Его взор обратился к лесу, лежащему за большим, поросшим зеленым мхом, торфяным болотом. На это болото Владимир Евгеньевич каждый год ходил за брусникой и клюквой. Правда, в последнее время, когда в течение трех жарких лет горел торфяник, особого смысла заглядывать сюда не имелось: ягодные места погибли, казалось бы, навсегда.

Но природа, однако, взяла свое. Болото в нынешнем году опять покрылось веселеньким ярким мхом, на котором вновь появились брусничные кочки с неспелой пока ягодой.

Правда, как знал Владимир Евгеньевич, собирать ее ныне будет опасно, особенно неопытному по болотной части человеку. Дело в том, что болото теперь изобиловало скрытыми мхом лакунами — большими ямами наподобие омута: результат массового выгорания торфа. Несчастное существо, попавшее в такое место, не затягивало, как в трясину, — оно проваливалось в торфяную яму практически мгновенно, будто в канализационный люк, который нерадивые ремонтные рабочие оставили открытым и неогороженным на тротуаре.

Так, например, произошло — буквально на глазах у Владимира Евгеньевича — с заблудившейся коровой, после чего место гибели животного вновь быстро покрылось мхом.

Но сам Дерябин хорошо знал здешнее болото и все его скрытые опасности, поскольку формирование лакун, по крайней мере тех, что находились ближе к его деревне, Владимир Евгеньевич наблюдал самым непосредственным образом — ведь летом в любой, даже ненастный, день он любил бывать в этих местах. Чувство единения с природой для него не являлось просто книжной фразой.

В тот дальний лес, за болотом, он тоже захаживал, но достаточно редко, когда уж слишком не везло с грибами, как, например, сегодня. Там, в осиннике, можно было поживиться «красноголовиками» — так местные жители называли подосиновики, — да и боровики в тех местах попадались почаще.

Он знал, как кратчайшим и наиболее безопасным путем добраться до дальнего леса, и, не слишком долго раздумывая, двинулся в путь, благо поклажа его была невелика и потому необременительна.

Владимир Евгеньевич старался переходить болото от деревца к деревцу, но не к голоствольным, потерявшим корни березам, а держась свежевыросших елок — там почва была прочна и гарантировала путника от внезапного провала.

Сейчас он будет проходить мимо достаточно обширной, но безобидной с виду лакуны. И потому особенно опасной. Дерябин хорошо помнил, какую ямищу оставили в этом месте недавние пожары, и она не могла всего за год надежно и плотно зарасти. Сейчас ее скрывал от стороннего взора все тот же беззаботного цвета мох. Но, что данное место таило в себе смертельную опасность, Владимир Евгеньевич нисколько не сомневался.

Тем более он проверил это опытным путем. Еще месяц назад Дерябин с длинной палкой в руке стал осторожно продвигаться от края к центру предполагаемой лакуны, и его двухметровый шест вдруг быстро и резко, целиком, ушел под мох.

Мгновенно покрывшись холодным потом, Владимир Евгеньевич развернулся и добирался назад, к лесу, на всякий случай ползком.

И вот она, эта лакуна…

Но что такое?!

Практически прямо посередине скрытой пропасти чернел какой-то предмет, по первому впечатлению напоминавший средних размеров навозную кучу. И все же это было явно нечто другое.

Владимир Евгеньевич, осторожно ощупывая сапогом почву, на несколько метров приблизился к неизвестному предмету. С этого расстояния он смог опознать его — перед ним находилась женская шляпка черного цвета довольно-таки замысловатой конфигурации.

Как она попала сюда? И где теперь ее хозяйка?

А вдруг эта шляпка, внутренне содрогнулся он, и сейчас покоится на голове женщины? Такое вполне могло быть, если глубина лакуны в этом месте около двух метров. Но, скорее всего, здесь гораздо глубже, и в таком случае тело несчастной жертвы ушло на дно, а ее шляпка осталась на поверхности.

Но как эта женщина пробралась прямо на середину лакуны? И что она вообще здесь делала? Искала грибы или ягоды? Но не в такой же феерической шляпке. Изделие явно дорогое, даже, можно сказать, эксклюзивное. Подобных вещей местные бабы не носят.

Правда, летом в деревушке живут не только местные — несколько кирпичных домов построили и москвичи, которые частенько наезжают сюда на уик-энд. Вроде бы и далековато от столицы, но что такое сто километров для хорошей современной машины по вполне приличному шоссе, которое проходит мимо деревни в славный город Тверь! Меньше часа езды…

Но что-то не припоминает Владимир Евгеньевич, сам коренной москвич и знакомый со всеми местными москвичками, ни у кого из этих дам подобного головного убора.

Однако что же ему теперь делать? Мобильника у него с собой нет. Значит, надо срочно возвратиться домой и сообщить о находке в райцентр, в милицию?

Но не поставит ли он себя тем самым в довольно глупое положение? Ведь не факт, что произошел несчастный случай. Это же всего лишь дамская шляпка, и ничего более.

Почему вы решили, гражданин Дерябин, скажут ему в милиции, что мы должны ехать к черту на рога из-за какой-то утерянной кем-то шляпки? Ведь труп вы не видели? Сами говорите, что не можете себе представить, как некая городская женщина могла попасть прямо в центр трясины. А если имело место убийство, то почему душегубы шляпку на месте преступления оставили? Ведь это улика!

Вот что скажут ему в милиции, и будут правы.

Но вполне вероятно, что такие слова ему бы в районном отделении и не сказали, а наоборот, поблагодарили бы за проявленную гражданскую сознательность и бдительность, однако сама возможность стать объектом иронического отношения сильно смущала чуткую и в свое время непомерно уязвленную душу Владимира Евгеньевича.

Дело в том, что в уже ставшие почти легендарными времена развитого социализма доктор исторических наук Дерябин преподавал в университете такой исключительно важный предмет, как История КПСС. Вести столь серьезный курс абы кому, понятное дело, не доверят, и — что совершенно естественно — Владимир Евгеньевич пользовался в коллективе почетом и уважением и имел соответствующий материальный достаток, воплощенный в автомобиль «Волга» и дачный домик хотя и в отдаленной, зато живописной местности.

Но вот накатили проклятые девяностые. Предмет, который вел Владимир Евгеньевич, был аннулирован из университетской программы, а сам доктор наук Дерябин стал подвергаться всеобщим насмешкам и даже публичным издевательствам именно за свою многолетнюю профессиональную деятельность, ранее вызывавшую у тех же теперешних обструкционистов лишь священный трепет.

Но все-таки Владимира Евгеньевича из университета не поперли, а предложили вести курс современной истории России. В результате на своих лекциях он вынужден был вещать нечто совершенно противоположное тому, в чем ранее искренне убеждал студентов.

Естественно, насмешек и идиотских шуточек в его адрес только прибавилось, и в конце концов, не дождавшись заслуженной пенсии, Владимир Дерябин вынужден был покинуть стены университета.

Одно время он преподавал в частном колледже, но полученная в родном вузе тяжелая душевная травма так и не зажила, не давала ему спокойно жить и работать. И тогда Владимир Евгеньевич распрощался со столичной жизнью, продал московскую квартиру, уехал в свой дачный домик, перестроил его на манер деревенской избы для зимнего проживания и окончательно приобрел статус сельского жителя.

Впрочем, коров, свиней и прочей живности он не держал, на безбедную жизнь ему вполне хватало — неплохая пенсия плюс ежеквартальные проценты с двухмиллионного рублевого счета в Сбербанке: именно такова была стоимость проданной им московской квартиры.

Теперь у Владимира Евгеньевича появилось много свободного времени, которое он поначалу посвятил совершенно беспорядочному чтению — благо библиотеку из книг самой различной тематики доктор наук собрал изрядную, пока неожиданно для самого себя не увлекся лечением травами.

Со временем Дерябин в качестве знахаря завоевал даже серьезную популярность в округе, тем более что больница и поликлиника находились райцентре и были малодоступны для местных жителей и приезжих москвичей. Да и что в районных городишках за медицина — всем известно…