Мы помолчали.

— Злой? — спросил я.

— Да нет, не то, чтобы очень злой. Все вздыхал, сопел, по комнате ходил. «Сукин ты сын, — говорит, — вот ты кто. Тебе бы, — говорит, — вложить по первое число, ты бы тогда знал».

Мы посидели с Желтобрюхом в темноте, — как-то не хотелось зажигать яркий свет, — покурили.

— Ну, пойду, — сказал Желтобрюх и, тяжело вздохнув, встал.

— Да ты, Желтик, не убивайся, — попробовал я его утешить. — Может, еще и пронесет, может, только выговор даст.

— Да нет уж, — уныло сказал Боря. — Приказ-то помнишь?. Вот тебе и борода. Теперь и верно как у Шмидта вырастет..

Два дня после этого вся зимовка мучилась в догадках — что будет с Желтобрюхом.

Шорохов по целым дням сидел у Наумыча в комнате, они о чем-то спорили и громко кричали. Радист Рино приносил Наумычу какие-то радиограммы и, по слухам, отправлял много радиограмм в Москву — все о Борьке и о Шорохове.

Наконец, на третий день, за обедом Наумыч передал мне большой лист бумаги и сказал:

— Прочти-ка приказ. Потом вывеси на доске.

— Подожди, подожди! — испуганно закричал Леня Соболев. — Наумыч, разреши за трубкой сбегать. Ей-богу, без трубки не могу слушать. Я одним духом.

Он быстро вернулся с трубкой и с большой круглой коробкой махорки.

— Ну, теперь крой!

Я прочел;

ПРИКАЗ

по научно-исследовательской базе на Земле Франца-Иосифа

§ 1.

За неосторожное, преступное обращение с огнем механику лётной группы тов. Б. И. Виллих объявляю строгий выговор с предупреждением.

§ 2.

Для пользы дела, согласно рапорта летчика Г. А. [Дорохова, отчисляю тов. Б. И. Виллих из лётной группы и назначаю служителем зимовки.

§ 3.

Механика радиостанции тов. Редкозубова С. И. зачисляю борт-механиком лётной группы (основание: радиограмма Нач. Управления Воздушных сил Г.У.С.М.П.)

§ 4.

Служителя тов. Иваненко зачисляю механиком радиостанции.

Начальник научно-исследовательской базы на Земле Франца-Иосифа

Доктор Руденко.

Все молча выслушали приказ и уткнулись в свои тарелки, стараясь не глядеть ни на Желтобрюха ни на Платана Наумыча. Один только Шорохов торжествующе посмотрел по сторонам и с особенным удовольствием принялся поедать котлеты, запихивая в рот огромные куски хлеба и громко, на всю кают-компанию причмокивая.

Глава пятая

Шифрованная телеграмма

Ночь на 1 ноября я почти не спал. Вообще-то я бессонницей не страдаю: сплю много и крепко, а тут через каждые полчаса я просыпался, чиркал спичку, хватал часы. Нет, еще рано.

Правда, на столе у кровати стоял будильник, заведенный на 6 часов утра. Но будильнику я не верил: а вдруг не зазвонит, или не услышу звонка? Лучше уж до будильника проснуться.

Так и промучился всю ночь.

Волновался я недаром. Это был знаменательный день моей жизни на зимовке: в среду 1 ноября я в первый раз выходил на самостоятельную научную работу. В этот день я был не просто зимовщик, я был дежурный метеоролог.

А дежурный метеоролог — это уже персона. По радио дежурный сообщает в Архангельск, в Ленинград, в Москву обо всем, что делается с погодой на Земле Франца-Иосифа.

Десятки приборов помогают дежурному следить за погодой. Один прибор непрерывно записывает, как меняется давление воздуха — вычерчивает перышком на ленте кривую, другой все время записывает температуру воздуха, третий — влажность воздуха.

Пишут они сами и потому называются самописцами. Такой прибор надо только завести, натянуть на его барабан ленту, налить в перышко, похожее на маленькую лодочку, специальные незамерзающие чернила, а уж дальше прибор сам пойдет писать, пока весь завод не выйдет.

Кроме самописцев, под начальством дежурного всякие термометры, барометры, анемометры, флюгер, снегомерные рейки.

Хозяйство у дежурного метеоролога такое большое, какого, пожалуй, ни у кого нет. И ветер, и дождь, и снег, и облака, и гололедица, и мороз, и туман, и град, и метель — все это в его хозяйстве, за всем надо следить.

Четыре раза в сутки обходит дежурный все свои приборы, записывает все, что ему рассказывают о погоде его подчиненные.

Только десять минут дается дежурному на этот обход. А сделать за эти десять минут надо целую кучу дел, и сделать точно, аккуратно, быстро.

И вот сегодня все это я должен проделать сам. В Бюро погоды получат сегодня с Земли Франца-Иосифа радиограммы, которые составлю я.

Мне было и приятно и страшновато. Ромашникову-то легко, он опытный, старый метеоролог, для него все это пустяки, он привык к этой работе. А я в метеорологии совсем новичок. Для того, чтобы меня взяли на зимовку, мне пришлось поступить на курсы метеорологов-наблюдателей. Всего полгода я учился на этих курсах и окончил их только за месяц до отъезда на зимовку. Вдруг я зашьюсь, что-нибудь не так сделаю, напутаю, навру..

За десять минут я должен успеть зарисовать в специальную тетрадочку облака, в другую тетрадочку записать давление воздуха по ртутному барометру и по барометру-анероиду, потом сходить на метеорологическую площадку и там записать показания трех термометров, измеряющих температуру снега, и пяти глубинных термометров, которые в металлических трубках опущены в глубину почвы. Потом по снегомерным рейкам я должен вычислить высоту снегового покрова, потом записать влажность воздуха, с какой стороны и какой силы дует ветер и что вообще делается с погодой.

После этого надо снять со столба ведро, в котором собираются осадки — дождь и снег, поставить на его место пустое и, вернувшись в дом, в одну минуту из всех этих показаний и наблюдений составить телеграмму и отнести ее радисту.

Ровно в 7 часов 10 минут радист уже должен передать мою радиограмму на Большую Землю.

Задержись я где-нибудь на лишних пять-шесть минут, и вся моя работа пропала: я не успею к сроку составить телеграмму, и она уже не попадет в Бюро погоды.

А в Бюро погоды каждое утро приходят тысячи телеграмм — со всех метеорологических станций Союза. На специальных географических картах начнут в Бюро вычерчивать, вырисовывать карту погоды. Перенесут с телеграмм на эту карту все полученные сведения, дойдут до станции на Земле Франца-Иосифа. А с этой станции телеграммы-то и нет. Что тут делать? Придется оставить на карте погоды белое пятно.

А если не одна только моя телеграмма не поспеет в Бюро погоды к сроку? Если еще двадцать-тридцать таких разинь-метеорологов наберется во всем Союзе? Тогда уже карта погоды будет вся сплошь в белых пятнах. А какая же это карта, на которой одни только белые пятна? По такой карте погоду не предскажешь. И опять жители будут ругать ни в чем неповинную обсерваторию: предсказывали, мол, хорошую погоду, а дождь посыпал как из лейки!

Нет, опаздывать мне никак нельзя.

В шесть часов утра я был уже на ногах. Оделся, умылся, прибрал комнату и вышел в коридор. В коридоре горели фонари, на полу, около печей, стояли ведерки и ящики с каменным углем, из-за дверей несся храп и сопение. Все спали в нашем доме, кроме меня.

Я надел белую собачью малицу с меховым капюшоном, подпоясался кожаным ремнем и вышел из спящего дома.

На безоблачном, щедро вызвезденном небе высоко стояла чистая, ясная луна. Все вокруг сияло и сверкало. На ребрах черного Рубини-Рок, на острых гранях айсбергов блестел лед и снег. Ничем ненарушимая тишина стояла в сухом морозном воздухе.

Я потоптался на крыльце, посмотрел на небо, на крупные белые звезды и подумал: «Вот хорошо бы и в семь часов такое чистое небо было — никаких облаков, ничего не надо ни рисовать ни записывать. И ветра как будто нет. Минуты две-три сэкономил бы на этом деле».