила Вирджиния.

— Никто не знает. Судя по книгам, он должен быть американцем, но у нас нет о нем никаких точных сведений. Издательство тоже умалчивает об этом. Его книги настолько популярны, что их почти никогда не бывает на месте, хотя я совсем не понимаю, что люди находят в них и отчего сходят с ума.

— Мне кажется, они великолепны, — кротко ответила Вирджиния.

— Да, ну, хорошо, — покровительственно улыбнулась мисс Стефенсон, вызвав у Вирджинии удивление своей ограниченностью, — не могу сказать, что мне очень интересно все это про жучков. Но, конечно, Стеджер знает в этом толк.

Вирджиния не могла сказать и про себя, что жуки и клопы доставляют ей большое удовольствие. И совсем не сверхъестественные знания Фрэнка Стеджера о повадках диких животных и жизни насекомых восхищали ее. Вирджиния и сама не могла толком объяснить, что именно ее привлекало в книгах Фрэнка Стеджера. Это был мучительный соблазн нераскрытой тайны, легкий намек на что-то, что могло ожидать впереди, смутный, неразличимый отголосок милых, забытых вещей. В этом, очевидно, и заключалась для нее причина невероятной магии Фрэнка Стеджера.

Да, она пойдет и возьмет новую книгу Стеджера. С тех пор, как она прочитала «Урожай чертополоха», прошел уже месяц, поэтому мать не будет иметь ничего против новой книги. Вирджиния прочитала ее четыре раза и знала наизусть каждый отрывок.

А еще Вирджиния считала, что ей нужно обратиться к доктору Стинеру по поводу небольших болей в сердце. В последнее время они участились, и Вирджинию это раздражало, не говоря уже о том, что бывали такие неприятные моменты, когда наступала кратковременная задержка дыхания. Но можно ли отправиться к доктору, не сообщив об этом матери? Эта мысль пугала девушку. Никто из Джексонов никогда не обращался к доктору, не обсудив предварительно свой визит на семейном совете и не получив одобрение дяди Джефсона. И только после этого они ходили к доктору Стюарту Винеру из Порт-Роуза, женатому на второй кузине Хэтти Джексон.

Но Вирджиния не любила доктора Стюарта Винера. Кроме того, она не могла бы сама попасть в Порт-Роуз, который находился в пятнадцати милях от города. Значит, кто-нибудь из родственников должен был повезти ее туда. Но ей не хотелось, чтобы кто-нибудь из них знал о ее болезни. Поднялся бы такой переполох, и каждый член семейного клана приходил бы к ним обсудить это невероятное событие, советовал бы, как вести себя, предупреждал, рассказывал ужасные небылицы о древних тетушках и дальних родственниках, которые уже многие десятилетия назад отправились к праотцам, но которые страдали, оказывается, тем же заболеванием и, к сожалению, покинули этот свет без всякого предупреждения, «моментально, милочка».

Тетя Патриция напомнила бы всем, как она всегда говорила, что Вурж похожа на девушку, страдающую сердечными приступами, «всегда такая истощенная и чахлая», у дяди Тримбала у самого мог наступить мгновенный инсульт, поскольку «в семействе Джексонов ни у кого прежде не было сердечных заболеваний». Джорджина предрекла бы громким голосом, но, конечно, отвернувшись, чтобы ее никто не услышал, что «боюсь я, бедная, милая, маленькая Вурж недолго продержится на этом свете», кузина Лилиан сказала бы ей: «Ну почему же, мое сердце уже многие годы в таком состоянии», — но сказано бы это было таким тоном, что можно было не сомневаться, что она и мысли не допускает, что у всех остальных тоже есть сердце. А Корнелия? Корнелия выглядела бы еще ослепительней, великолепней и невероятно более здоровой, как будто говоря: «К чему вся эта суматоха вокруг увядающего ненужного существа по имени Вурж, когда у вас есть Я?»

Вирджиния знала, что ни за что не скажет никому из родственников о своей болезни, пока… впрочем, если она умрет от нее, тогда уже будет все равно. Она не думала, что с ее сердцем что-то серьезное, еще и поэтому волновать окружающих было глупо.

Просто нужно потихонечку выскользнуть из дома и встретиться с доктором Стинером прямо сегодня. Что касается денег, то у Вирджинии было 200 долларов, положенных отцом в банк на ее имя в день ее рождения, и девушка могла бы тайно взять достаточную сумму, чтобы заплатить доктору Стинеру. Хотя ей не было позволено делать это даже в интересах своего здоровья.

Доктор Стинер был грубоватым, прямым, искренним, рассеянным немолодым мужчиной, но признанным авторитетом по сердечным заболеваниям, хотя работал всего-навсего обычным практикующим врачом Хайворта. Ему было около семидесяти, и ходили слухи, что он скоро уйдет на пенсию. Никто из клана Джексонов не обращался больше к доктору Стинеру с тех пор, как он сказал тете Лилиан десять лет назад, что с ее нервами все в порядке и она может радоваться их состоянию. Никто не станет доверять доктору, который привел в шок кузину Лилиан, хотя никто особенно не волновался из-за ее нервов. Следует также учесть, что доктор Стинер был пресвитерианином, а все семейство Джексонов посещало англиканскую церковь. И все-таки, если бы Вирджинии предстоял выбор между кознями дьявола и заботами ее родственников, она бы предпочла выбрать дьявола.

Когда кузина Мелисандра постучала в дверь, Вирджиния поняла, что уже полвосьмого и пора вставать. Сколько Вирджиния помнила себя, кузина Мелисандра всегда стучала в ее дверь полвосьмого. Кузина Мелисандра и миссис Ричард Джексон всегда вставали в семь часов, но Вирджинии позволяли находиться в постели еще полчаса, поскольку семейная традиция считала ее очень утонченной. Вирджиния встала, хотя в это утро ей совсем не хотелось подниматься так рано. Ради чего вообще вставать с постели? Предстоял еще один скучный, напоминавший многие предыдущие, наполненный бессмысленными делами, безрадостный и абсолютно бесполезный день. Но если бы Вирджиния полежала еще немного, она бы не успела к завтраку. Твердо установленное время для принятия пищи было непреложным правилом в домовладении миссис Джексон. Завтрак в восемь, обед в час, ужин в шесть, и так из года в год. И ничто не могло извинить малейшее опоздание. Поэтому Вирджиния встала, дрожа от холода.

В комнате было неприятно холодно от проникавшей сырости и свежести этого мокрого майского утра. В доме будет холодно весь день. Одно из правил миссис Джексон запрещало использовать отопление после двадцать четвертого мая. Пищу готовили на маленькой керосиновой печке на заднем дворе. И даже если в мае бывало, как сейчас, чертовски холодно, а в октябре трещал мороз, огонь не разжигался до наступления 21-ого октября по календарю. 21-ого октября миссис Джексон начинала готовить в кухне на плите и растапливала огонь в гостиной по вечерам. Шепотом говорили о том, что некогда миссис Джексон не разожгла огонь 20-ого октября. Она сделала это на следующий день, но это оказалось слишком поздно для Ричарда Джексона.

Вирджиния сняла и повесила в гардероб ночную рубашку с высоким воротником и длинными рукавами из грубой, простой хлопчатобумажной ткани. Она надела нижнее белье, подобное рубашке, такое же простое и незамысловатое платье из коричневой льняной ткани, толстые черные чулки и ботинки на каучуковой подошве. Последние годы Вирджинии приходилось причесываться перед своим отражением в окне, потому что зеркало разбилось. При этом она плохо различала линии своего лица. Но в это утро девушка посмотрела на себя в зеркальце, со страстным желанием разглядеть себя в таком виде, в каком она предстает перед миром.

Результат был ужасный. Вирджиния видела прямые черные волосы, короткие и истонченные, невероятно лохматые, несмотря на то, что она провела по ним расческой раз сто, не меньше. Не помогало и то, что всю жизнь Вирджиния на ночь добросовестно втирала в корни крем «Каплер Вигор». Сегодня волосы казались еще более лохматыми. Еще Вирджинии удалось разглядеть в зеркале красивые, прямые черные брови, нос, казавшийся ей чересчур маленьким даже для ее небольшого, треугольного бледного лица; маленький, вечно полураскрытый бледный рот, обнажающий белые зубы. Фигуры видно не было, но Вирджиния и без того знала, что она роста значительно ниже среднего. А темно-карие глаза, мягкие и задумчивые, своим очертанием напоминали восточный тип. Если не принимать во внимание глаза, Вирджиния была ни красавицей, ни уродкой — невзрачного вида девушка, на которую никто не обратит внимания. Разглядев себя в зеркале, Вирджинии пришлось с горечью сделать именно такой вывод. В этом смутном утреннем свете отчетливо различались морщинки вокруг глаз и рта. В окне лицо никогда не казалось таким узким и бледным.